Уистлер, бывший наряду с Оскаром Уайльдом лидером эстетического движения, с девяти до пятнадцати лет жил в Петербурге и учился в Академии художеств. Этот малоизвестный факт послужил поводом и для теории о взаимном влиянии Уистлера и его русских современников, и для самой крупной его выставки в России, экспонаты для которой предоставили 40 музеев из разных стран (например, Галерея Тейт отдала все, что у нее было, — 8 полотен). Рядом — работы русских коллег, в частности, Коровина и Серова, с которыми Уистлер одновременно получил Гран-при на Всемирной парижской выставке. Можно сравнить. Сравнение оказывается не в пользу Уистлера.
Монументальность и сила портретных работ русских побивает утонченность Уистлера, который кажется чахоточным и немощным.
Персонажи на портретах Репина, Серова и Уистлера похожи, но это ведь не взаимное влияние, а результат проживания в одну и ту же эпоху. Пейзажи и правда сильны: железобетонные мосты и порты Темзы окружены тем же дрожащим мутным воздухом надвигающейся эпохи прогресса, что наполняет «Красный туман» Моне. Отдельного внимания заслуживает то, как на выставке представлена самая знаменитая работа Уистлера в области дизайна — «Павлинья комната», одна из первых ласточек японизма, захватившего мир в конце XIX века. Поскольку комнаты не привезешь, фотографии стен распечатали как фотообои и наклеили на стенды. В результате такого махрового дизайна тончайшие цветовые отношения превратились в казенный блеск дешевого золота на ярко-зеленом фоне.
Вообще планировка выставки выдает нарочитость идеи о взаимном влиянии: картины Уистлера находятся на одном этаже, картины русских современников — отдельно, этажом выше, что вполне соответствует их уровню. Графика — в отдельном разделе, листы наших художников с офортами и рисунками Уистлера висят бок о бок и действительно не уступают друг другу по качеству.
Уистлер ратовал за искусство ради искусства, а неожиданно заслужил репутацию скандалиста, серьезно поссорившись с литератором Джоном Рескином, который считал занятие чистым искусством безнравственным.
Об этом споре, переросшем в судебный процесс, Уистлер написал книгу «Изящное искусство создавать себе врагов». Об этой выставке можно сказать противоположное: это результат не искусствоведческих исследований, а чистого искусства создавать себе друзей. Британский совет немало поработал над организацией этой выставки и вообще сделал немало, чтобы упрочить культурные связи между Россией и Великобританией на всех уровнях. А их несколько. Один — для консервативных масс, которые ищут прежде всего сходство культур. Есть и другой уровень — для тех, кто ценит различие культур и оригинальных авторов. Взять, к примеру, недавнюю выставку скандального современного британского художника Дэмиена Херста, которую могли увидеть в течение 2 дней только приглашенные. Уистлер проповедовал гармонию — Херст проверил проповедь духовности алгеброй. Сравнив медицину и религию как способы избавиться от страха смерти и достичь эйфории, он изобразил богословские термины в виде таблеток.
Уистлер добился того чистого искусства, которого хотел — до такой степени очищенного, что исцеляющее действие может оказать только на простодушных, способных думать, будто плацебо гармонии может излечить ее отсутствие.
Его идейные противники правы: что Рескин, настаивавший на нравственных сюжетах, что Херст — борец с нравственностью. Сила искусства не в чистоте, а в примесях божественного. Это циник Херст неожиданно точно определил в диаграмме Святой Троицы: неучтенные проценты зазора между Отцом, Сыном и Святым Духом убеждают в существовании Бога больше, чем все проповедники прекрасного и возвышенного.
