15.11.2009 | Pre-print

Химфизика и ее обитатели-2

Первый корпус

 

(Продолжение)

Мы – дети, гуляли на клумбе перед 1-ым корпусом (мамоновским дворцом). Первого апреля был необычно теплый день, особенно тепло было на ступенях, под колоннадой. Там можно было расстегнуть шубу, а когда няньки отвернутся, даже и снять ее. Теплый воздух струился вверх, и тень его, как ленты, вились по колоннам. У кого-то была в кармане лупа и, если направить яркую солнечную точку на обрывок газеты и иметь терпение, то газета темнела и начинала дымиться.

Наши родители работали в Химфизике, это была наша альма матер. Весна объявляла себя вдоль 1-го корпуса нарциссами, тюльпанами, пионами, сиренью на клумбе, потом жасмином и  розами. Мы уезжали на дачу в Кратово  или на юг и возвращались, когда во дворе цвели золотые шары, а вдоль Воробьевки в садах: астры, гладиолусы и георгины. Пахло пылью и было жалко прошедшего лета.

Осенью, гуляя с бонной или нянькой на клумбе, мы срывали с мелколистных кустов белые ягодки, кидали на асфальт и давили ботами. Потом наступал серый простуженный день, когда кусты роз коротко обрезали и покрывали лапником, под гул похоронного ветра.

На клумбе выростали сугробы и наступал Новый Год. В актовом зале Химфизики устраивалась елка для детей. В первый год, который я запомнила, мне было очень мало лет, может быть два или три. Я только помню как страшно было отойти  от родителей к Деду Морозу за пакетом с печеньем и конфетами, и как я была рада, что опять вернулась к ним.

Потом нас – химфизических детей, привлекли к праздничной самодеятельности. Мы исполняли танец снежинок, украинский танец, играли на рояле. Зал был во много высоких окон c полупрозрачными белыми маркизами. Над сценой слева была цитата из Ленина, справа – цитата из Сталина.

Я довольно поздно научилась читать, лет в шесть половиной – семь, печатными буквами я умела писать раньше. Как-то я нашла свой рисунок пяти лет, Кремль цветным карандашом и загадочная надпись: Сталин и вождь и подушка. Сначала я научилась читать по-английски, потому что меня учила Сильвия Эдуардовна. Ее привез из Англии для своих детей Капица. Она же научила меня красиво писать по-английски, не отрывая руки.

Сидя в зале, в ожидании своей очереди, я читала высказывания вождей. Ленина – довольно короткое и скучное, Сталина – длинное и ускользающее. Я перечитывала его много раз, но его округлость и двойное утверждение было загадочным. Почему-то я никогда не спросила родителей, что это значит, может быть постеснялась признаться в своей неразвитости.

В 1959 году я поступила в Художественную школу на Кропоткинской.

В вестибюле висел плакат: «Рембрандт – величайший художник всех времен и народов», – Сталин.

Несмотря на хрущевские времена его почему-то не сняли, может быть он не казался директрисе вредным, или она к нему привыкла и была согласна с этой максимой.

Рембрандт, конечно, великий, но кто постановил что величайший?  С другой стороны, если поверить, что может быть величайший художник, то есть и величайший вождь, генералисимус среди генералов, абсолютная вершина пирамиды. Но что же это за времена, и что за народы? Каменный и бронзовый век, чукчи, калмыки, шумеры? Нужно было добавить во веки веков, аминь.  Либо, должна быть следующая фраза: «Почему Рембрандт величайший? Потому что он самый великий». У меня есть догадка, что эта умнейшая мысль зародилась в голове вождя в годы продажи картин из Эрмитажа:  «Рембрандта продали? За хорошие деньги? За Рембрандта... величайшего... художника», – выпивает бокал Киндзмараули, – «всех времен, и народов».

(Продолжение следует)