27.10.2007 | Опера
Кармен размазали по стенкеГастроли Латвийской национальной оперы в Москве
Гастролями Латвийской национальной оперы в Москве, показавшей оперы «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича и «Кармен» Бизе, только что поставленные худруком театра Андрейсом Жагарсом, торжественно открылся Сезона культуры Латвии в России. На пресс-конференции перед началом спектаклей глава Федерального агентства РФ по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой даже назвал обмен оперными гастролями вершиной межгосударственного сотрудничества в области культуры. Тем не менее, программа латвийского сезона включает ещё и концерты Раймонда Паулса и камерного хора (дирижер Марис Сирмайс) феврале 2008-го, выставки латвийского плаката 60- 80 гг. и латышской фотографии в московском центре современного искусства «Винзавод» в марте, выставка современного латышского искусства в Российском государственном центре современного искусства и спектакли Нового рижского театра в Центре Мейерхольда.
Ответный шаг Москва сделает в июне, когда Большой театр в рамках Рижского оперного фестиваля дважды даст два спектакля – оперы «Евгений Онегин» и «Дети Розенталя». Затем последуют выставки русских икон, фотографии, современного искусства. Осенью состоится фестиваль русского кино, а в конце года российские театры покажут несколько спектаклей – лауреатов российской Национальной театральной премии«Золотая маска».
С российской стороны все эти акции финансируются государством. С латвийской – государством и крупными местными банками, а показ одного из июньских спектаклей Большого театра профинансирует латвийский бизнесмен, пожелавший остаться неизвестным.
К сожалению, примадонну театра Элину Гаранча, в расчете на которую ставилась «Кармен», до Москвы не довезли. Певица, стремительно набирающая популярность в Европе, не смогла найти окно в графике своей зарубежной работы. Солистов рижского театра, «ликвидных» за рубежом, представлял тенор Александр Антоненко. Он уже сделал заметную европейскую карьеру и в следующем сезоне будет петь Отелло на Зальцбургском фестивале - самую сложную итальянскую теноровую партию на самом престижном музыкальном форуме мира.
Его Сергей в «Леди Макбет» захватывает убедительной вкрадчивостью интонаций, темпераментом, и цинизмом, который поначалу незаметен в этом трогательном обаятельном увальне. Его Хосе покоряет проникновенным тембром голоса, в котором сочетаются юношеская страсть, трогательная детская искренность и мощная энергетика. Он заставляет зал затаив дыхание сопереживать герою в запетой, казалось бы, арии с цветком, и пугает убедительностью истерики Хосе в заключительной сцене. Пара фальшивых нот, допущенных певцом от избытка чувств, не испортили дела.
Достойным соперником героя и в вокальном и в актерском отношении оказался в «Кармен» Эгилс Силинс (Эскамильо), обладатель благородного баритона и спортивной внешности. Лиора Гродникайте (Кармен) не обладает мощным голосом. Но она как может компенсирует вокальные недостатки страстным драматическим интонированием и выразительной актёрской игрой, благо возможностей для этого – хоть отбавляй.
Главное в рижских спектаклях – не вокал и не музыка Шостаковича или Бизе, звучащая ровно, без эмоциональных всплесков (дирижер Гинтарс Ринкявичус). То есть не собственно «Леди Макбет» или «Кармен». Главное – сам факт, что оперы поставил Андрейс Жагарс, бывший киноактер, затем бизнесмен, и вот уже не первый год как хозяин и нынешний лидер театра.
В его работе сочетаются энтузиазм и кипучая энергия неофита, недавно открывшего для себя новое увлекательное дело постановки опер, и нередкая для пришельцев из смежных театральных цехов невосприимчивость к самому понятию музыкальной драматургии.
Главное достижение Жагарса – перенос места действия произведений. В «Леди Макбет» из России XIX века в современную, в «Кармен» - из Испании на Кубу. Работники Измайловых живут в бетонном бараке, а хозяева – в убогой халупе с ржавым холодильником и прочими атрибутами советского быта. Бывший военный Борис Тимофеевич – заправский отставной солдафон, взрастивший безвольного сына. А главное – кругом беспробудное пьянство, эпизоды которого поставлены режиссером более внятно и тщательно, чем основная сюжетная линия.
