24.04.2006 | О прочитанном

Принцип стремени

Стремя превращало кавалерию в тяжелую ударную силу, всадники преобразились в средневековые танки

Механизмы, приводящие в движение историю, остаются для нас загадкой. Среди множества версий исторической эволюции, мне представляется примечательной теория перехода от античности к феодализму, предложенная Генрихом Бруннером в 1887 году. Бруннер обратил внимание на один факт, до этого ускользавший от внимания историков. Радикальные земельные реформы Карла Мартела в середине восьмого века совпадают с радикальной реформой армии. Карл отнял обширные земли у церкви и передал их в пользование значительной группы собственников, которые взамен обещали ему лояльность и участие в войнах. Так, грубо говоря, возник феодализм. Примерно в это же время начался массовый переход армии от господства пехоты к господству кавалерии. Бруннер ошибался, считая, что рост значения кавалерии у франков был связан с нашествием сарацин, которые, по его мнению, по преимуществу были конниками. Многие предположения Бруннера сегодня не разделяются военными историками.

Но основной тезис немецкого историка так и не опровергнут. Феодализм в значительной степени был решением проблемы перевооружения армии, перехода от пехоты к кавалерии. Лошади и доспехи стоили очень дорого. Экипировка одного всадника стоила столько же, сколько двадцать быков. В 761 году некий Изанхард продал фамильные земли и раба, чтобы купить лошадь и меч. Иными словами, новый тип армии требовал иной экономики, а главное, большого класса собственников, способных поставлять нужных монархам всадников.  Кавалерия понуждала к феодализму.

Исследование кавалерийской загадки вызвало обширную литературу, которая была превосходно суммирована в книге Линн Уайт «Средневековая технология и социальные изменения»  (1962). Уайт показала, что метаморфоза военной стратегии связана с, казалось бы, незначительным усовершенствованием упряжи, а именно с изобретением стремени. Стремя, по всей видимости, - китайское изобретение. Уже в пятом веке оно широко применялось в Китае. Постепенно оно завоевало Среднюю Азию, в шестом-седьмом веках через аваров оно достигло Византии. В начале восьмого века оно появилось на Западе.

Значение стремени заключалось в том, что оно позволяло стабилизировать всадника в седле. Атакующий без стремени всадник рисковал выбить самого себя из седла ударом собственного копья. Всаднику не во что было упереться для нанесения удара. Соответственно, и наносимый им удар не мог быть сокрушительным. Поэтому применение конницы для атаки было ограниченным. Стремя превращало кавалерию в тяжелую ударную силу. Всадники преобразились в средневековые танки, перед которыми не могли устоять легкие пехотинцы.

Поскольку снаряжение конника было таким дорогим, а сбор налогов осуществлялся из рук вон плохо, единственная возможность иметь тяжелую ударную кавалерию сводилась к раздаче кавалеристам земель, чтобы они в обмен на наделы сами снаряжали себя. Возник класс милитаризованных феодалов, чья финансовая независимость должна была быть сбалансирована  вассальной преданностью и готовностью сражаться за монарха. Новая организация общества привела к возникновению новой этики и культуры.

Во всей этой истории поражает зависимость социальных, культурных этических аспектов человеческого общества от пустякового в сущности изобретения – стремени. Но меня гипотеза Бруннера завораживает не своими историософскими следствиями.  Настоящая загадка для меня - ход мысли Бруннера, решительно несовпадающий с типичным ходом мышления ученого.

Наука разделена на дисциплины. Дисциплины похожи на своего рода жизненные миры. Когда-то биолог Якоб фон Уекскюль высказал предположение, что животные составляют с миром, в котором они живут единое динамическое целое. Мир животного постоянно меняется в зависимости состояния последнего. Когда хищник голоден, в его мире возникают потенциальные жертвы, когда он сыт, мир меняет конфигурацию и мелкая рыбешка исчезает с горизонта сытой акулы. Научные дисциплины похожи на жизненный мир животного. Ученые, занимающиеся генезисом феодализма, изучают экономику, право, политическую и социальную историю. На периферии этого дисциплинарного круга находится военная история, изучающая битвы, изменения стратегии и в том числе изменения вооружения. Дискуссия о теории Бруннера развернулась вокруг адрианопольской битвы (378 год), которая многими военными историками считалась ключевым моментом в переходе от античной военной стратегии к средневековой. Было принято считать, что под Адрианополем германская конница разгромила римских легионеров. Сегодня историки уже не думают, что разгром легионов был предопределен участием кавалерии. Все эти научные дискуссии совершенно соответствуют духу дисциплин и субдисциплин. Вопрос же для меня заключается в том, каким образом стремя, не входящее в “жизненный мир” экономического историка, соединяется в сознании Бруннера с реформой земельной собственности Карла Мартела. Это соединение стремени с процессом конфискации церковных наделов – прямой вызов теории Уекскюля: все равно, как если бы плотва возникла в жизненном мире голодного тигра.

С точки зрения научной логики, сознание Бруннера хаотично, оно допускает комбинацию элементов, которые не принадлежат законным причинно-следственным цепочкам. Но изумительная интуиция Бруннера наводит на мысль о том, что,

возможно, эволюция человечества вся строится на принципе стремени, то есть вне логически допустимых комбинаций, признанных наукой. «Принцип стремени» (это название мне нравится еще и потому, что намекает на точку опоры, не позволяющую выпасть из седла) снимает различие между случайным и закономерным в истории. Конечно, случайное и закономерное определяются нашей, «научной» точкой зрения. С точки зрения дисциплинарных миров, стремя – это случайность, так как не вписывается в воображаемые нами эволюционные модели.

Но как только речь заходит о той роли, которую сыграл в истории «нос Клеопатры», наука исчезает в тумане, и разворачиваются горизонты научной фантастики…