19.02.2008 | Архив "Итогов" / Литература

Путеводители по современности

"Женский" и "мужской" роман - порождение новейшего времени и развитого общества

По данным социологических опросов ВЦИОМ, отечественные читатели в последние годы охотней всего обращаются к остросюжетным романам (32 процента) и романам о любви (27 процентов). Легко подсчитать, что речь идет о вполне определенных и устойчивых вкусах десятков миллионов человек; уже из-за одного этого стоит в них разобраться.

"Розовый" роман - чтение почти исключительно женское: женщины  (притом чаще всего - живущие в средних и небольших городах, имеющие среднее образование) составляют его читательскую аудиторию на девять десятых. Напротив, среди поклонников "черного" жанра (детектива, боевика) преобладают, хоть и не столь явно, мужчины, и гораздо чаще - с высшим образованием. В обоих случаях основная масса читателей - люди активного зрелого возраста, им от 25 до 39 лет (тинейджеры - причем образованная, столичная молодежь - лидируют среди поклонников лишь одного литературного жанра - фантастики, к которой с возрастом охладевают).

Литературу перечисленных жанров в течение последних полутора веков принято называть популярной или массовой. При этом имеют в виду, что она впрямую ориентируется на вкусы самых многочисленных читателей без специальной подготовки

(именно их запросы в первую голову и представляет рынок) и выпускается очень большими тиражами, близкими к тиражам газет или "тонких" журналов, чтобы разом - опять-таки по образцу газет - дойти до предельно широкой публики. В ходовой газете читатель редко смотрит на фамилию автора статьи или заметки и еще реже ее запоминает, зато никогда не спутает полос и рубрик привычного издания, не пропустит хлестко озаглавленного материала и броского фото при нем. Так и читатель "массовой" словесности прежде всего ищет на лотке или прилавке "свою" серию или библиотечку (иначе говоря - четко обозначенный жанр, или, как выражается американский литературовед Джон Кавелти, "формульную историю"), а уже в этих рамках отбирает новинку. И автор книги здесь - либо такой же условный знак жанра, как издательская марка на корешке, либо - но это уж совсем редко, в случае супербестселлера - поп-звезда в ряду других избранников успеха.

Понятно, что такая литература и все характерные для нее отношения между авторами, издателями, продавцами, потребителями возникают уже в промышленную, рыночную эпоху с характерной для нее, кстати, широкой грамотностью. На первом этапе подобная книга и возможна, и нужна, и важна лишь в цивилизации больших, а потом и гигантских городов, при условии общедоступного образования, на фоне популярной прессы; массовая словесность как раз и рождается в газете, в тонком журнале - как "роман с продолжением".

Темы, герои, проблемы как "розового" романа, так и детектива и боевика - продукт новейшего времени и современного, развитого, открытого общества. В целом она несет самые общие, анонимные нормы, ориентиры, значения социального порядка в обществе, потерявшем традиционную устойчивость или просто рутинную привычность.

Помогает обходиться без прежних несокрушимых правил, незыблемых авторитетов  - вождей, старших, тех, "кто знает, как надо". Причем своей "невсамделишной", игровой формой эта словесность приучает не столько к однозначным рецептам "сверху", сколько развивает твои собственные воображение и расчет (особенно явно это в фантастике, почему и обычный ее фанат - человек пробующий, экспериментирующий: молодежь, ИТР). Учит умению вполне рационально обращаться с вымышленной реальностью, читать ее условные значки. Понимать другого, причем незнакомого, любого (а как иначе жить в городе?). Предвидеть последствия, распределять силы, не теряться. Короче говоря, учит обществу как культуре (сказали бы в Германии) или как цивилизации (предпочли бы сказать во Франции) - окультуривает, цивилизует отдельного человека.

"Отложенный" спрос

В советскую эпоху -  интерес к авантюрной и сентиментальной прозе всякий раз пробуждался с каждой новой попыткой вступить в круг современных, развитых (а значит - западных) обществ. Была здесь своя "волна" в середине и второй половине 20-х годов (фантастические повести Алексея Толстого, переводные "розовые" романы Оливии Уэдсли, например), ее задавили цензурно-воспитательным прессом 30-50-х, а потом дефицитно-распределительным книгоизданием 70-80-х годов. Ведь и в 60-е - тогдашние исследователи массового чтения помнят! - пробудился интерес не только к поэзии Серебряного века и городской молодежной повести, к книгам о войне и деревенской прозе, к Платонову и Булгакову, Ремарку и Хемингуэю. Сдвиги в общем климате, уровне образованности и урбанизированности, первые веяния с Запада  точно так же активизировали любителей фантастики, детектива, сентиментальной "городской сказки" (несколько имен - скажем, Стругацкие и Вайнеры, Юлиан Семенов или Виктория Токарева - стали тогда популярны и даже остались в орбите читательского внимания на  два последующих тощих десятилетия; чуть позже, к 70-м, снова был затребован и историко-авантюрный роман, появился Пикуль). Вот этот начавший в ту пору вновь формироваться, тогда "отложенный", неудовлетворенный, накопившийся у целого поколения спрос на детективы, фантастику, книги о любви, отчасти - историю, и определил книгоиздательскую политику,  массовое читательское поведение последних десяти лет. Как только к концу 80-х осели и посыпались официально-идеологические барьеры, а в 90-е сдвинулись с места - пусть половинчатые, непоследовательные, короткие - экономические реформы, возникли первые признаки рынка.

