31.01.2008 | Опера

Сильнее провокации

Премьера оперы Рихарда Штрауса «Женщина без тени» в Париже

В разгар балетного триумфа Большого театра в Париже глава "Гранд-опера" Жерар Мортье решил напомнить, кто в доме хозяин. Пока в старинном золотом зале Парижской оперы – Дворце Гарнье – сражаются рабы и гладиаторы «Спартака» Юрия Григоровича, в другом здании театра, на площади Бастилии, в понедельник начались премьерные показы редко исполняемой оперы Рихарда Штрауса «Женщина без тени» в постановке Роберта Уилсона.

«Женщина без тени» – одна из лучших и самых характерных опер Рихарда Штрауса, написанная им в сотрудничестве со знаменитым австрийским поэтом Гуго фон Гофмансталем. Вначале соавторы хотели сделать произведение легкое, несущее удобоваримую философскую изюминку лишь как дополнительное интеллектуальное украшение. Но аппетит приходит во время еды.

Сказка о дочери небесного владыки, соблазнившей земного императора, который честно на ней женился, приобрела по ходу работы над оперой уйму сюжетных поворотов и оказалась погребена под грузом трагических нравственных проблем.

Небесная дева, как и положено существам подобного рода, в земных условиях не отбрасывала тени. Узнав о ее похождениях, всевластный папаша поставил условие: либо дочь в три дня находит себе тень и превращается в нормальную, лишенную всех божественных привилегий женщину, либо возвращается домой, разлучаясь с мужем. Который на всякий случай будет превращен в каменного истукана.

Ошеломленная героиня с помощью кормилицы сторговалась было с бездетной женой бедного красильщика: продав тень, та становится матерью. Но, объяснившись между собой, супруги-бедняки раскаиваются и решают, что хотят своего собственного, а не купленного счастья. Героиня тоже раскаивается, не желая спасать одного за счет других, но механизм сделки уже запущен. Авторы приводят действие к счастливой развязке, но по ходу случаются все запланированные ужасы: земля поглощает бедняков-недотеп, муж небесной девы ненадолго, но каменеет. А главное – все жутко терзаются муками совести, что выражено Рихардом Штраусом в музыкальных сценах, ансамблях и соло дивной красоты и невероятной сложности.

Музыка захватывает не только симфонической мощью, богатейшей оркестровкой и красотой мелодий, но и концептуальным ноу-хау композитора – «полистилистикой». Цитатами и стилизациями композиторы пользовались во все времена, но Рихард Штраус возвел этот прием в творческий принцип. Он не заимствовал музыку у Моцарта и Вагнера, но сам сочинял в духе разных композиторов прошлого, играя всевозможными стилистическими сопоставлениями.

Этот изощренный эстетизм, а вовсе не нравственная драма, и подчеркнут в постановке Уилсона.

Архитектор и дизайнер по изначальному образованию, он остается верен этому амплуа и в качестве оперного постановщика. Как и в большинстве его спектаклей, огромная сцена ограждена белым экраном и практически пуста. Но игрой света, особенно уместной в сюжете о проблемах с тенью, и минимальными графичными деталями Уилсон сотворил визуальный аналог того цельного, полного ассоциаций и красоты пространства, которое создал музыкальными средствами Рихард Штраус.

Казалось бы, для Жерара Мортье – подлинного режиссера и вдохновителя нынешней художественной жизни Парижской оперы – подобная стилистика постановок означает что-то вроде отступления или как минимум компромисса. В период своего царствования в Зальцбурге на посту интенданта оперного фестиваля Мортье культивировал совершенно иные принципы, что-то вроде интеллектуального эпатажа. Действие спектаклей строилось как цепь современных событий, подверстанных к музыке вместо изначального либретто. Цель операции состояла в том, чтобы в сопоставлении режиссерских и музыкальных идей публике открывалось безграничное поле ассоциаций. А старинная музыка воспринималась так, будто она написана под впечатлением нынешних ситуаций. В случае нестыковок приоритет оставался за режиссерской интерпретацией.

Эта практика имела и сторонников, и оппонентов. Вроде бы таким способом опера «конвертировалась» в современную реальность, уподобляясь модному фильму.

Но чего в этом эксперименте больше: уважения к опере или снисхождения? За что ее тут держат: за дожившее до наших дней живое искусство, подобное процветающим в Европе старинным ремеслам, выездке, кулинарии и бальным танцам, или за недоразумение, которому нужно помочь вписаться в сегодняшний день?

Возглавив Парижскую оперу, Мортье слегка сменил стиль. Он сделал ставку не на эпатажные концепции, а на знаменитых дизайнеров и визуальную красоту постановок. Один из первых его проектов на новом посту – «Тристан и Изольда» Вагнера – стал триумфом видеохудожника Билла Виолы. По сути, на сцене демонстрировался фильм, проиллюстрированный музыкой Вагнера. А режиссеру Питеру Селларсу, знаменитому авангардисту, осталось лишь развести певцов по сцене так, чтобы они вписывались в меняющиеся видеокартины. Музыка отступила на второй план.

В новой постановке дирижер Густав Кун и певица Ева-Мария Вестброк в роли главной героини не позволяют не заметить Рихарда Штрауса. Все его музыкальные нюансы переданы тщательно, хотя местами чуть менее вдохновенно, чем позволяет чувственная музыка. Но главный эффект в другом. Заставить весь Париж восхищаться дизайном постановки редкой австрийской оперы в разгар сезона распродаж, когда на сцене Дворца Гарнье в очередь со «Спартаком» идут шоу Ива Сен-Лорана, демонстрирующие образцы высокой моды, – это эпатаж посильнее самых провокационных концепций.

Источник: "Газета" №11, 23.01.2008,