09.09.2008 | Архив "Итогов" / Общество

В ожидании погрома

Милиция в Москве ищет террористов как может и как привыкла

В приемной среднекрупного московского чеченского предпринимателя веселая русская секретарша заваривает чай и отвечает на телефонные звонки. "Ну что, как? - смеется она в ответ на вопрос очередного звонящего. - Тяжело. Так что ты не спеши возвращаться. Рустам у нас уже немножко посидел".

"Ситуация, как в 37-м году, - говорит Абуезид Апаев, председатель общества чечено-ингушской культуры "Даймохк", московский чеченец с 23-летним стажем. - Люди перезваниваются: "Вас еще не арестовали?"

По сведениям генпредставительства Чечни в Москве, 14 сентября в столичных следственных изоляторах находилось больше 529 чеченцев. (По всей России, по сведениям прокуратуры Чечни, задержано свыше 2000 чеченцев.)

Аресты начались еще в середине августа - среди московских чеченцев бытует версия, что, по выражению Апаева, "создавался фонд для обмена пленных и заложников", взятых в результате военных действий на Северном Кавказе.

(Если затея заключалась действительно в этом, абсурдность ее очевидна: за большинство московских чеченцев тамошние похитители и боевики ломаного гроша не дадут, а некоторые и вовсе живут здесь потому, что знают, что на родине им бы не поздоровилось.) В офисе "Даймохка" рейд, по словам Апаева, прошел 10 сентября. "Проверили документы, потом стали рыться в ящиках столов, - говорит Апаев. - Я сказал: "Извините, это обыск?" - "Нет, это осмотр". - "Но, извините, насколько я понимаю, осмотр отличается от обыска тем, что при осмотре работают глазами, а не руками". - "Будешь качать права - у тебя в кармане найдут наркотики. Ты этого хочешь?".

Генеральный представитель Чечни в России Майрбек Вачагаев утверждает, что у каждого из задержанных найдена либо одна доза героина, либо одна тротиловая шашка. На столе у него стопка заявлений от родственников задержанных - это косвенно подтверждает действительно массовый характер задержаний, учитывая, с какой неохотой запуганные представители московских нацменьшинств подписываются под любого рода жалобами (достаточно вспомнить прошлогодний разгон азербайджанского митинга в Москве, после которого ни один из сотен избитых не осмелился заявить о себе). "В первом часу дня 09.09.99 к нам в дверь раздался звонок, я увидела в глазок нашего участкового милиционера (фамилия указана) и открыла дверь. Из-за угла площадки выскочили трое людей в гражданской форме с пистолетами в руках, ничего не объясняя, ворвались в квартиру, обошли все комнаты, вытащили спящего больного мужа с постели. Один в джинсовом костюме, как позже я узнала, что это подполковник милиции (фамилия указана), поставил его к стене и начал избивать.

Меня вывели насильно из комнаты и закрыли дверь. Меня он обзывал нецензурными словами и оскорблял на каждом слове". Далее начался обыск, в тумбочке нашли "непонятное вещество" в пакетике, и мужа этой женщины забрали.

Другое заявление описывает задержание трех братьев и одного из их сыновей сотрудниками московского РУОПа в Солнечногорске. "Наши автомобили проследовали до памятника "Танк" перед въездом в г. Зеленоград и повернули в сторону города. Проехав мимо автобусного парка, повернув направо, въехали в лес. После этого под угрозой оружия трое сотрудников потребовали от меня и от брата выйти из машины. Затем сотрудники угрожали застрелить нас, взорвать гранатой и зверски избивали ногами и руками. После этого последовал приказ сесть в машину, и мы были пристегнуты наручниками к рулю автомобиля. Далее сотрудники из своего автомобиля переложили в багажник моей машины какой-то бумажный сверток, а в карман брата и мне положили патроны. Кроме этого, патроны были положены в заднюю пепельницу. Также я видел, как сотрудники положили в другой автомобиль брата под заднее сиденье с левой стороны целлофановый пакет. После этого меня стали опять избивать, а брата - душить. От полученных побоев я потерял сознание. Узнав от брата, что я тяжело болен, сотрудники приказали брату Асламу везти меня в больницу. Забрав подброшенный в мой автомобиль сверток и патроны из моего кармана и из кармана брата, сотрудники положили их в багажник автомобиля брата Ислама. После этого мы уехали, а брат Ислам с племянником Маратом остались".

Зоя Маматовна, заведующая кардиологическим отделением республиканской больницы в Грозном, просила на всякий случай не называть ее фамилии, но сказала, что зайти можно когда угодно, она всегда дома:

"Я боюсь выйти на улицу. Если я пойду в метро и покажу свое свидетельство, что я репрессированная, то они увидят, что оно выдано в Чечне. А если я куплю проездной билет, вдруг спросят, зачем - по мне же видно, что я пенсионерка?"

