16.02.2009 | Pre-print

Вспоминая лето-8

Грузия – красавица на ладони у Кинг-Конга

 Начало здесь. Продолжение здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь

Почему Грузия? «Почему стрекоза», а не муха, червяк или навозный жук – что-то менее декоративное? Их там предостаточно, «самоопределившихся». Саперные лопатки генерала Родионова еще не самое грозное оружие, которое центральная власть под занавес пускала в ход – вспомним вильнюсские события – а далекий пятьдесят шестой был скорее «бунтом верности». Отдаюсь на волю вымысла. Интуиция меня подводила реже, чем других – знание.

Знаниями о Грузии, в отличие от моего гипотетического читателя, я обязан настенной живописи в шашлычных (не совсем Пиросмани): люди в папахах пируют на фоне гор и косуль, к ним приближается колхидская дева с амфорой на плече. Путь к сердцу мужчины, как известно, лежит через желудок. Предпочесть «котлетам», где фарша меньше, чем хлеба, а также «ромштексам» толщиной с туалетную бумагу и зубонепробиваемым «лангетам» шашлычную – то же, что от своей благоверной сходить «налево».

Грузия не просто одна из «самоопределившихся», среди них она – неверная возлюбленная.

«Грузины спят с нашими женщинами», и в ответ еще обиднее: «Ваши женщины – это наша шашлычная». («Сосо, а твоя жена кончает?» – «Что она, блядь?») Все это больше для психоаналитиков, с учетом того, что российское право первой ночи распространяется на всю Грузию. Русское подростковое сознание, «лыбясь», распевало про отечественных красавиц:

Там усатые грузины,

Красное вино,

Та-та-та-та (не помню) апельсины

Ждут вас всех давно...

Все шиворот-навыворот: Грузия – красавица на ладони у Кинг-Конга.

Считанные разы встречался я с настоящими грузинами – не «салонными». Пригласил поужинать заезжего дирижера: по моим понятиям, соотечественник. Одиноко в чужом городе немолодому человеку (он вскоре умер – вообще-то не таким уж старым). Это был случай дирижера, буквально лепившего руками. Прямо как Рахлин, которому стяжать заслуженные лавры (понятно, по советским меркам) помешала безалаберность, полное отсутствие всякого присутствия. А этому что помешало? Впрочем, дирижерство – дело темное, сгоряча можно и переоценить.

После репетиции он сразу спросил: «Вы еврей? У нас в Грузии никогда не было антисемитизма». То, что я разделял его неприязнь к России, как бы само собой разумелось.

Разговор ведется, естественно, по-русски. Его специальность на Западе – русская музыка: Чайковский, Рахманинов. (Помню, как в перестроечное время одна Жорина приятельница, автор монографии о русском символизме, чье татарское происхождение было для меня отнюдь не очевидным, без устали клеймила русификацию Казанского царства.)

Недавно перенесший инфаркт, он очень долго всходил по лестнице. Пальто накинуто на плечи. У нас гостил Шейнкер, который, когда захочет – волшебный собеседник. На сей раз Миша себя никак не проявил. За столом привычно верховодил дирижер. Присутствовала также чета – виолончелист и альтистка (не из анекдотов про альтистов – замечательная, Таня Мазуренко). Еще к украшению стола звана была длинноногая чернокудрая Злотина – «очень черная, очень страшная», под метр девяносто ростом. Дирижер не преминул сделать ей комплимент: «У меня всегда были очень высокие любовницы». Прелестный грузинский акцент, делающий всех грузин «чудесными», прибавлял очки его обаянию. А мешал профессиональный деспотизм: в Тбилиси у него был свой оркестр. Отметим патриархальность нравов: с достохвальной мужественностью положив глаз на чернокудрую ногастую соседку, он в то же время заявлял себя примерным супругом – был обеспокоен здоровьем своей львицы, которой лучшие немецкие врачи тщетно пытаются раздробить камень в почке: «Сына родила, а такой маленький камешек родить не может».

