17.10.2006 | Архив "Итогов" / История

Mir i druzhba форевер

Американские участники Фестиваля молодежи и студентов вспоминают Красную площадь, советский расизм и банки

Бородатый Нэпи ван Дерек, бывший моряк, ныне владелец ресторана в курортном городке Провинстауне в штате Массачусетс, давно ждал, чтобы кто-нибудь наконец спросил его о потрясающем событии сорокалетней давности. "Не знаю, поняли люди это наконец или нет, но я уверен, что этот фестиваль все бесповоротно изменил, - говорит он. - После него уже невозможно было так же плотно закрыть советское общество". Сам ван Дерек, правда, с 1957 года ни разу не возвращался в Советский Союз или в Россию, но, судя по всему, чувствует, что причастность к столь значимому событию дает ему право рассуждать в мировых масштабах: он столь же охотно и решительно высказывается относительно, например, ситуации на Ближнем Востоке.

Однако во время фестиваля двадцатипятилетний студент ван Дерек (которого, впрочем, тогда звали Антон Хаунстрап) ощущал себя не столько гражданином Вселенной, сколько одним из немногочисленных представителей своей страны.

Сегодня ван Дерек вспоминает, что на фестиваль приехало "около 35" американцев, хотя в действительности их было около 160. Корреспондент New York Times Magazine описал настроение ван Дерека следующим образом: "В один из дней усталый Антон Хаунстрап ретировался в свой гостиничный номер. "Будь все проклято, - сказал он. - Пусть сюда приезжают Эйзенхауэр и Даллес (госсекретарь США. - Итоги) и сами свою страну и представляют. А то мне приходится защищать то, что я ни за что не стал бы защищать на родине. Меня спрашивают, не лишат ли меня работы или паспорта за то, что я сюда приехал, и как еще меня будут преследовать! Это меня поразило. Я никогда всерьез и не задумывался о подобных вещах. Нам всегда говорят, что этот народ изолирован от остального мира, но понять насколько, можно только столкнувшись с этим лично. Нам надо было прислать сюда 3000 человек".

Как теперь вспоминает Нэпи ван Дерек, он понял, что приехал не просто поглазеть, а представлять свою страну в первый же свой день в Москве. Американских делегатов собрал молодой маоист из Нью-Йорка по имени Джейк Розен, чтобы оповестить всех о том, как следует себя вести "американской делегации" и какой она понесет транспарант во время церемонии открытия фестиваля. В действительности никакой "американской делегации" не было: были две небольшие группы - одна, организованная коммунистами из Нью-Йорка, и вторая, чикагская, для некоммунистической молодежи. Но большинство американских участников приехали "дикарями". Авторитарные замашки Розена взбесили эту разношерстную публику, и, по воспоминаниям ван Дерека, буря началась с его выкрика: "А кто тебя выбирал?"

В результате американцы разрезали уже сшитый транспарант с лозунгом "Делегация США приветствует VI Всемирный фестиваль" и создали новый: "Участники из США приветствуют молодежь мира".

"При этом присутствовало несколько русских, - вспоминает Нэпи ван Дерек, - и они просто не могли поверить своим глазам и ушам. Они явно никогда не сталкивались с подобным поведением. И вот тогда я понял, что мы здесь все что-то представляем - не столько даже Америку, сколько вообще свободный мир. Мы ничего не могли с собой поделать: мы вели себя так, как ведут себя свободные люди. То же самое было и с приехавшими из Западной Европы, французами или датчанами, - они все ехали от имени своих коммунистических молодежных организаций, но вели себя как свободные люди".

Все участники вспоминают, что дискуссии между москвичами и иностранцами завязывались постоянно и повсюду: на улице, во время каких-то официальных мероприятий, у входа в гостиницу. Правда, Дэниэль Шор, тогда молодой корреспондент телерадиокомпании CBS,  а ныне известнейший американский радиокомментатор, вносит одну поправку: "Американцы, французы, итальянцы неизменно привлекали к себе внимание. А советская пресса явно старалась освещать все делегации равномерно. Но на улице прохожие практически игнорировали участников из африканских стран и других чернокожих. Я всегда переживал по поводу расизма в моей стране, но тот расизм, с которым я столкнулся в Советском Союзе, - это было действительно нечто". (Схожее впечатление сложилось у чикагца Лироя Уолинза, который до сих пор помнит, как во время визита на факультет географии МГУ он упомянул, что дама его сердца - негритянка: "Они попросту отказывались в это верить".)

Однако одним из основных обвинений, которое советские участники не уставали предъявлять своим американским гостям, было как раз обвинение в расизме.

Авторы статей в журналах New York Times Magazine и The New Republic отмечали, что советская аудитория была ошеломлена, когда девятнадцатилетняя американская студентка, отвечая на вопрос, почему в институты не принимают негров, сказала, слегка смешавшись: "Но моя соседка по комнате в общежитии в Нью-Йоркском университете - негритянка".

