22.09.2008 | Интервью / Общество

Имея Россию в виду — I

Беседа З.Зиника с Дж. Г. Баллардом

Апокалиптические разговоры о концы тысячелетия  на время заглушили  ключевую, с моей точки зрения, тему о конце целой идеологической эпохи, длившейся два столетия. Я имею в виду конец эпохи общественной инженерии –  манипулирования человеческими душами -  в  строительстве утопий: не в   духе какого-нибудь Платона или Томаса Мора, а  на государственном административном уровне. Идеология эта родилась с эпохой французского Просвещения, прошла через многие революции – от Великой  Французской до Великой Октябрьской, от гильотины до сталинских чисток, и окончательно выродилась с падением коммунистических режимов в России и Центральной  Европе. Как отреагировали бы на эти идеологические повороты истории те, кого всегда занимал утопический элемент в романе жизни, идеалистические тенденции в человеческом мышлении?

Когда я стал составлять список возможных собеседников на эту тему, имя Балларда пришло мне на ум в первую очередь.

Культовая фигура в современной английской прозе, Джеймс Грэм Баллард  (он родился в 1930 г. в британской части Шанхая и попал в Англию уже подростком) обрел массового читателя в связи с голливудской экранизацией Стивеном Шпильбергом в 1988 году его  романа «Империя Солнца». При всей биографичности этой вещи, роман этот «баллардовский» в том смысле, что конкретные детали (с английским героем-подростком  в эпоху японской оккупации Шанхая) становятся частью апокалиптического кошмара – анти-утопии, выстроенной из рутины ежедневного быта. К фигуре Балларда меня притягивал не тот или иной конкретный его роман, хотя я знаком со многими его вещами, включая его эссеистику. 

Романист притягивает нас не тем или иным интригующим аспектом его прозы, но, скорее, скорее, самим типом мышления, особым  - уникальным -   темпераментом рассказчика.

Дж.Г.Баллард – редкая фигура среди современных авторов: он не боится «идейности» своих произведений: за каждой вещью скрывается изначальная концепция реальности – история, на которую нанизывается цепочка событий, создающих иллюзию правдоподобности этой вымышленной точки зрения на реальность. Проиллюстрировать его литературные ходы  можно, скажем, его романом «Многоэтажный дом» (1975), где шикарный многоквартирный блок превращается в дикие джунгли и где озверевшие друг от друга соседи объединены в одичавшие племена, предпочитающие животное поведение законам цивилизации и диктату разума. В «Сотворении мира» герой начинает с идей спасения Третьего мира, а кончает как зловещий диктатор: его открытие реки в пустыне приводит лишь к войнам и болезням в мире, который он намеревался осчастливить. В его скандальном романе «Авария» (1973), где автомобильные катастрофы – как бы продолжение садо-мазохистских экспериментов и кошмаров в головах его героев, Баллард демонстрирует, как «общественные недуги вторгаются в личную  психику человека». (Общество вторглось в личную психику автора, когда экранизация «Аварии»  канадским режиссером Кронненбергом была запрещен британским Комитетом по кино-лицензиям для распространения на видео.)  В одном из недавних его произведений «Кокаиновые ночи» герой, наблюдая лень и комфорт бессмысленного существования богатых британцев, удалившихся от дел, в искусственный рай испанского курорта, приходит к выводу, что акты насилия – единственная возможность спасти человечество от духовной деградации. Той же теме посвящен и только что вышедший роман Балларда «Супер-Канны» об утопическом городе корпоративных технократов. 

В наш век метафизической робости в вопросах этики и разнузданного эстетизма Баллард не боится прослыть дидактиком и моралистом.

Однако этот морализм – завораживает и интригует потому, что заранее заготовленные идеи, из которых Баллард конструирует свои миры, подхватываются им изначально из совершенно случайных событий его ежедневной жизни; для заурядного глаза эти инциденты проходят незамеченными. Баллард угадывает в них бациллы монструозных эпидемий, которые незаметно проникают в наше настоящее, чтобы превратить его в кошмар из макабрического будущего.

Все это предисловие – попытка объяснить, почему я обратился к Балларду, когда речь зашла о коммунистическом прошлом России как о неком душевном заболевании, оставившем шрамы на сознании всего человечества. Вот некоторые из вопросов, которые я задал Балларду в разговоре на эту тему. Он отвечал в письменном виде.