Из Чечни Зоя Маматовна приехала в Москву в конце августа, после того как узнала из телевизионного репортажа, что ее тридцатидвухлетний сын Ислам Баширов, аспирант 2-го мединститута и врач Филатовской больницы, арестован по подозрению в торговле оружием и наркотиками. О его аресте писали и газеты, сообщившие, что "найден личный врач Шамиля Басаева". "Коммерсантъ" и "Версия" сообщили в утвердительной форме, что Баширов, которому на тот момент еще даже не было предъявлено обвинение, торговал оружием. "Версия" привела убийственную подробность: четырехлетний сын Баширова якобы показывал пальцем на фотографию Басаева в семейном альбоме и сказал руоповцам: "Вот дядя Шамиль. Он вам покажет". В телевизионных же репортажах упоминалось еще и то, что жена Баширова, Иная Асендер, является сестрой Хаттаба.

Иная Асендер действительно родом из Иордании - она приехала учиться в махачкалинский мединститут в 1987 году, - но по национальности она в отличие от араба Хаттаба чеченка, так что в близком родстве с ним не состоит. Что касается юного террориста Дени Баширова, то могу свидетельствовать: ему два года и пять месяцев и говорит он отдельными словами, а не фразами; слова он произносит по-чеченски, так как русского языка не знает совсем. Что же до "дяди Шамиля", тот по словам коллеги Баширова по Филатовке Хасана Батаева, "к сожалению, никогда в жизни не болел".

Ислам Баширов действительно работал врачом в Чечне во время войны, многие московские журналисты и правозащитники это помнят: он работал в ставшем легендарным госпитале в подвале дудаевского дворца, где русские и чеченские врачи и медсестры в первые недели войны лечили раненых российских солдат, брошенных в Грозном, чеченцев и русских, пострадавших от бомб. Позже Баширов вместе с Батаевым работал в горных селах с международной гуманитарной организацией "Врачи без границ". А уже после войны приехал в Москву в ординатуру, затем получил место в аспирантуре - отчасти, говорит Батаев, благодаря помощи Минздрава, где считали нужным вознаградить Баширова за работу во время войны.

Конечно, все это не доказывает, что он не мог торговать оружием или наркотиками, но возникает подозрение, что утверждения о преступной деятельности Баширова так же недостоверны, как и вся остальная информация, переданная РУОПом в прессу.

Иная Асендер рассказывает, что с проверкой документов в общежитие мединститута на улице Волгина и раньше приходили регулярно. 22 августа тоже пришли с проверкой, но как раз за четыре дня до этого у Ислама украли барсетку с документами. Он предъявил справку об утерянном паспорте, говорит Иная, "а они ему: переодевайтесь и спускайтесь. Он переоделся и вышел. Я стала закрывать дверь - тут приходит кто-то с камерой, вставляет ногу в дверь. Пришли человек шесть и двое понятых из общежития и начали обыск. Я говорю: "Приведите мужа, я не понимаю, по вашим законам можно так сразу делать обыск?" Он говорит: "Ваш муж уже в участке. Да, можно". Один из них стоял на стульчике и достал из шифоньера - у нас такая железная коробка есть, где мы инструменты храним. Вижу, он достает из нее что-то вроде деревяшки, пять на пять, а я до этого доставала инструмент, и ее не было. Я говорю: "Ее не было". А он: "Может, муж принес".

В действительности, конечно, по российским законам обыск без санкции невозможен. А муж Инаи в момент обыска находился вовсе не в участке, а внизу, у общежития, где, по словам нескольких свидетелей, его долго и жестоко били. Потом якобы нашли в кармане четверть грамма героина. А "деревяшка" в коробке с инструментами была тротиловой шашкой. Еще одну такую же шашку у "личного врача Басаева" нашли под диваном в три часа ночи в ходе второго обыска.

"Пока Ислам в одночасье не стал личным врачом Шамиля Басаева, мы работали в том направлении, чтобы уехать в Америку", - говорит Хасан Батаев. Он, хирург, уговорил друга сменить специальность с кардиологии на анестезиологию, чтобы работать вместе и уехать в Штаты в связке. Вроде бы что-то наклевывалось с одним американским университетом - Исламу надо было только закончить диссертацию. "Не успел он уехать отсюда", - с горечью говорит Батаев.

Для большинства московских чеченцев дорога обратно в Чечню закрыта: там нет ни работы, ни жилья, ни защиты от бандитов. Но теперь, когда милицейский произвол уже не угроза, а неизбежность и опасность не в том, что побьют, а в том, что посадят в тюрьму, в Москве тоже становится жить невозможно.