Шаблонность + исключительность

И детектив, и любовный роман как жанры держатся, в принципе, на одной тематической опоре, только по-разному свою главную тему разворачивая, разные ее аспекты подчеркивая. Я говорю об идее самореализации героев, об их стремлении своими силами достичь желаемого - и о проблеме цены, человеческой платы за достигнутое. На одном из полюсов этой ценой оказывается крах, на другом - по традиции свадьба. Так в центре романа-детектива - неправильные, недостойные, криминальные средства, избранные героем для достижения вполне благих, общепризнанных  целей, например власти, богатства, любви. А в средоточии  мелодраматического романа - неудовлетворенность героини своей успешной карьерой и положением, если этот профессиональный успех не авторизован чувствами со стороны другого (ровно в этом смысле героиня должна раскрыть глаза и удачливому герою: ей предстоит показать ограниченность, шаткость его прежних достижений и преимуществ, если их не подтвердила она). Как видим, и в том, и в другом случае главной проблемой для каждого из участников является именно другой, который в этом своем качестве - важного для партнера, но на него не похожего - и должен быть принят им во внимание, удостоверен и признан (герой - героиней и зеркально наоборот).

При этом сам социальный порядок - а благополучие в ближайших человеческих отношениях символизирует здесь именно его - под вопрос в классической мелодраме, в классическом детективе не ставится. Ошибаться может - и должен нести за это заслуженное наказание - только единичный герой.

Что бы там ни было, но мир упорядочен, а все остальное зависит от тебя - массовая словесность любых разновидностей стоит на этом.  Она цивилизует страсти -  разглядывает их, приучает их понимать, с ними справляться, делает их твоим, нашим, общим ресурсом и достоянием,  приручает и даже обращает на пользу.

Общепонятность исходных постулатов и шаблонность самого романного мира, шагов и мотивов действующих лиц  - нимало не в укор жанру. Иначе он не был бы узнаваем. Вместе с тем трафаретность в массовом искусстве, в литературе обязательно соединяется с исключительностью: чрезвычайностью ситуации, неординарностью поступка, неким приключением, наконец, просто "ураганом чувств и эмоций", как гласит аннотация к одному переводному любовно-историческому роману, - иначе эти книги бы так не привлекали. Захватывает как раз соединение привычного и необычайного, заранее понятного и вдруг ставшего непостижимым, захватывающего и отталкивающего, читательского сопереживания и дистанции. Именно так и работает механизм втягивания массовой публики в романный сюжет, где нормальное подвергается испытанию, а знакомое делается отстраненным и потому подвластным нашему контролю. Без первого (привычности) оно не было бы о-познано, без второго (дистанции) -  не стало бы о-сознано.  Один французский мыслитель сказал, что книга карманного формата могла появиться только в эпоху, когда "посвященных" уже нет. Больше того. Возможность усваивать нормы поведения или чувства не по озарению свыше и не наследству от предков, не посредством привычки и не в силу принуждения, а особым условным образом, через  мысленное нарушение этой нормы и  воображаемое воздаяние за него (в том числе, в искусстве, в литературе) - другая черта той же эпохи, которую и зовут современной.

Наша специфика

Но если роман о любви у нас в ходу исключительно привозной, англо-американский, жанрово-устойчивый и по традиции близкий к "классическому", то остросюжетный роман теперь - почти целиком наших, отечественных кондиций. И от классического "зарубежного детектива" чаще всего разительно отличается. Строго говоря, никакого детектива, где главный герой -  частный сыщик-любитель,  совершенно, казалось бы, неподходящий для этого чудак и чужак (аристократ, иностранец, благопристойная дама в летах), в России сейчас нет. Есть современный вариант милицейского романа, где в "главной роли" профессионал, человек системы (Гуров у Леонова, Каменская у Марининой, Шевчук у Бушкова). Есть обновленный роман о контрразведчике - тоже профессионале, особом агенте на спецзадании, который крушит врагов всеми своими физическими (как в "Антикиллере" Корецкого) и сверх-физическими (как Бешеный в саге Доценко) силами и за которым, так или иначе, тоже система. И есть социальный роман о частном человеке, живущем в нынешнем криминализованном обществе и становящемся его жертвой (героини  Дашковой) или орудием (бушковский  "интеллигент-демократ", переквалифицировавшийся в киллера).

При этом сама Система - и держава, и ее правоохранительные органы - самым серьезным образом разложилась: обеднела, измельчала, коррумпировалась. Зачастую именно она (особенно вчерашняя, "брежневская") в романных преступлениях и виновата.

Но другой, как говорится, нет, и службу, худо-бедно, она все-таки несет: есть несколько человек, включая начальника, на которых и Гуров, и Каменская всегда могут  опереться. Во имя каких идей, ценностей, символов Система существует, из романов тоже не очень понятно (соответствующих разъяснительно-исповедальных сцен, раньше писавшихся в расчете на заслуженных и народных артистов,  в теперешних бестселлерах нет). Явно одно: преступника преследуют. Расправляются друг с другом обе стороны  практически одинаково, то есть совершенно профессионально и абсолютно безжалостно. От правосудия остался, пожалуй, только суд, в смысле - расправа (характерно, что популярнейший в Европе и особенно Америке литературный и киножанр судебного слушания под нашими небесами никак не прививается). Преступник будет пойман и понесет наказание, чаще всего - смертельное.

Согласимся, классическая формула "мужского" бестселлера перестроена, переосмыслена. Она достаточно резко контрастирует с островными и замковыми парадизами из "розовых" женских романов. Показательно, что героем бушковского "Стервятника", чьими глазами в книге видятся и от чьего имени оцениваются все остальные, выступает сам преступник, который - вместе со всем романным миром - и погибает в конце. Причем погибает, уничтожив или потеряв всех своих подруг и спутниц, но загнанный в безвыходный угол, опять-таки, героиней - рыжекудрой красавицей Дарьей Шевчук по кличке Бешеная.

Источник: "Итоги", №39, 1998,