Часто следующим пунктом было обвинение американских властей, не позволивших певцу Полу Робсону приехать на московский фестиваль: госдепартамент лишил его паспорта за год или два до этого. (Спустя несколько месяцев, отчасти в связи с московским фестивалем, Верховный суд США вынес решение, запрещающее впредь лишать граждан паспортов по политическим причинам.) Нэпи ван Дерек до сих пор гордится своим ответом на вопрос о Робсоне: "Я сказал: "Я считаю, что в этом случае власти моей страны ведут себя по-идиотски, и я заявляю об этом открыто. А вы можете сделать подобное заявление, когда ваши власти совершают какую-то глупость?"

Впрочем, в остальном, как считает Нэпи ван Дерек, он, дитя Нью-Йоркской артистической богемы, был совершенно не подготовлен вести политические дебаты. То ли дело другой американец. "Он привез с собой 10 тысяч экземпляров доклада ООН о подавлении венгерской революции и раздавал их прямо на Красной площади", -  с восхищением вспоминает ван Дерек.

 

Агитпроп

На время фестиваля советские власти отпустили населению, а в особенности гостям, небывалую порцию свободы. Были донельзя ослаблены правила получения советской визы: визой служила карточка участника фестиваля, а купить ее в советском консульстве можно было, не предъявляя паспорта (более того, Советский Союз брался довезти любого участника от "красной границы" - то есть границы любой из стран соцлагеря - до Москвы за пять долларов). В Москве поступили в открытую продажу газеты New York Times и International Herald Tribune (Нэпи ван Дерек, правда, заметил, что у киосков стояли люди в штатском, наблюдавшие за продажей капиталистической прессы, и что советские граждане покупать ее не осмеливались.) Главлит на время фестиваля ослабил цензуру. Дэниэль Шор воспользовался этим "окном", чтобы транслировать репортажи об идеологических разногласиях между СССР и Китаем и о советских гражданах, протестовавших против подавления венгерской революции; через непродолжительное время Шор был выдворен из страны. Однако даже при таких уступках трудно представить, чтобы кто-то мог провезти в Советский Союз 10 тысяч экземпляров доклада ООН. На самом деле акция имела куда более скромные размеры.

Ричард Медали и Джордж Эйбрамс, ныне преуспевающие адвокаты в Вашингтоне и Бостоне соответственно, а тогда аспиранты юридического факультета Гарвардского университета, решили приехать в Москву "дикарями", а не с организованными группами. "В колледже я изучал Россию и Восточную Европу, свободно говорил по-русски и по-сербски, - рассказывает Медали. - Я знал, что госдепартамент США не одобряет участие американцев в фестивале, но я считал, что те, кто знает, что к чему, должны поехать". Медали захватил газетную вырезку о докладе ООН о венгерских событиях.

Прибыв за день или два до официального открытия фестиваля, Медали и Эйбрамс вместе с какой-то американской девушкой решили прогуляться к Красной площади и ГУМу. "Мы даже не успели что-нибудь посмотреть, как нас окружили советские граждане, - вспоминает Ричард Медали. - Мы начали с ними разговаривать, и чем больше мы разговаривали, тем больше народу к нам присоединялось. Сформировалось три огромных круга людей: вокруг каждого из нас собралась отдельная толпа. Это продолжалось несколько часов. В семь часов мы с этой американской девушкой решили, что пора возвращаться в гостиницу. Мы окликнули Джорджа, но он ответил: "Нет, ребята, я тут как раз рассказываю о том, что произошло в Венгрии, и прерваться никак не могу. Вы идите, я вас догоню". Мы вернулись в гостиницу. Прошло несколько часов, а Джорджа все не было, и мы не на шутку забеспокоились. Наконец, около 11 часов вечера ввалился Джордж с огромной толпой народа. Выяснилось, что после нашего ухода "наши" толпы примкнули к его толпе и он стал вещать для всех.

Тогда к нему подошел милиционер и попросил отодвинуться подальше от прохода, ближе к Мавзолею. Ну Джордж отодвинулся и взобрался прямо на ступени Мавзолея и оттуда продолжил.

Он был так взволнован этим, что, придя в гостиницу, сказал: "Нам надо собрать группу людей, которые готовы выходить и разговаривать с людьми". Мы собрали человек пять и со следующего дня стали ходить на Красную площадь. А собственно в мероприятиях фестиваля мы так и не участвовали".

"Из тех, кто проводит "семинары" на Красной площади, только Джордж Эйбрамс и Ричард Медали обзавелись собственными аудиториями, - сообщал корреспондент New York Times Magazine. - Иногда одновременно с ними работают по четыре-пять переводчиков. С собой у студентов газетная вырезка о докладе ООН по Венгрии. Часто они приводят приятеля из индийской делегации, и тот пересказывает слова Неру по поводу Венгрии. Обычно, когда они заканчивают выступать, воцаряется тишина. Потом какие-то слушатели передают записки с просьбой продолжить разговор наедине".