З.Зиник: Можно ли считать падение коммунизма в России концом двухсотлетней эпохи попыток строительства утопического государства?

Дж.Г.Баллард: Конец социальной утопии? Пожалуй. Многие из моих  «левых» друзей  испытали острую боль, когда все это в конце концов кончилось - с падением Берлинской стены и т.д. Я сам испытал подобное же чувство: героические эксперименты вызывают восхищение, несмотря на огромные человеческие жертвы. Я, помнится, даже сказал своей подруге, бывшей коммунистке: «Вот сейчас самое время вступить в компартию»; на это она  ответила  мне, довольно зло, что вступать больше некуда – в Великобритании. (Я  же был, на самом деле, большой – хотя и крайне придирчивый  – поклонник Маргарет Тэтчер: в связи с ее  попыткой американизировать британскую нацию.) Восторжествовал буржуазный образ жизни. Когда вся планета превращается в один гигантский район пригородов с общим супермаркетом, необходимость отстаивать какие-либо политические взгляды отпадает сама собой. Вместо этого всё, включая идеологию и разные типы правительства, подается как готовый продукт  - рекламным агентством, как в «новой»  Великобритании «новых» лейбористов Тони Блэра.

Я  думаю, мы находимся сейчас за пределами политики в новой и ,потенциально,  гораздо более опасной сфере, где рычагами власти движут совсем иные факторы – вне политики: потребительские тенденции масс и невероятный размах культуры массовых развлечений, доминирующей во всем мире, псевдо-религиозная истерия, вроде той, какую мы наблюдали в связи со смертью принцессы Дианы; массовая паранойя по поводу новых форм заболеваний, диковатые направления в популярном мистицизме, и растущее преобладание эстетического начала (что я предсказывал еще два десятка лет назад). Общий ящик для голосования, единственный общий критерий тут  - это выручка в кассе: очень точный критерий на каждый данный момент, но никуда негодный уже пять минут спустя.

Все это говорит  о том, насколько легко человеческая порода становится жертвой в руках любого опытного манипулятора. Я уже заметил однажды: Мессия, по традиции, должен  появиться  из пустыни, и я ожидаю, что новый Гитлер или Мао возникнут из пустынных залов торговых аркад и супермаркетов Северной Америки и Европы. В лучшем случае - первый Будда по кредитной карточке; в худшем случае, это будет Сталин в кредит.

ЗЗ: В какой степени советский коммунизм – уникальное явление в человеческой истории; или же это еще один пример тиранического  манипулирования идеалистическими порывами человека, игра на его инстинкте выживания, – столь знакомые западной цивилизации за две тысячи лет христианства? С Вашим опытом детства в Китае во время японской оккупации (известной своей жесткостью в отношении британцев) насколько знакомы и понятны Вам пресловутые ужасы советского тоталитаризма?

Дж.Г.Б.: Тиранические режимы –  саморазрушительны, и, по крайней мере в современную эпоху, разваливаются в  течении нескольких лет, ну, в редких случаях, в течении десятилетий.  Тот факт, что старый добрый Советский Союз продержался большую часть нашего столетия, – любопытнейшее событие в истории. В этом, в первую очередь, заслуга Сталина, и ему повезло: ни у кого не было такого количества врагов. Я вижу в нем в первую очередь полководца на поле битвы: в начале он затеял войну против большей части населения  своей собственной страны, а затем начал битву с Гитлером и непобедимыми Соединенными Штатами Америки. Судя по всему, советская система давала людям гораздо больше, чем хотелось бы верить сейчас. Вся страна была организована как гигантский лагерь для интернированных лиц -  со всей скукой и безнадегой, присущей подобным местам, но и  без страха за собственное будущее. Вопреки послевоенной разрухе, массы трудящихся жили вполне сносной, хотя все та же жесткая управленческая  система никогда не дала бы  им подняться выше уровня выживания и воплотить свои розовые мечты. Но мечты о рае или же разбивают цепи или умирают, а сами мечтатели смиряются с чем-нибудь третьесортным. Полгода прошло после конца Второй мировой войны, а британские граждане, интернированные японцами, продолжали жить в моем лагере под Шанхаем, существуя в своих убогих бараках за счет  третьесортного американского пайка. Они предпочитали, чтобы их считали лишь административными единицами.

Продолжение следует

Источник: «Пушкин» №9, Москва, 1998 (перевод автора),