01.02.2007 | Архив "Итогов" / Балет

Дневник сумасшедшей

История Ольги Спесивцевой в кратком изложении Бориса Эйфмана

Балет Бориса Эйфмана "Красная Жизель", показанный на гастролях в Москве, посвящен Ольге Спесивцевой, одной из величайших балерин ХХ века. В программке постановщик написал: "Я был потрясен, узнав детали ее жизни: уникальная актриса, обласканная славой, боготворимая поклонниками и критиками, 20 лет провела в клинике для душевнобольных под Нью-Йорком, оказавшись абсолютно одинокой и бесправной!" Задавшись целью показать, что именно привело Спесивцеву к катастрофе, Эйфман объяснил повороты судьбы артистки с плакатной прямолинейностью.

Спектакль составлен из коротких иллюстративных эпизодов, подобных дневниковым записям или обрывкам воспоминаний. Сцена первая: балетный класс. Много танцовщиц в белом, но Спесивцева (Елена Кузьмина) выделяется замкнутостью и целеустремленностью. Учитель (Александр Уткин) придирается к ней больше, чем к другим. Сцена вторая: спектакль в Мариинке. Кордебалет в золотых пачках расступается перед новой звездой. Она кланяется и благодарит Учителя. Сцена третья: Чекист в кожаном пальто (Альберт Галичанин) властно берет звезду за руку, пригибает к земле, швыряет из стороны в сторону и тому подобное.

Балерина терпит пляски оголтелой революционной массы, в которые Чекист ее вовлекает. Но в конце концов вырывается из его рук и убегает за кулисы по высветившейся в глубине сцене дороге.

Действие второе: Париж. Балетный премьер Серж Лифарь (Игорь Марков) принимает перед зеркалом томные позы. Робко, но с достоинством входит Спесивцева в белой пачке и наброшенном на плечи платке, держа в руках дорожный чемоданчик. Все ошеломлены. Лифарь бросается помогать ей разучивать новый танец. Балерина осваивается, выказывает партнеру явную симпатию и даже целует его. Да вот беда - Лифарь оказывается "голубым"; его обнимает и уводит за собой проклятый Чекист. Как тут не тронуться рассудком впечатлительной артистке! С горя Спесивцева идет в ресторан, где ей мерещится, что она танцует в "Саломее", держа вместо головы Иоанна Крестителя голову Чекиста. Очнувшись, видит, что по горло закутана ярко-алой тканью, из которой сразу не выпутаться. Посетители ресторана сначала в ужасе смотрят на нее, а потом начинают исступленно дергать ткань в разные стороны.

Не удивительно, что после такого, танцуя Жизель, Спесивцева путает танцевальные комбинации, а в сцене сумасшествия так проникается состоянием героини, что не может из него выйти. Делать нечего: из-за кулис как приманку выводят Лифаря, Спесивцева бросается к нему, но ее хватают санитары и надевают на нее смирительную рубашку. Финал: раскаивающийся Лифарь приходит навестить партнершу. Злобные пациентки психушки, подобно балетным виллисам, готовы растерзать его. Но Спесивцева, как истинная Жизель, отстраняет их и медленно скрывается за движущимися по сцене зеркалами, принимая позы, известные по ее фотографиям.

Казалось бы, все складно: основные мотивы "Жизели" - рок, любовь, предательство, безумие - повторяются в судьбе артистки. Неясно одно: в чем, собственно, заключались талант Спесивцевой и уникальность ее судьбы.

Сюжет сводится к общим местам биографий всех эмигрантов - истории о том, как жизнь "трепала" человека. Между тем реальная судьба Спесивцевой соотносится с судьбой Жизели гораздо интереснее, чем в трактовке Эйфмана. Спесивцева действительно была гениальной артисткой и сильной личностью, восхищавшей, пугавшей и чуть ли не гипнотизировавшей окружающих. Она сумела создать новый канон "самого классического" из всех балетных образов - Жизели, в роли которой соединила романтизм XIX века с экспрессионизмом ХХ. В эмиграции Спесивцева мучительнее всего переживала то, что в расцвете сил должна была исполнять неподходящий репертуар и терпеть долгие перерывы в работе, подобно своей героине, жаждущей танцевать, но не способной на это из-за болезни. Как и Жизель, артистка сумела сохранить себя. Она вылечилась и дожила почти до 90 лет в одиночестве, в мире своих воспоминаний. "Чем дальше идет жизнь, тем все ушедшее ближе до боли", - писала она в 70-е годы родственникам, спрашивая о своем возлюбленном, известном театральном художнике Владимире Дмитриеве.

По свидетельствам очевидцев и исследователей, трагические повороты возникали в судьбе Спесивцевой оттого, что она из-за своего сложного бескомпромиссного характера не вписывалась в предлагаемые обстоятельства.

Традиционная "танцевальная" тема. Но именно танца в спектакле Эйфмана нет. Есть сценарий с четкой фабулой, которая, как в опусах "драмбалета" 30-х годов, прочитывается независимо от того, хороша ли хореография. Есть впечатляющие театральные эффекты вроде дуэта героини с головой партнера, просунутой в дыру посреди черного бархатного полотнища и будто парящей во тьме. Удачно оформление Владимира Окунева - фрагменты интерьеров на черном фоне: балетный станок, драпировки и ложи Мариинки, столики ресторана. Изобретательна пластика напряженных, подчас полуакробатических дуэтов героини с Чекистом. Трогателен (хотя намечен эскизно) эпизод, когда Спесивцева и Лифарь начинают репетировать, боясь коснуться друг друга, не сразу добиваясь согласованности движений. Но нет ни вдохновенных танцев Спесивцевой-балерины, ни образов ее душевных состояний. Пробелы отчасти восполняют музыка Чайковского, Бизе, Шнитке и актерское мастерство исполнителей. Елена Кузьмина добилась портретного сходства со Спесивцевой, нашла выразительные мимические и пластические акценты. В цитатах из "Жизели" видно, что она уверенно владеет академической танцевальной техникой и могла бы выполнить самые сложные хореографические задания. Игорь Марков создает образ героя, искренне сочувствующего балерине. Кажется, будь у Лифаря время привыкнуть к стихийным эмоциональным порывам партнерши, он стал бы ее опорой и помощником.

Очевидно, Борис Эйфман развернул историю Спесивцевой в остросюжетно-детективном, а не психологическом ключе потому, что просто не справился с материалом.

Тема тянула на уровень романов Достоевского и стихов Ахматовой. А получился триллер Александры Марининой, сценический вариант фильма "Мания Жизели" (возможно, послужившего отправной точкой для фантазии Эйфмана).

Спесивцева не была так известна и популярна, как ее ровесницы Анна Павлова и Тамара Карсавина. Остается только сожалеть, что многие составят о ней впечатление исключительно по спектаклю Эйфмана.

Источник: "Итоги", №40, 1997,