Документ без содержания
«Материалы и предложения к проекту основ государственной культурной политики», вышедшие из недр Министерства культуры, сами по себе интереса не представляют. Кроме банальностей о российской (или русской) культурной самобытности, приверженности к традиционным ценностям и подобного пустословия в документе нет никакого наполнения. Однако, бессодержательность не отменяет важности этого текста, так как он знаменует собой веху в понимании российской государственности. Совсем недавно, 3 февраля 2014 года на заседании президиума Совета по культуре и искусству Путин говорил о необходимости создания в России "единого театрального пространства" (мотив культурного единства нации -- осевой и для "Материалов"), но поспешил оговориться: "Я имею в виду, конечно, не идеологическое содержание, а саму организацию работы". Но сегодня такая оговорка кажется совершенно устаревшей. В "Материалах и предложениях" речь идет о "закреплении системы ценностей, характерных для данного общества", то есть именно об идеологии. Правда идеология эта абсолютно расплывчата и сводится главным образом к утверждению, что Россия -- не Европа. Общее впечатление от текста такое, что его творцы хотели бы как-то очертить российскую культурную самобытность, но абсолютно не могут ничего придумать. Да, мы христианские, мы хорошие, мы консервативные, ни на кого не похожие. Вот, собственно и все. Полагаю, что никакого позитивного содержания эти пустые декларации не получат и в будущем. Их просто совершенно нечем наполнять, кроме бессмысленных фраз о соборности, любви к власти и высокой нравственности, то есть все той же уваровской триады -- православия, самодержавия и народности. Придать смысл самобытности в прошлом не удалось европейски образованным славянофилам, тем меньше шансов на это у второсортных мыслителей из окружения Мединского.
Исторический и философский экскурс
И все же этот документ важен. В нем окончательно фиксируется отход от политики государственного невмешательства в область культуры. Этот пересмотр государственной политики в области культуры (которым в последнее время энергично занимается Мединский) свидетельствует об отказе от представлений о культуре, как об автономной социальной сфере. Представление о наличии автономных общественных сфер характерно для либерального понимания общества. Либеральная теория утверждала, что политика -- лишь одна из сфер общественного существования, равнозначная иным сферам. Долгое время путинская политика основывалась на принципе разделения сфер. Людям давали понять: если вы не будете лезть в политику, мы (государство) не будем лезть в ваш бизнес, вашу частную (в том числе и сексуальную) жизнь или в культуру. Это был своего рода негласный общественный договор первого десятилетия путинского правления. Сегодня этот договор растоптан.
Экскурс в историю
Философский смысл происходящего может прояснить давняя история. В 1927 году один из наиболее значимых критиков либерализма и в дальнейшим один из создателей нацистской теории права Карл Шмитт опубликовал ставшую знаменитой книгу "Понятие политического". В этой книге он ввел "специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, – это различение друга и врага". Политика для Шмитта всегда является способом организации некой общности (нации) с помощью указания на врага этой общности. Это разделение "врага" и "друга" создает в обществе "интенсивность", напряжение, которым питается государство. Первоначально, однако, область политического выделялась Шмиттом как отдельная сфера. Экономика, например, не знает "врага", но лишь "конкурента", эстетика тоже не знает фигуры врага и располагается в плоскости иной оппозиции -- прекрасного и безобразного.
Шмитт переиздал эту книгу в 1932, а затем в 1933 году, каждый раз с важными поправками . В период, предшествующий и совпадающий с приходом к власти Гитлера, "политическое" из автономной сферы, становится отношением пронизывающим все сферы общества. "Тотальное", по выражению Шмитта, государство отменяет либеральную нейтрализацию и деполитизацию мира, связанную с экономикой, технологией и индивидуальными интересами людей. Еще Гоббс считал, что государство, устанавливая мир между людьми, ведет к возникновению "цивилизации", то есть мира, в котором царит не война и противоборство, но мир и благополучие. Шмитт критикует понятие "цивилизации" потому, что, в конечном счете, оно делает ненужным государство и приводит к утрате энергетики антагонизмов. Чтобы избежать цивилизационного пути, Шмитт призывает отказаться от понимания политического, как автономной сферы: "Политическое может извлекать свою силу из различных сфер человеческой жизни, из религиозных, экономических, моральных и иных противоположностей; политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными или же мотивами иного рода, и в разные периоды они влекут за собой разные соединения и разъединения. Реальное разделение на группы друзей и врагов бытийственно столь сильно и имеет столь определяющее значение, что неполитическая противоположность в тот самый момент, когда она вызывает такое группирование, отодвигает на задний план свои предшествующие критерии и мотивы: "чисто" религиозные, "чисто" хозяйственные, "чисто" культурные - и оказывается в подчинении у совершенно новых <...> условий и выводов отныне уже политической ситуации".
