09.10.2008 | Архив "Итогов" / Общество

Лагерная экскурсия

Бараки и зековские кладбища крупнейшего колымского сталинского лагеря становятся экспонатами краеведческого музея

Мы карабкаемся на сопку, время от времени останавливаемся, чтобы передохнуть. Подъем крутой и опасный: мы поднимаемся вверх по булыжникам, покрывающим гранитный монолит. Наверху Инна Васильевна опускается на камень, тяжело дыша и держась рукой за сердце.

- Как высоко мы забрались? - спрашиваю я.

- Немного, метров на 200 или 400, - говорит Инна Васильевна, бывший геофизик из Тверской области, взявшая не одну колымскую вершину. - Один бывший заключенный в своих мемуарах пишет, что весь подъем - километр. Но зеки часто преувеличивают.

Еще бы им не преувеличивать. Истощенные, они поднимались на эту сопку ежедневно, и не только как мы сейчас - теплым солнечным днем по сухому камню, а по обледеневшему склону долгой колымской зимой. Мы находимся на территории бывшего лагеря Бутугычаг, одного из крупнейших на Колыме. На этой сопке добывали олово, и Инна Васильевна Грибанова, директор краеведческого музея в ближайшем поселке Усть-Омчуг, завела нас наверх, чтобы показать то, что невозможно ни представить себе, ни толком описать. Это вход в штольню, а точнее - разрыв в скале, в вечной мерзлоте, диаметром больше 50 метров. "Это даже не штольня, - говорит Инна Васильевна, - а что-то вроде карьера, сработанного рабами Рима. В середине ХХ века".

Несмотря на обилие мемуаров, написанных бывшими узниками Бутугычага (самые известные из них - это "Черные камни" Анатолия Жигулина), назначение некоторых руин трудно расшифровать, как если бы их строили не наши отцы и деды, а далекие предки.

Вот, например, по другую сторону сопки тянется длинный коридор с гранитными стенами, опоясывающий эту и несколько соседних сопок. Инна Васильевна предполагает, что, быть может, коридоры защищали от ветра часовых, охранявших узников верхнего лагеря, известного под названием "Сопка". Бутугычаг был целым комплексом лагерей, в состав которого входили оловодобывающие урановые шахты, штольни,  урановая фабрика, лесоповал.

"Отсюда бежать особо некуда, - говорит Инна Васильевна. - Но побеги были".

Например, за полгода - последний квартал 40-го и первый 41-го года - из Бутугычага было больше 200 побегов: бежали через Усть-Омчуг, находящийся километрах в 40 отсюда, и через Якутию. Поймали почти всех. Одна бывшая узница рассказывала, что каждый день после работы всех работавших на лесоповале женщин заставляли искать одну сбежавшую, "и они уже сами готовы были ее убить".

Впрочем, коридоры, возможно, были предназначены для другого. Кое-где в них видны остатки рельсов, есть разрывы у входов в штольни, и мы предполагаем, что здесь перегоняли вагонетки с рудой. Грузили ее 50- и 100-килограммовыми глыбами, вручную. И подтаскивали их издалека тоже на себе, иногда среди разбросанных взрывом глыб попадались куски с оловосодержащими кристаллами. Поиск этих кусков среди пустой породы назывался "крохоборством", а женщины, которые этим занимались - это была женская работа, - "крохоборками".

В краеведческом музее, организованном Инной Васильевной, есть вывеска: "На Бутугычаге добыто: 5300 тонн олова, около 30 тонн уранового сырья. Количество заключенных, прошедших через Бутугычаг, неизвестно".

Инна Васильевна уже 10 лет просматривает всю прессу в поисках любой информации о Бутугычаге. Если упоминается кто-то из бывших заключенных, она добавляет новую карточку к своей картотеке, в которой пока 204 имени. Беру первую: "Аванесова Валентина Ивановна, арестована в 1947 году. Срок 5 лет. После освобождения жила в Кулу". На некоторых что-то приписано карандашом, например: "Дочь работает на почте". Если попадается статистика, Инна Васильевна выписывает цифры. Например, в "Магаданской правде" было написано, что в сентябре 1949 года заключенных Береговых лагерей - системы, созданной внутри ГУЛАГа в 1948 году для концентрации "наиболее опасных", то есть политических, преступников, - насчитывалось 14 тысяч человек (из них националисты - 44,4%; лица, имеющие антисоветские связи - 31,3%; участники антисоветских организаций - 10,4%; диверсанты и шпионы - 9,8%; террористы - 3,7%; троцкисты - 0,4%), а в январе 1950 года в Берлаге содержалось уже 24 тысячи человек. Кто-то из бывших зеков написал, что в одном только Бутугычаге было 100 тысяч человек, но это очередное преувеличение. Учитывая число жилых бараков, Инна Васильевна предполагает, что единовременно в лагере вряд ли могло находиться больше 10 тысяч заключенных. Однако этапы пригоняли постоянно: места умерших занимали живые.