Он хотел сосватать какому-нибудь здешнему альтисту произведение сына – сочинение для альта. Но вдруг засуетился: еще узнает Башмет. Видно, это было против правил. Испуганный, засуетившийся царь зверей. Так и представляешь себе его и подобных ему в унизительной роли азиатских царьков в Риме. Стоят и ждут, кто в тигровой шкуре, кто в наброшенной на плечи бурке, в душе скармливая своему презрению римский плебс, которому до сынов их племен – как до Луны.

Якобы не то Иоселиани, не то Мамардашвили сказал: «Последний грузинский нищий не стал бы есть селедку с газетки, а русский интеллигент может».

Малые народы русских не столько ненавидят, сколько презирают – если уж кого ненавидеть, то немцев или турок. Немцы – палачи, турки – одно слово, «турки». А русские всего лишь свиньи.

Грузинские лендлорды были ровней русским лендлордам. В своем фильме «Листопад» Иоселиани под музыку Дебюсси трепетно показывает нам увешанную дореволюционными фотографиями стену – та империя была также и их империей. И в том же фильме – экскурсия русских туристов, тупо смеющихся. Они появляются в самый неподходящий момент – олицетворением «глубоких и давних симпатий, связывающих наши народы».

Спародируем вопрос армянского радио: «Правда ли, что Грузия суверенное государства? – Правда, но мы любим ее не только за это». Грузия завоевала сердце России – и через желудок, и потому что на холмах Грузии лежит ночная мгла, и своими фильмами, и тем, что из всех республик, включая «западенские», единственная не сделалась «совком». И это вопреки своей креативности (sic!), которая в советских условиях была губительна: позволяла стричь всех под одну гребенку.

Великая Октябрьская Социалистическая революция при всем своем величии оказалась бессильна перед породой, расой. Посмотрите на Гамсахурдиа, чья участь достойна стила Тацита («Гроб в полу он чачею кропит...» – ну, это, положим, не Тацит, это Елена Шварц), посмотрите на Нино Бурджанадзе. Да хоть на медведя Саакашвили. Их холила сама природа. И вы хотите, чтоб они вас любили? Вы – прошки, наливающие рюмку хересу своему барину. Теперь вы в его барском халате, ноги на стол. Вместе с вами с газетки есть?! Да мы ровня вашему барину. (Именно поэтому грузинам говорить об оккупации хором со всеми – опускаться до чужого прошлого: с батраками договоры не заключались, с царями – заключались.) Когда на исходе советских дней Астафьев обиженно что-то проревел, то был незамедлительно вызван на бой. То есть полагал, что вызван на бой. На самом деле состоялась показательная коррида – с бандерильями, раздразниванием мулетой. Матадор блестел оперением, у быка блестели ятра. Что ж, история их рассудила...

Вот, собственно, «почему стрекоза». «Ибо крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность».

Воевать Грузию, дробить Грузию, как камень в почке, потом оплакивать ее же – а в действительности себя – всхлипывая: «Не пой, красавица при мне ты песен Грузии печальной, напоминают мне оне...»

Ох как напоминают! И ведь никто больше не утешит, не скажет со своим неповторимым акцентом: «Не горюй».

В последние дни распогодилось. Новые постояльцы вселялись к Виде только через несколько дней, и мы на эти несколько дней, к ее радости, остались – за счет Вильнюса. «Летом, в жару, – рассуждали мы, – менять море на город... Двух дней в Вильнюсе вполне достаточно». 

Обезлюдевшие, было, пляжи ожили, женский перестал быть местом, где две-три крошечные Евы, самые несгибаемые из Ев, упорно продолжали купаться. Я видел этих стойких одиночек из своего столь же дождливого и ветреного далёка, будучи и сам одного с ними поля ягода. Но вмиг все переменилось, и вот уже Сусанночка где-то там, среди прочих «феминисток», коими кишмя кишит женский пляж.

Перед отъездом мы бросили в море горсть литовской мелочи – не семьдесят второй год, не страшно.

Продолжение здесь