Теперь уже только политическое разделение на врагов и своих придает смысл культуре, определяет степень ее интенсивности и серьезности. Такая философия фиксирует сдвиг от либеральной Веймарской республики к нацистскому тоталитаризму. Одновременно она обосновывает отказ от либеральной идеи цивилизации. Культура начинает мыслиться как форма первобытного варварства, того "естественного" состояния, в котором царили не мир, но вражда.
Культура как область политики
«Материалы и предложения», при всей их бессодержательности, выражают тот самый сдвиг в понимании культуры, который Шмитт защищал в издании 1933 года. Целью культурной политики тут провозглашается выработка культурных ценностей, которые способны сплотить российское общество против иных культур и цивилизаций, то есть против "врага" (неслучайно тут с сочувствием поминается теоретик столкновения цивилизаций Хантингтон). Культура провозглашается орудием политической борьбы. Одновременно отрицается автономия социальных сфер, которые все подчиняются политическому императиву: "Глобализация означает не просто взаимное влияние культур, а их противоборство во всех сферах — экономической, политической, культурной и т. д. В данном противоборстве главным нашим козырем является наша уникальная цивилизационная идентичность, выраженная в нашем историко-культурном наследии и в нашей системе ценностей. Благодаря этой идентичности российское государство выжило на протяжении более чем тысячелетней истории; соответственно, сохранение этой идентичности в условиях глобального противоборства является важнейшей задачей". А среди тем, которые предполагается разработать в будущей программе, значится: "6) Внешние и внутренние угрозы, способные этому воспрепятствовать, и пути их преодоления. <...> 9) Культура как инструмент усиления внутриполитического влияния России и достижения её стратегических интересов".
Культура, таким образом, понимается как область противоборства с врагом. В документе имеется ссылка на псковское выступление Путина (Путина, и его одного, "Материалы" цитируют как Святое писание") , в котором культуре придается исключительно политическое значение. В этой речи, в частности, имеется не процитированное авторами "Материалов" следующее утверждение : "Мы все понимаем ту огромную роль, которую играет культура в развитии России, в укреплении её авторитета, влияния в мире, да и в сохранении целостности нашего государства и национального суверенитета. Потому что если нет культуры, то непонятно вообще, что такое суверенитет, и непонятно тогда, за что бороться". Все мы недавно видели то, как использовалась национальная культура для утверждения суверенитета над территорией соседней страны.
Отсюда и удивительная для культурной программы критика толерантности, как типичного либерального понятия. Толерантность критикуется с точки зрения "капитуляции российской идентичности перед чуждыми ей системами ценностей", то есть с точки зрения ослабления интенсивности оппозиции между собой и врагом, ослабления политического. Рамки толерантности определяются «на основе единого культурного кода», якобы характеризующего нацию. Выход за рамки этого выдуманного кода ослабляет антагонизм, на которым должна основываться культура. Культура становится тестом на принадлежность к своим или врагам. В этом документ полагает ее главную задачу. А отсюда следует вывод: "Никакие ссылки на «свободу творчества» и «национальную самобытность» не могут оправдать поведения, считающегося неприемлемым с точки зрения традиционной для России системы ценностей. Это не означает ограничения свободы слова и прав гражданина, но требует отказа в государственной поддержке лицам и сообществам, демонстрирующим противоречащее культурным нормам поведение. В случае нарушения действующего законодательства и прав других граждан к таким лицам и сообществам должны применяться соответствующие меры пресечения". Культурный код таким образом плавно превращается в уголовный код-екс.
Единственное позитивное содержание «Материалов и предложений» -- это утверждение права тоталитарного государства рассматривать культуру как часть своей политической сферы, как орудие борьбы за суверенитет и политическую гегемонию. Россиянам предложен радикальный манифест, отрицающий права культуры на автономию, а индивида -- на свободу творчества. Неслучайно, в документе особенно подчеркивается не просто значимость политического единства нации, но и необходимость культурного подчинения меньшинства большинству: "Народы, интегрируемые в состав российского государства в процессе его создания, принимали эту общую культуру, одновременно отказываясь от несвойственных российской культуре национально-культурных особенностей". Российская культура должна в принципе стать культурой русского этнического большинства. А "обогащение российской культуры во взаимодействии с культурами других народов допустимо лишь постольку, поскольку этим не размывается базовое ценностное ядро нашей культуры". Эта идея культурного господства большинства противоречит всей истории искусства, которая двигалась вперед одиночками, вступавшими в борьбу с устоявшимися традициями и "культурными кодами". Но не об искусстве и не о культуре тут, конечно, речь. Документ проявляет декларативное непонимание механизмов функционирования культуры, что, впрочем, типично для интеллектуальной деятельности экспертов нынешнего Министерства культуры. "Материалы и предложения" следует воспринимать не как аналитику культуры, а как ярчайшее свидетельство превращения российского государства в "тотальное государство", как любил выражаться Карл Шмитт. Иного содержания в них просто нет.
Источник:
The New Times, № 13, 21 апреля 2014,