Инна Васильевна пересказывает воспоминания студента-геолога Магаданского политеха, проходившего здесь практику в начале 50-х. "Они карабкались по сопке, как огромные муравьи. У входа в штольню их пересчитывали и запускали по одному, будто выжимая пасту из тюбика. Спустя 12 часов все происходило в обратном порядке: их долго строили у выхода из штольни, затем пересчитывали - и кого-то всегда недосчитывались. Так их иногда держали часами, пока из штольни не извлекали последнюю окровавленную телогрейку". Телогрейки были пронумерованы, главное было отчитаться по номерам, которые были на телогрейках, а тело можно было бросить в штольне.

"Б-1-762, - диктует Анна Васильевна Дзенькив и заглядывает ко мне в блокнот. - Вы правильно написали? Там черточки. Правильно. Номер нашивался на шапку и на спину, на фуфайку". Анна Васильевна, 1925 года рождения, попала на Колыму с Западной Украины в 20 лет, отсидела девять, из них большую часть - на Бутугычаге.

"Как попала? -  переспрашивает она. - Война была. Люди у нас жили, хотели кушать. Вот и забрали". Иными словами, во время войны ее семья кормила всех, кто занимал их поселок, - попробуй, откажи. Вот и села за пособничество врагу. Честным трудом и чистой совестью отсидела. А что делать? В 1954 году, когда освободилась Анна Васильевна, освобождались многие - большинство, как и она, с поражением в правах, то есть автоматически становились колымскими ссыльными. Тогда своими силами и начали строить то жилье, которое сейчас превратилось в настоящие трущобы. Так что теперь с одной стороны Усть-Омчуга - типовые пятиэтажки, а с другой - извилистые узкие улочки с домиками без водопровода и канализации. Главной достопримечательностью дома Анны Васильевны, несомненно, является диван - грандиозный, опирающийся на столбы из темного мореного дерева, с кожаными валиками, от которых вверх идут пилястры, каждый с тремя встроенными ящичками и дверцей наверху. Над кожаной спинкой - старые открытки с видами Ленинграда под стеклом, а над ними - деревянная панель, инкрустированная двумя букетиками цветов, между которыми- эмблема Дальстроя. Сама Анна Васильевна в Ленинграде никогда не была. В 1962 году она уехала было на Украину вместе с мужем, тоже украинцем и бывшим зеком, - думали пожить на родине, в доме, который Анна Васильевна сумела отсудить. Два года прожили - и вернулись. "Жизни там не было, - говорит Анна Васильевна. - Я вечный каторжанин - не могу до обеда спать. Я в три часа встаю". На Колыме она всю жизнь проработала уборщицей, а там только муж работал, она сидела дома. Дом в Ивано-Франковской области Анна Васильевна продала и вернулась в свой "самострой", который каждый год белит - с синькой, как украинскую хату.

По сведениям Инны Грибановой, в Усть-Омчуге осталось всего 16 бывших заключенных. Раньше, само собой, здесь жили десятки, а то и сотни. К Бутугычагу, закрытому в 1956 году, никто интереса не проявлял. А в 1989 году Инна Васильевна прочитала в "Знамени" "Черные камни", а потом еще в какой-то местной газете, что на Бутугычаге в страшном запустении находятся захоронения, и решила съездить. Съездила раз, другой. Когда в 1992 году геологическая экспедиция, где она работала, закрылась, Инна Васильевна уже стала специалистом по истории Бутугычага, и музей образовался вполне естественно.

Инна Васильевна, стоя на сопке, читает стихотворение А.Жигулина: "Четверть века прошло,/А природа все та же./Полутемный распадок/За сопкой кривой./Лишь чего-то слегка не хватает в знакомом пейзаже. /Это там, на горе,/Не стоит часовой".

Инна Васильевна не раз приезжала в Бутугычаг с бывшими заключенными - в надежде идентифицировать какие-то из развалин. Но большинство с трудом узнает места своего бывшего заключения. Говорят, что раньше, когда на этой территории находились тысячи людей,  вся растительность, кроме одной сухой лиственницы у входа в лагерь "Центральный", была вытоптана. Теперь вдоль ручьев с говорящими названиями - Блуждающий, Вакханка, Черт, Бес, Шайтан - растут кусты, деревья. На одном из них какой-то странный белый предмет, вблизи оказавшийся черепом. Мы едем к черной сопке, в седловине которой находится одно из зековских кладбищ.