"Я бы из России уехал хоть куда, - говорит еще один жилец общежития на улице Волгина, Рамзан Дадаев. - Хоть на любую резервацию. Я бы жил на 100 долларов в месяц (у него трое детей. - "Итоги"), но я бы не боялся погромов". Рамзан с женой Таисой, врачом-педиатром, живут в Москве почти 10 лет. Рамзан окончил здесь аспирантуру, сейчас заканчивает докторскую диссертацию по лечению желчекаменной болезни. "К нам каждый вечер в 11 приходит милиция и проверяет: на месте мы или пошли бомбу закладывать", - говорит Таиса. Недавно "предложили" дать отпечатки пальцев: у милиционера в руках был список чеченцев, проживающих в округе; он сказал, что поступило распоряжение собрать у них отпечатки. Рамзан отказался. Но хуже, чем милиция, к которой он, в общем, привык - коллеги по работе.

"В день второго взрыва я приехал утром на работу, не знал еще, что произошло, но чувствую, что-то странно все на меня смотрят. Я говорю: "Что случилось?" - "Еще дом взорвали". - "Ага, значит, я только что оттуда". Они, конечно: "Нет, мы понимаем, ты не такой". Понимаете, я 10 лет на кафедре работаю!" Но еще хуже было, когда на днях девятилетняя дочка Рамзана пришла из школы в слезах: учительница написала на доске: "Дома взрывают чеченцы" - и последнее слово два раза подчеркнула. Слава Богу, в классе никто, кроме дочкиной лучшей подружки, не знает, что она чеченка. "Мы ей говорим: "Ты не должна стыдиться того, что ты чеченка!", но предупреждаем, что в школе лучше не говорить". И меня просили не указывать номер школы: во-первых, случай далеко не единичный - у всех знакомых схожие истории. Во-вторых, директор школы - порядочный человек. Когда Рамзан пошел с ней поговорить, очень хорошо отреагировала. В прошлом году тоже хорошо реагировала, когда он приходил поговорить на ту же тему (тогда учительница объясняла, что не надо говорить с незнакомцами, потому что чеченцы воруют детей). Да и девочку в школу приняла, невзирая на отсутствие постоянной регистрации (семья ведь живет в общежитии). Закон предписывает принимать в школу всех детей, живущих в Москве, но в другой школе им отказали.

Московские чеченцы хотят подчеркнуть свою лояльность - хорошему директору школы, московскому правительству. 15 сентября на митинге вынужденных переселенцев из Чечни на Горбатом мосту выступавший сопредседатель беженской организации "Общий дом" Беслан Костоев призвал: "Те неординарные меры, которые предпринимают московские власти, должны быть встречены нами с пониманием. Да, они уже затронули меня и, я уверен, многих из вас". Председатель "Общего дома" Тамара Гончаренко говорит, что на митинг, созванный еще давно для привлечения внимания к положению вынужденных переселенцев, почти никто не пришел: "Боятся милицейского произвола", тех бесчинств, которые сейчас творятся". Русским переселенцам так же, как и чеченцам, отказывают в Москве в регистрации: по сведениям "Общего дома", из 52 тысяч вынужденных переселенцев из Чечни, проживающих в Москве, регистрации удалось добиться лишь 700.

Костоев предлагает немедленно "отменить разрешительный характер регистрации для граждан России - жертв локальных войн. Эта акция позволит исключительно взять на контроль боевиков и террористов, потому что люди, которые приехали сюда взрывать, никогда не пойдут в милицию уведомлять". Конечно, по закону регистрация по месту жительства носит именно уведомительный, а не разрешительный характер, но всем известно, что на практике характер регистрации разрешительный, для выходцев с Кавказа - разрешительный редко, а для чеченцев - почти абсолютно неразрешительный.

Понятно, конечно, желание отмежеваться от других, будь они граждане СНГ или еще кто-нибудь, - это нормальная потребность иммигранта показать себя как более приемлемого члена общества, чем кто-то иной.

Паника в связи с "неординарными мерами" властей царит не только среди чеченцев, но, например, и среди азербайджанцев, которых в Москве на порядок больше и найти которых легче - многие торгуют на рынках, где заметно участились рейды, часто они более заметно выделяются в московской толпе. По словам предпринимателя и общественного деятеля азербайджанской диаспоры Абузара Багирова, среди азербайджанских торговцев распространился слух о том, что всех их будут выдворять из Москвы. Примерно такой же слух ходит и среди чеченцев, некоторые из них утверждают, что на Казанском вокзале готовят поезда для их депортации.

Сам Абузар Багиров, который раньше требовал отмены режима регистрации в Москве, теперь предлагает ввести в Москве чрезвычайное положение. "Иначе будет гражданская война именно в Москве. Для меня сейчас любая толпа - это опасность. Черный человек для них - как красная тряпка для быка. Надо срочно ввести в Москве комендантский час и, хотя бы на месяц, чрезвычайное положение. Ради большого дела можно сказать демократии: "Милая, подожди".

"Вы что думаете, что они введут чрезвычайное положение, чтобы защищать кавказцев, которых они уже объявили виновниками? - спрашивает Абуезид Апаев. - Это будет для того, чтобы лишить нас с вами гражданских прав. Ну заодно и кавказцев прихлопнуть".

Источник: "Итоги", №38, 1999,