Газета "Красная звезда" в статье под названием "Зеленый человек на Красной площади" изображала выступления Медали и компании несколько иначе и утверждала, что именно эти люди баламутили венгерский народ годом раньше и толкали его на контрреволюционный мятеж. (Почему его назвали "зеленым человеком", Медали так и не понял: то ли это был намек на цвет денег, которыми американцы оплатили участие в фестивале, то ли имелись в виду зеленые синтетические костюмы, популярные тогда среди американской молодежи.)

Попало от советской прессы и Дэниэлю Шору. "Комсомольская правда" среди прочих обвинений назвала его "бескультурным": снимая американцев для телевидения, он вскарабкался на стул. Правда, среди американских участников советская пресса нашла себе одного настоящего героя - Лероя Уолинза. Ему, как сообщила "Комсомольская правда", по возвращении в Америку грозила расправа от рук госдепартамента.

 

Человек без паспорта

Лерой Уолинз, двадцативосьмилетний председатель Чикагского комитета американо-советской дружбы (подобные комитеты появились во многих американских городах во время Второй мировой войны, и не все их лидеры были коммунистами), решил во что бы то ни стало попасть на фестиваль. Задача была не из легких, так как годом раньше госдепартамент лишил Уолинза паспорта. Однако когда Уолинз прослышал, что карточка участника фестиваля заменяет советскую визу, у него родился план: заручившись карточкой, выехать в Канаду, на границе с которой американские граждане не обязаны показывать паспорт, а там сесть на корабль, отправлявшийся в Ленинград. О том, как вернуться, Уолинз не особо беспокоился: по американскому закону, любому американскому гражданину, желающему вернуться на родину, должен быть выдан паспорт.

С карточкой все получилось: как выяснилось, в анкете участника даже не требовалось указывать номер паспорта. Уолинз на собственном автомобиле добрался до Монреаля, но тут его постигла неудача: единственный корабль в порту, держащий курс на Ленинград, должен был сперва пришвартоваться в Нью-Йорке. Один моряк посоветовал Уолинзу обратиться к знакомому сотруднику турагентства. Тот действительно взялся устроить Уолинза, несмотря на отсутствие паспорта, на рейс до Праги. Надо было лишь получить чешскую транзитную визу.

"Тут я впервые понял, насколько безотказно действовало это распоряжение: любой, кто хочет приехать на фестиваль, должен доехать, - вспоминает Уолинз. - Обратись я с подобной просьбой к чешскому консулу годом раньше, это был бы смертельный номер. Но на этот раз вся процедура заняла 10 минут". На следующий день турагент посадил Уолинза на самолет в Прагу.

Со следующим препятствием Лерой Уолинз столкнулся в Чопе: за неимением паспорта его, разумеется, сняли с поезда.

"Меня поместили в такой огромный барак, - вспоминает Уолинз. - Там было человек 40, а может, и все 100. Все тяжелые случаи: испанцы, алжирцы и я". Спустя пару дней в этот накопитель пришел представитель советской стороны - Уолинза удивило, что он был одет всего лишь в железнодорожную форму.

"Он просто посмотрел все наши документы и распорядился всех впустить. Никому, абсолютно никому не было отказано. Тут уже не могло оставаться никаких сомнений в том, что Советский Союз готов был сделать все, чтобы получить максимальное количество участников".

Свободно говоривший по-русски, Уолинз провел следующие две с половиной недели с толком: он перезнакомился с кучей знаменитостей (его неприятно удивило то, что вся семья Петра Капицы, включая домработницу, ютилась в одной комнате), побывал на заводе имени Орджоникидзе (технологический уровень завода поразил его воображение и убедил его посвятить жизнь популяризации русского языка) и в советской больнице, которая осталась в памяти многих подхвативших грипп американских участников одним из самых ярких воспоминаний. И 40 лет спустя бывший участник удивляется: "В конце 50-х годов эти примитивные люди ставили нам банки - я об этом читал только в книгах, принадлежавших моим родителям". Когда Уолинзу пришло время возвращаться, выяснилось, что все не так просто. Чтобы получить паспорт для возвращения домой, Уолинзу надо было доказать, что он въехал в Советский Союз без паспорта, а советские официальные лица категорически отказывались давать ему нужное подтверждение и даже обвиняли его во лжи. Наконец, благодаря вмешательству кого-то влиятельного, Уолинзу удалось попасть на самолет до Праги, а там он уже получил паспорт.

Когда Лерой Уолинз добрался до Монреаля, где он оставил свой "форд" у турагента, тот поведал, почему с такой готовностью помог Лирою в его авантюре. Оказалось, что агент -  венгр, влюбившийся в канадскую девушку во время фестиваля молодежи и студентов в Будапеште в 1949 году. Венгерские власти отказали ему в разрешении на выезд, но каким-то образом ему удалось бежать и добраться до Канады, где он женился на своей девушке. "Так что, хотя этот человек очень не любил коммунистов, - объясняет Уолинз, - он очень любил фестивали молодежи и студентов".

Провинстаун - Бостон - Вашингтон

Источник: "Итоги", №32, 19.08.1997,