04.07.2006 | Архив "Итогов" / Общество

В коммуне остановка

Уникальный центр под Калининградом позволяет наркоманам снова научиться жить

Можно взять обыкновенный дикорастущий мак - не упоительного красного цвета растение с полей где-нибудь в Краснодарском крае, а соломенного вида траву, что растет вдоль железнодорожных путей, например в Калининградской области, - и сварить из него такое, что западноевропейскому наркоману мало не покажется.

В 1983 году Владимир Аменицкий, главный врач Калининградской областной наркологической больницы, послал местный мак на экспертизу в лабораторию ботанического сада и получил заключение: растение содержит опий, но для изготовления наркотика непригодно. Когда же Аменицкий отвез на экспертизу отвар, полученный из того же растения местными умельцами, выяснилось, что "оглушающий эффект" раствора в 10 раз превышает эффект от морфия. Секрет - различные добавки, с которыми варится наркотик: ацетон, марганцовка и лекарственные препараты типа барбитуратов.

Оказывается, не нужны ни контрабанда экзотических наркотиков из-за рубежа, ни апокрифические цыгане, привозящие маковую солому с юга, ни коррумпированные медработники, торгующие обезболивающими средствами. Нужно только желание уколоться.

Впрочем, теперь в Калининградской области наркотики распространены настолько, что особого желания и не требуется. В 1987 году - благодаря, по мнению Аменицкого, мерам по борьбе с алкоголизмом - количество наркоманов подскочило до тысячи. Масштаб для миллионной области эпидемический. Теперь в области примерно 6 тысяч наркоманов, и каждый школьник знает, где купить дозу: на площади перед Калининградским технологическим институтом и Межрейсовым домом моряков. И если наркоманы, севшие на иглу лет шесть-десять назад, рассказывают о приходе к наркотикам как о сознательном шаге, то для сегодняшних пятнадцатилетних первая доза - это дело случая, результат праздного любопытства.

По мнению Владимира Аменицкого, трех-четырех доз местного отвара достаточно для того, чтобы появилась зависимость. Есть, однако, люди, которым годами удается потреблять наркотик лишь время от времени. Но когда человек садится на иглу, его жизнь начинает развиваться по сценарию, однообразному до скуки.

Наркоман постоянно наращивает дозу: привычное количество наркотика способно лишь предотвратить ломку, а для кайфа нужно добавлять. Начав примерно с кубика (1 кубического сантиметра) раствора в день, он доходит до 20 или больше, пока его потребность в наркотике не превышает его физические и финансовые возможности. Тут он "перекумаривается", то есть временно слезает с иглы, либо полежав с неделю в наркобольнице, либо самостоятельно, с помощью все тех же барбитуратов преодолевая мучения ломки. За неделю-две кровь наркомана очищается от наркотика, и цикл начинается по новой - но с каждым разом доза наращивается все быстрее. И так до самой смерти, которая для большинства калининградских наркоманов наступает до 30: сказывается, в частности, действие специфических "добавок".

Большинство местных наркоманов - специалисты по способам бросить колоться. Как Марк Твен, сто раз с легкостью бросавший курить, они уже по нескольку раз отлежали в наркобольнице, съездили в Петербург в Институт головного мозга на кодирование и в деревню к тете, чтобы оторваться и отвыкнуть. Те, кто продержался несколько месяцев, имеют все основания гордиться; для большинства срок жизни без наркотика измеряется неделями.

Областная наркологическая больница всегда переполнена, но ее главный врач первым готов сказать, что лечение неэффективно. "Их приводит милиция или папа-мама, - объясняет Владимир Аменицкий. - Мы им очищаем кровь, омолаживаем их, они выходят - и кто их ждет за углом? Друзья. С наркотиками. Эффективность у нас получается как у паровоза: 7 процентов - это те, кто продержался полгода".