Инна Васильевна, когда приезжает на Бутугычаг, всегда приходит на кладбище и наводит порядок. Могилы здесь неглубокие - сантиметров 20 - 30, дальше монолит. Поэтому, когда сгнивают дощатые ящики, в которых хоронили, то осколки сланца, прикрывающие могилу, рассыпаются, оголяя останки. Но на этот раз одна из могил оказывается разрытой, кости разбросаны. Инна Васильевна берет в руки гнилую доску и начинает в ямку собирать кости. Я подпихиваю тазовую кость, оказавшуюся у меня под ногами. Засыпаем все сланцем, но при этом обнажаются другие кости - может быть, из соседней могилы. Площадь кладбища - около 3500 квадратных метров. Определить, сколько здесь похоронено человек, невозможно. Столбики, что ставились на могилы, сохранились не все, местами они стоят частоколом. Но ведь никто не знает, сколько тел было в каждой могиле. К столбикам прибиты крышки от консервных банок с номерами: А3 - 34. Но это номера могил, а не заключенных, которых хоронили с биркой на ноге. Что было на бирках, теперь определить невозможно - они рассыпаются в руках. Всего известно о существовании лишь пяти кладбищ на территории Бутугычага. Но заключенные вспоминают, что хоронили еще и в отработанных штольнях.

"В 1989-м, когда везде появились филиалы общества "Мемориал", хотели и здесь мемориал сделать, - говорит Инна Васильевна. - Но я считаю, нецелесообразно сюда вбухивать такие деньги, тем более в наше время, когда посетителей будет мало. А вот привести в порядок могилы и поставить щиты с предупреждениями около урановой фабрики - это надо". У Инны Васильевны есть схема, добытая с невероятным трудом, на которой отмечен уровень радиации на территории фабрики - он превышает  допустимый в сотни раз. Так что по фабрике мы проходим быстро, почти пробегаем. Уран здесь нашли в 1945-1947 годах. Фабрику построили в 50-м, но она "так и не сумела разогнаться", говорит Инна Васильевна как будто даже с некоторой жалостью. Фабрика впечатляет даже после 45 лет полного запустения: кое-где - видимо, в кабинетах начальства - следы росписи, под высокими бетонными сводами  остатки некогда вычурных люстр. Вот зал, где, очевидно, находилась так называемая центрифуга: в жбанах шестнадцатиметрового диаметра сушили урановую рудную пульпу, перемешивая ее корягой. Работа с корягой была самой опасной, но бывшие заключенные вспоминают, что на нее охотно шли здоровые украинские парни, которых после войны в лагере было много. На центрифуге работали по шесть часов, получали молоко, а после 20 - 30 смен отправлялись в "лечебные бараки". Ну а оттуда, предполагает Инна Васильевна, - на кладбище.

На стенах фабричного коридора граффити последних лет: "Товарищ Сталин, вы большой ученый", "Ура товарищу Сталину за этот уголок в тайге".

Инна Васильевна сокрушается: "Если здесь был бы знак, то сюда не лазили бы. Или хотя бы не задерживались. И лазили туда, куда и ступать-то нельзя". Например, на песок, сваленный вокруг фабрики. Это хвостохранилище: отходы рудоперерабатывающего производства. Прошло 45 лет, а здесь нет ни травинки. "Говорят, этот песок использовали при строительстве нашего поселка", - говорит Инна Васильевна. Но замеров, даже просто бытовым дозиметром, в поселке никогда не делали:

Есть в Бутугычаге и более давнее граффити. В одном из бараков - по предположению Инны Васильевны, это был карцер - на штукатурке выцарапано: "Слава тому народу, который..." - дальше не разобрать. Когда Инна Васильевна приехала сюда в первый раз, еще была видна надпись: "гтранаг викенг пролетариг чредаг все эти наг трупамиг уаров". Единственным отчетливым словом было "трупами". Инна Васильевна предполагает, что часть надписи гласила: "все эти нары были заполнены трупами", - только непонятно, чьими. Что такое "уаров"?

Люди, чем-то похожие на Инну Васильевну, встречались мне не только на Колыме, но и в Карелии, на Урале. Наверное, они есть почти повсюду, где остаются следы ГУЛАГа. Люди, которые в одиночку или вместе со своими близкими раскапывают - иногда буквально - страшную историю того места, где живут, а рассказывают о своей работе нечасто, когда приезжают журналисты. И не устают от одинокого своего дела, но вот объяснять, почему они все это приняли на себя, все-таки устают. У себя в краеведческом музее Инна Васильевна приглашает нас в соседний зал: "Хотите, я покажу вам зуб мамонта? Вы же наверняка никогда не видели!"

Источник: "Итоги", №44, 1999,