Авторы
25 марта в Большом театре состоится премьера новой постановки оперы мусоргского «Борис Годунов», которую готовит кинорежиссер Александр Сокуров. В преддверии премьеры он провел встречу с журналистами, в ходе которой ответил на вопросы Ярослава Седова.
Как возникла идея вашего сотрудничества с Большим театром и постановки «Бориса Годунова»?
Я давно получал предложения поработать в оперном театре и всегда от них уклонялся. Несколько лет назад попытка поставить оперу «Гамлет» Тома в «Новой опере» вместе с Женей Колобовым надолго отбила у меня желание возвращаться в оперный театр. Что же касается «Бориса Годунова» - вначале Мстислав Леопольдович Ростропович предложенил мне сделать дилогию Мусоргского в миланском «Ла Скала»: «Бориса» и «Хованщину». Отказать Ростроповичу у меня не хватило мужества, хотя сомнений у меня было и есть множество. У меня была возможность поехать к нему в Вену, присутствовать при его работе с Венским филармоническим оркестром, общаться с самыми утонченными музыкантами, разговаривать с Ростроповичем на любые темы – это были самые счастливые моменты моей жизни за последние годы.
По экономическим причинам наш проект в Ла Скала перенесли на 2008 год. «Половинку» этого замысла я сейчас осуществляю по приглашению Большого театра. У нас будет двухактная композиция: первый акт - Пролог, Коронация, келья Пимена, сцена в Корчме, царские палаты. Второй - уборная Марины Мнишек, польский бал и сцена у фонтана, сцена у собора Василия Блаженного, Боярская дума.
Очень трудно связать эти картины непрерывным действием, как в кино. Но мы стараемся это сделать. Действие должно опережать ожидание. Не зал должен сидеть и ждать, пока на сцене что-то произойдет, а артисты должны вести его за собой.
Никаких амбиций оперного режиссера у меня нет, я пришел не для самореализации. Для меня эта работа – возможность поучиться тому, чего я не умею, чему не обучался и с чем не соприкасался.
Вы учитывали в своей работе постановку Большого театра 1948 года, которая идет здесь сейчас?
Да, я с огромным уважением и почтением отношусь к этому спектаклю. Я очень внимательно его смотрел, постоянно обращаюсь к нему, тщательно его изучаю. В нем есть абсолютно органичные для своего времени решения, абсолютно законченные, с блестящей реализацией. Никогда не подходил к этому спектаклю с позиций критики в какой бы-то ни было части работы. Дай Бог мне как режиссеру сделать спектакль такой же органичный в своем замысле. Для меня это большая школа.
Одновременно, я должен сказать, что у меня ощущение, будто я пытаюсь снимать фильм, который многие снимали до меня, артисты в этом много раз участвовали, все всё знают лучше меня, и пробиться к новому пониманию Мусоргского очень сложно.
Не собираетесь ли вы создать фильм-оперу «Борис Годунов»?
Нет, хотя я считаю что было бы необходимо фиксировать и спектакли Большого театра, как делают театры всего мира, и процесс их создания. Так же, как делается фильм о создании фильма. Здесь, увы, ни театр не проявил в этом заинтересованности, ни мы не смоги организовать это своими силами. Даже на съемках в Чечне у нас в бюджете были предусмотрены расходы на оператора, фиксировавшего нашу работу. Здесь этого нет. А везти съемочную группу из Петербурга, оплачивать проживание, питание в Москве – это дорого.
То, что этот спектакль ставится не на исторической сцене Большого, а на Новой, для вас минус или плюс?
Минус. Сцена маленькая, неудобная, очень слабая в техническом отношении. То, что она мне не нравится эстетически – это субъективное ощущение, но здесь элементарно не хватает штанкетов для крепления декораций. Пространственное решение могло бы быть совсем другим, если бы не технические ограничения. Когда нужно, чтобы на сцене присутствовали все участники, нам негде размещать персонажей.
А с какими художественными трудностями вы столкнулись?
Царевича Федора в нашем спектакле поет ребенок. Эта идея проходила с большим трудом, театр в этом нам не помогал и это единственное, в чем я бы позволил себе его покритиковать. Говорить о других проблемах я не считаю возможным из соображения корпоративной этики: сейчас я работаю в Большом театре и ощущаю себя частью его команды. Так вот, нам удалось добиться, что линия отца и сына, очень важная в этой драме, становится очевидной, пронзительной.
У нас нет отрицательных персонажей. Мы делаем не депрессивный спектакль. Я вообще говорю исполнителям, что «Борис Годунов» - это история счастливых людей: они получили все, чего хотели. Борис хотел добиться власти – и добился её. Марина хотела стать русской царицей – и стала. Ее отец хотел завладеть половиной русской казны – и завладел ею. И так далее. Это история сильных людей, достойных соперников, которые добились того, к чему стремились. Другое дело, чем это для них обернулось. Надеюсь что артистам удастся донести эту мысль до публики.
В традиционном варианте либретто правда о гендерной принадлежности Леоноры, переодевшейся в Фиделио, чтобы вызволить своего мужа из тюрьмы, выясняется лишь в конце. У Кратцера Леоноре трудно скрывать свою женскую природу, и на фоне актерской статики остальных героев, она постоянно ерзает: «Что, черт возьми, происходит» и «Боже, как неловко» – ответила бы она на любовные притязания Марселины, если бы ей не нужно было петь текст начала XIX века.
Почти во всех положительных отзывах о постановке как большой плюс отмечается её иммерсивность. Во время действия видишь только один, да и то замыленный и банальный приём – лениво направленный в зрительный зал свет поисковых фонарей, остальное же время наблюдаешь мерный шаг часовых вдоль зрительного зала. И всё это где-то там, на условной театральной сцене, с игрушечными автоматами и в разработанных художниками костюмах.