 

Хутор для наркоманов

В пятидесяти километрах от Калининграда в чистом поле стоит большой каменный дом еще немецкой постройки. Просторная угловая комната обставлена красивыми велюровыми диванами и креслами, на полу - ковер, в углу - телевизор. В комнату врывается Таня, суровое существо лет 22-х. Сбрасывая туфли перед тем как ступить на ковер, она подлетает к одному из диванов, поднимает подушки и, как и ожидала, обнаруживает под ними какой-то мусор. Строгий взгляд в сторону Глеба, паренька в старой солдатской гимнастерке, который плетется за ней из комнату в комнату. Таня вскакивает на диван, проводит пальцами по подвешенной высоко над ним угловой полочке. Демонстрируя покрывшиеся черной пылью подушечки пальцев, Таня подводит итоги: "Короче, телевизионку убираешь заново вообще".

"Ва-а-ще", - уныло вторит Глеб и отправляется за пылесосом. Эта сцена между двумя жильцами дома от начала до конца ритуальна. Жизнь этого дома, формальное название которого Центр реабилитации больных наркоманией, состоит из постоянно, целенаправленно создаваемых трудностей: в работе, в физических упражнениях и даже в личных отношениях.

На общих собраниях два раза в неделю, например, обитатели дома стремятся не говорить друг другу ничего приятного, а ругать как можно злее. Это все, как здесь выражаются, "утруднения". Язык дома - гремучая смесь наркоманского жаргона, польских и английских терминов, заимствованных из польских программ, по подобию которых создан центр, и собственно слов, означающих вещи, характерные только для этого дома. Повторная уборка называется "реплей", а наркоман, только приехавший в центр, "локатором", потому что в течение месяца он не имеет права голоса, а только слушает и усваивает местные порядки. И если остальные обитатели дома удовлетворены его поведением и работой, то его "поднимают", то есть разрешают на общих собраниях пересесть с пола на велюровый диван.

В 1990 году на конференции наркологов в Варшаве Владимир Аменицкий познакомился с Марком Катаньским, основателем реабилитационных коммун для наркоманов, существующих в Польше с 1978 года. "Потом я изучал опыт Германии, Голландии, но больше всего нам подошла система Катаньского, потому что это славянский опыт, а не занудный германский, который стоит 300 марок в день на человека". Кроме того, что по системе Катаньского наркоманы живут в коммунах и что это дешево и эффективно - хотя бы потому, что прерывает обычный наркоманский цикл, - Аменицкий имел весьма смутное представление о методе работы центров. Это не помешало ему посвятить следующие пять лет попыткам пробить идею в России. В 1995 году он наконец получил в свое распоряжение старое разваливающееся здание закрывшегося детского сада недалеко от села Орехова. В комплекте с детсадом он получил его директора Людмилу Усманову, бывшего председателя сельсовета, которая, по ее собственному признанию, была в таком же ужасе от предстоящего приезда наркоманов, как и все жители окрестных сел.

В ужасе была и психолог наркобольницы Лариса Санникова, которой Аменицкий поручил собрать первую группу наркоманов и обустроить их в Орехове. Сотрудники Катаньского обещали приехать и помочь открыть коммуну, но, пока они собирались, Санниковой пришлось самой придумывать центр.

Вначале благодаря рекламе центром заинтересовались около 40 наркоманов, но 26 из них не сумели выполнить даже первое условие: перекумариться. В процессе сборов отсеялись еще пятеро, и наконец группа из девяти наркоманов и Санниковой прибыла в центр на кавалькаде машин во главе со "скорой помощью", что вконец напугало местных жителей.

В течение последующих недель едва рожденный центр начал благополучно разлагаться. Не совсем понимая, зачем они приехали в холодную каменную развалюху в 50 километрах от города, где удобства не то что во дворе, а в поле, где грязи по колено, наркоманы стали бегать по селам за самогоном, и некоторые уже собрались уезжать. Первые 15 миллионов, выделенные областной администрацией, ушли на срочный ремонт, дрова и продукты, после чего выяснилось, что на этом финансирование центра пока заканчивается. И тут наконец приехали поляки и привезли свои "законы" и даже собственного русскоязычного "лидера", украинца, вылечившегося и оставшегося работать воспитателем в одной из польских коммун. Через несколько недель они даже свозили ореховцев в Польшу, где те провели полтора месяца в коммуне, пока Аменицкий и Усманова изыскивали средства на дальнейшее существование центра (наконец удалось получить небольшую сумму от администрации; центр и ныне существует за счет эпизодических вливаний от местных властей и благотворительных организаций).