Буклет «Кармен» снабжен солидной подборкой фотографий колоритных гаванских пейзажей, вдохновивших режиссера. Площадь первого акта в связи с этим превращается в пятачок перед ангарами. Таверна – в обшарпанную забегаловку. Сцена в горах переносится на набережную с фотоизображением гаванского пейзажа и ржавой советской автомашиной «Волга» на переднем плане. Заключительная сцена разыгрывается перед входом на стадион, где предполагается не коррида, а боксерский поединок. В финале Кармен, зарезанная героем, распластается по стене ограды с изображениями спортсменов и, бессильно сползая вниз, будет картинно размазывать по белой плоскости красную краску-кровь.
Идея перенести действие на Кубу сама по себе не так уж и плоха, тем более что в труппе немало хористок со стройными фигурами, которым идут мини-юбки и лосины, а Гродникайте-Кармен выглядит чуть ли не супермоделью. Но беда в том, что содержательная часть «Кармен» состоит не в этой внешней мишуре, хоть испанской, хоть кубинской, а в предельно внятно выраженном музыкой противоборстве чувств и мыслей героев.
Жаргас, увлечённый кубинскими впечатлениями, всего этого не слышит. Поэтому действие его спектакля, распланированное логично, детально и местами не без юмора, убийственно скучно своей приземлённостью и предсказуемостью.
Едва на площади появляется Микаэла с велосипедом и рюкзачком, вы понимаете, что солдаты будут шутить с ней, именно останавливая велосипед, а из рюкзака она конечно же вынет еду для Хосе. Так и случается. Едва Хосе выкатывает на площадь старый мотоцикл, вы понимаете что он будет его чинить, а Кармен – отвлекать героя хабанерой. И точно. Впрочем, успешнее всего Жагарсу удается отвлечь персонажей и публику от музыки.
Накануне открытия Сезона латвийской культуры в России министр культуры Латвии Хелена Демакова сказала на пресс-конференции, что важно показать Латвию «обновленной, динамичной европейской страной с очень сильным современным искусством». Рижская опера, попытавшись выполнить это пожелание, не учла, что подобные переносы места действия классических произведений вошли в повседневный обиход мирового оперного театра лет эдак двадцать назад и сами по себе никак не могут быть отнесены к современному искусству. Из сотен постановок, представляющих эту тенденцию в Европе и Америке, за два десятилетия удачными оказались единицы, что неудивительно. Ведь даже из исторических и бытовых сюжетов опера извлекает не сиюминутные ситуации.
Произведений вроде «Травиаты», «Манон», «Бориса Годунова» и тому подобных, к которым легко подверстываются злободневные сегодняшние политические, общественные или психологические коллизии – раз-два и обчёлся.
В итоге лучшие театральные умы, выжав из метода прямой «актуализации» всё что можно, давно и пока безуспешно ломают головы, чем его заменить, изобретая компромиссные комбинированные решения. Рижская опера, открыв для себя прошлогодний снег и сделав на него ставку, оказывается на дальней периферии мирового оперного искусства и может всерьёз заявить о себе лишь экспортируя своих певцов. Именно в этом отношении она похожа на партнерствующую с ней нынешнюю оперу Большого театра. Еще недавно Большой был отнюдь не формальным лидером жанра; он определял тенденции оперного искусства. Но в последние годы в основном переключился на импорт отыгранных европейских спектаклей и освоение уходящих направлений зарубежной оперной моды.
Разница в том, что Большой театр более или менее осознает эту проблему, хоть и не знает, как её решить. А Латвийская опера счастлива, думая что теперь-то освоила ноу-хау самого настоящего современного искусства.
В традиционном варианте либретто правда о гендерной принадлежности Леоноры, переодевшейся в Фиделио, чтобы вызволить своего мужа из тюрьмы, выясняется лишь в конце. У Кратцера Леоноре трудно скрывать свою женскую природу, и на фоне актерской статики остальных героев, она постоянно ерзает: «Что, черт возьми, происходит» и «Боже, как неловко» – ответила бы она на любовные притязания Марселины, если бы ей не нужно было петь текст начала XIX века.
Почти во всех положительных отзывах о постановке как большой плюс отмечается её иммерсивность. Во время действия видишь только один, да и то замыленный и банальный приём – лениво направленный в зрительный зал свет поисковых фонарей, остальное же время наблюдаешь мерный шаг часовых вдоль зрительного зала. И всё это где-то там, на условной театральной сцене, с игрушечными автоматами и в разработанных художниками костюмах.