Испанец Начо Дуато под огнем критики уже с января 2013-го, когда его официально представили в качестве преемника Владимира Малахова. Получить место оказалось легче, чем доказать критике, что ты его заслуживаешь, — никакие достижения в расчет не брались. Вундеркинду 90-х явно показывали, что он не на своем месте. Во всяком случае, в Берлине.
В 1990-м, когда Дуато первый раз пригласили на эту должность, он выбрал Compania Nacional de Danza в Мадриде. Тогда никто не знал, на что он способен, и можно было питать иллюзии. Сегодня их нет. За прошедшие десятилетия границы дарования Дуато (поэтические одноактовки), как и потолок администрирования (авторская компания), обрисовались отчетливо. А когда еще через год Дуато объявил, что в первый сезон чистых премьер не будет, а только переносы старых вещей, пресса объявила новому худруку Staatsballett войну. Перед премьерой «Спящей» постановку анонсировали так, словно хотели ее сорвать.
Почему Дуато выбрал «Спящую красавицу» для Михайловского театра в Петербурге — понятно. Хотел показать, что может делать большие балеты и не просто справляется с классикой, а в силах ее модернизировать. В Берлине попытка начать игру с той же карты выглядела по меньшей мере странно, даже если отбросить в сторону удар по европейскому самолюбию, не позволяющему «донашивать» балеты за Россией. Но Дуато, похоже, не столько критику хотел умаслить, сколько публику, доставшуюся ему от Владимира Малахова, не потерять. Отсюда и русские политические акценты на премьере — вроде приглашенной звезды Леонида Сарафанова, танцевавшего с берлинской примой Яной Саленко.
В этом смысле Дуато, похоже, не ошибся. Зрители какое-то время довольно замороженно наблюдали пастельные красоты художницы Ангелины Атлагич и хореографию вроде и новую, но как будто списанную через плечо у Петипа и прочих, но своими словами. Где у предшественников вертикаль, у него надлом, где раньше танцевали по часовой, теперь — против, к классическим ножкам ловко приделаны модернистские ручки: пока внизу все строго и как глаз привык, сверху — всякие вольности и метания корпуса, тоже, впрочем, в меру, без фанатизма. Мера — это то, что Дуато спасает. Его чувство меры не делает хореографию глубже, оно позволяет вообще обходиться без этого измерения, гипнотизируя и усыпляя бдительность зрителя одним только искусством скольжения по поверхности.
Все танцуют, на пантомиму время не тратят, а что лучше бы была она, чем набор бессмысленных движений, — это к другому автору и на другой балет. Задача Дуато заключалась — видимо, еще тогда, в Санкт-Петербурге, — не в том, чтобы создать нечто оригинальное, а в том, чтобы произвести впечатление, что он способен его создать.
Его «Спящая» — презентационный фейк и резюме для поступления на высокооплачиваемую работу: «Могу ставить вариации феям, справлюсь с четырьмя кавалерами, а сказочный дивертисмент у меня, ну сами посмотрите, не хуже, чем у Петипа. А что до новизны — так гляньте на фею Карабосс, и то ли еще будет, когда развернусь!» Широкоплечий Ришат Юлбарисов с инфернальной свитой выглядит как травести из ночного клуба — после его эффектного появления и бескомпромиссной манеры танцевать как пахать, а публику брать, пока не очухалась, зрители пьянеют и начинают аплодировать уже всему, что движется.
Работает! Не для критиков, конечно: часть развела руками, часть промолчала, кто-то разразился рецензией в жанре «нервный срыв». Но мы их ошибок повторять не будем — Дуато получил, что хотел. Политик победил художника даже на поклонах: быстро вышел и тут же испарился, не дожидаясь негатива. А его и не было. Сплошные овации и ни одного, даже вялого, «бууу!».