 

Законы и интим

Из своих 27 лет Сергей Слободинюк сидел на игле восемь: подсел в 15. К 22 годам он перепробовал все известные в Советском Союзе способы бросить и, увидев по телевизору интервью с Марком Катаньским, загорелся желанием поехать в Польшу. Родители оплатили дорогу. Через семь месяцев к Слободинюку присоединились жена - тоже наркоманка - и дочь. По статистике польские коммуны, через которые за 19 лет прошли тысячи, "срабатывают" примерно для трети приезжающих на лечение, что делает их, возможно, самой эффективной в мире программой лечения наркоманов. Для Слободинюка она оказалась спасительной, для его жены - неэффективной. Судя по статистике, женщинам программа помогает меньше, и раскол семейных пар, приезжающих на лечение, - скорее правило. "Часто бывает, что проходит время, когда не употребляешь наркотики, и выясняется, что ничего общего у вас нет, - говорит Слободинюк. - Что объединяли только наркотики. Хотя жаль: через такое вместе прошли".

"Да, такого взаимопонимания уже ни с кем не найдешь, - соглашается двадцатисемилетний Александр Скраковский, прошедший программу центра вместе с женой, которая после "выпуска" вернулась к наркотикам, оставив мужа и девятилетнего сына. - Сейчас я знакомлюсь с девчонками, но им же не понять, через что я прошел".

Возможно, главное, что дает наркоманам центр, - это чувство принадлежности к какому-то сообществу, кроме наркоманского. Выпускники часто наведываются в гости - в наш приезд гостили четверо, - и многие стремятся остаться, как они выражаются, "в системе".

В прошлом году в поселке Круглове под Калининградом открылся центр для беспризорных подростков, во многом устроенный по подобию этой коммуны, и там нашли работу уже пятеро выпускников Орехова.

Владимир Лапин, один из двух ореховских воспитателей, вбегает в каминную комнату в подвале - единственное место в доме, где разрешено курение, а потому в свободное от работы по дому время туда набиваются все обитатели коммуны (их число колеблется между 10 и 20). Лапин сияет: "Алена приехала!"

Все старожилы дома выскакивают ей на встречу. Алена, пухлая девушка лет 25, стоит у входа в дом, обняв Людмилу Усманову; обе плачут. "Мы здесь действительно как семья, - говорит Лапин. - Кто долго не появляется - беспокоишься. А когда увидишь - сердце радуется".

Но родственные отношения, как и все аспекты жизни центра, регулируются строгими "законами". Алена не приезжала полгода потому, что уехала из центра, еще не окончив курс лечения, которое, как считают здесь, должно продолжаться не меньше года. Тем, кто покидает центр досрочно, приезд в центр на правах выпускника разрешается только если по истечении нескольких месяцев они не подсели вновь (об этом становится известно через общих знакомых, да и когда человек приедет, невооруженным глазом видно, если он торчит). Алена не только продержалась, но и работает воспитателем в Круглове.

С приездом Алены была еще одна загвоздка: сейчас в центре живет ее парень, двадцатишестилетний Сергей Мазалов. После шести лет на игле он наконец решил ехать в Орехово прошлым летом, когда у него обнаружили вирус СПИДа. "Я понял, что это мой последний шанс, - говорит Мазалов. - И я видел, что девушка моя здесь вылечилась". Но в центре действует "закон сексуальной абстиненции", запрещающий обитателям дома, за исключением семейных пар, вступать в интимные отношения. Были случаи, когда завязывались романы между жителями, и общее собрание запрещало им общение вне работы либо отправляло одного из "провинившихся" в вынужденный месячный отпуск (после отпуска, если человек не колется, он может вернуться в дом). Обитатели Орехова затрудняются объяснить, в чем смысл такой строгости, но справедливость закона никто не оспаривает: с законами здесь никто никогда не спорит.

 

Последний шанс

Ореховская "семья" пытается не выпускать питомцев в мир, пока у них нет сложившегося плана на будущее, пока нет работы или учебы. Но даже при самых добросовестных планах и при возможности в любой момент наведаться обратно в центр, самое страшное время в жизни отлечившегося наркомана наступает, когда ему приходится строить самостоятельную жизнь. "Человек чувствует, что он одинок в этом мире безграничном, а наркотик тут как тут, - рассказывает двадцатишестилетний Глеб, наркоман с шестилетним стажем. - Он всегда готов помочь, создать иллюзию, что ты не одинок. Вот у меня нет ни одного друга или подруги. Выхожу отсюда - и опять во рту вкус этого одиночества". Один из членов самой первой ореховской группы, Глеб вернулся к наркотикам через пару месяцев после выпуска, когда его бросила невеста. Несколько недель назад он вернулся в центр на второй срок.

Почему ему верится, что программа, не сработавшая в первый раз, теперь ему поможет? "У меня просто нет другого выхода, - отвечает Глеб. - Дальше - от СПИДа помирать. Я сделал анализ - СПИДа вроде нет - и попросил у Бога последнюю музыкальную паузу. Он обещал, но сказал, что в последний раз".

"Здесь я чувствую это вселенское одиночество, - продолжает он. - Но здесь хотя бы люди, с которыми можно легко общаться. Может быть, мне бы хотелось общаться с людьми в студии, снимая передачи. Или в элитарном клубе, а не в подвале в 50 километрах от областного центра. Мне бы хотелось ходить на концерты симфонической музыки и ездить в Париж. Ну и что, что мне этого хочется?"

Сначала надо научиться жить. В Орехове учат просыпаться по утрам, делать пробежку, чистить зубы и принимать душ (давно своими руками провели воду и установили нагреватели). "Раньше всегда просыпаешься, прямо в постели закуриваешь сигарету, лежишь там потная, вонючая, на кумаре и нет даже такой мысли, чтобы пойти помыться, не то что на работу". Ольга кололась шесть лет, начав в 15. В Орехово, еще в самую первую группу, ее привела мать. Теперь Ольга работает в Круглове, учится на психфаке местного филиала Московского социального института и собирается замуж за милиционера. В бытность ее в Орехове Сергей Слободинюк часто водил ее на дискотеки в окрестные села: "Потому что я начала колоться в 15 лет, и все дискотеки всегда были под наркотиком, я даже не умела общаться на трезвую голову".

Психолог Санникова считает, что секрет эффективности коммун именно в том, что они заново прививают наркоманам давно утраченные или вовсе не приобретенные элементарные жизненные навыки. "Когда наркоман начинает колоться, останавливается его личностное развитие, - объясняет она. - Начинается деградация, доходит до того, что его физический возраст может быть 30, а психологический возраст, поведенческий уровень - трех-пятилетнего ребенка. Наркотик вовсе возвращает его во внутриутробное состояние: ему тепло, сытно, у него нет ни проблем, ни ответственности. Сами наркоманы употребляют выражение "под колпаком". А когда он бросает колоться, он как младенец. В Орехове его всюду водят за руку, даже в туалет. После трех месяцев, когда ему дают "функцию", то есть роль в доме, это как семилетнему ребенку дают ответственность за младшего брата. За время пребывания там он проходит путь развития до взрослого человека".

За полтора года существования центр пропустил около 40 человек. Из них половина не вернулась к наркотикам. Из тех шести женщин и десятерых мужчин, кто пробыл весь положенный год, только двое - одна женщина и один мужчина - вновь сели на иглу.

Стоя во дворе наркологической больницы, на фоне огромной мозаики с надписью "Трезвость - норма нашей жизни", главврач Аменицкий снаряжает корреспондентов в Орехово. "Наркоманию излечить невозможно, - говорит он напоследок. - Ежу понятно, что это неизлечимая болезнь. Значит, надо создавать систему таких сдержек и противовесов, чтобы наркомания и СПИД меньше влияли на общество. Значит, мое видение такое: они здесь лежат семь-десять дней, потом проходят амбулаторный психологический курс здесь, потом на год-полтора в этот центр. Так что они экскульпируются из общества, они в этом цикле крутятся - а там, глядишь, кто-то и выйдет. А кто не вписывается в систему, тот, наверное, садится за решетку. Считай, треть сядет, треть умрет, но треть-то мы спасем. Это какая-никакая, а альтернатива".

Источник: "Итоги", №14, 08.04.1997,