13.03.2006 | О прочитанном

Decreation

Желание должно стать абстракцией, литературным пиршеством, игрой воображения, отделенного от объекта вожделения

Анн Карсон, на мой взгляд, - один из лучших сегодняшних американских писателей. Превосходный филолог классик, она автор чрезвычайно тонких, изысканных книг, в которых стихи, драма, эссе сочетаются в причудливой форме вокруг некоего сюжета, часто извлеченного из греческой литературы. Но дело даже не столько в изощренной форме ее книг, сколько в безупречном владении словом и абсолютной оригинальности.

В сентябре 2005 года после пятилетнего перерыва вышла новая книга Карсон, названная странным словом «Decreation». Лучше всего на русский его перевести как «Растворение».

Слово это не придумано Карсон, но взято из словаря французского философа-мистика Симоны Вейль – одной из героинь новой книги поэта. В ней заметное место отведено эссе с тем же названием «Decreation», имеющим подзаголовок: «Как такие женщины как Сапфо, Маргарита Порет и Симона Вейль говорят Богу». Эссе это, по стилю близкое Борхесу, обнаруживает общие стратегии смысла у греческой поэтессы седьмого века до нашей эры, французской «еретички», сожженной инквизицией на костре в 1310 году, и современного французского философа, умершей в Лондоне в 1943 году.

Карсон начинает с разбора 31ого фрагмента Сапфо, который она приводит в изумительном собственном переводе.

Приведу его в переводе Вячеслава Иванова:

«Мнится мне: как боги, блажен и волен,

 Кто с тобой сидит, говорит с тобою,

 Милой в очи смотрит и слышит близко

            Лепет умильный –

 Нежных уст!.. Улыбчивых уст дыханье

 Ловит он… А я, - чуть вдали завижу

 Образ твой, - я сердца не чую в персях,

            Уст не раскрыть мне!

 

 Бедный нем язык, а по жилам тонкий

 Знойным холодком пробегает пламень;

 Гул в ушах; темнеют потухли очи;

                Ноги не держат…

 

 Вся дрожу, мертвею; увлажнен потом

 Бледный лед чела: словно смерть подходит…

 Шаг один – и я, бездыханным телом

                  Сникну на землю”.

Все стихотворение описывает любовный треугольник и муки ревности, в результате которых Сапфо лишается речи. Опустошает себя, как бы проецируя себя в порыве экстаза на возлюбленную.  Это опустошение, по мнению Карсон, вызывает в последней дошедшей до нас строке стихотворения (опущенной Вячеславом Ивановым) образ бедности, но сама Карсон склонна видеть здесь проявление decreation.

Порет написала книгу  «Зерцало простых душ», в которой описала различные стадии мистического соединения с Богом. По мнению Порет, Бог наделил человека свободной волей, от которой следует отказаться, чтобы соединиться с творцом. Отказ от себя - погружение в «пропасть абсолютной бедности». Маргарита, однако, идет в своем экстатическом отказе от себя гораздо дальше Сапфо. Поскольку любовь к Богу, как и всякая любовь, – эгоистична, ради истинной любви к Богу, следует избавиться, как она считает, от самой любви.

Порет испытывает ревность к себе, которую она преодолевает на путях самоуничтожения. Ее нежелание пойти на малейший компромисс с инквизицией может, конечно, пониматься, как выражение желания самоуничтожения.

Симона Вейль – центральная фигура всей истории. Именно ей принадлежит слово decreation, позаимствованное Карсон. Доктрина decreation содержится в книге Вейль «Тяжесть и благодать». Согласно этой доктрине, сотворение мира богом – это жест самопожертвования. Бог отказывается от того, чтобы быть единственным содержанием мира и создает помимо себя иную реальность, уменьшающую его значение. Бог создает, уходя в себя, отказываясь от себя. Бог в бесконечной доброте отказывается от своей власти, наделяет нас свободной волей и даже не вступает в борьбу со злом. Бог отделяется от творения. Вейль считает, что истинный долг верующего - вернуть Богу то, что он у себя отнял, что необходимо отказаться от своего статуса творения, уничтожить творение в себе. Это и есть жест decreation – растворения. При этом Вейль различает между растворением – переходом творения в несотворенность, и разрушением – переходом творения в ничто. Эта доктрина Вейль пронизана  элементами еврейского и буддистского мистицизма.

Карсон отмечает, что растворение Вейль сходно с самоуничтожением Порет. Обе женщины сознают себя как препятствие на пути собственного призвания. Вопрос, который интересует американского поэта, – это вопрос о творчестве трех женщин, каждая из которых в той или иной степени видела в себе преграду, от которой следовало избавиться. Каким образом творчество (творение) может питаться идеей растворения. Говорение, писание – функции Я. Каким же образом литератор совмещает утрату Я в себе с описанием этой утраты? Что означает жест Сапфо, блистательно описывающей состояние собственной бессловесности, немоты?

Карсон так формулирует парадокс decreation: «Каждая из них испытывает опыт decreation, или, во всяком случае, говорит нам об этом. Но это говорение оказывается небольшим чудом. Decreation – это изживание творения в нас – того самого творения, которое замкнуто в «Я» и определяется «Я». Но, чтобы изжить себя, необходимо двигаться сквозь себя, сквозь самую сердцевину его определения. Нам больше негде начать».

Карсон уже имела дело с decreation в своей самой известной книге «Автобиография Красного», главный герой которой греческий лирик Стесихор, лишенный зрения за поношение прекрасной Елены, дошел до нас только в коротких фрагментах (Карсон сравнивает донесенные до нас папирусами фрагменты Стесихора с кусками тела Осириса). Судьба Стесихора – это судьба поэтического растворения, которое Карсон по-своему возвращает в творение.

Но в случае с Симоной Вейль история decreation приобрела особый оборот. Как известно, Вейль в конце своей короткой жизни стала отказывать себе в еде. Причиной этого ограничения она объявила невозможность есть в то время, как ее соотечественники во Франции голодают. Вейль довела себя до состояния необратимой анорексии, от которой она и скончалась 24 августа 1943 года. Ее умирание длилось несколько месяцев. 15 апреля она потеряла сознание и была доставлена в больницу, где она вплоть до самой смерти отказывалась от еды.

Умирание Вейль как будто прямо говорит о практике растворения в конце ее жизни. В самые последние дни она говорила о том, что вечное в душе питается голодом, и что при голодании, организм начинает питаться сам собой, превращая плоть в энергию. Все это, конечно, похоже на чистые фантазмы decreation.

Любопытно, однако, что Вейль совсем не похожа на самобичующегося аскета. В ее писаниях тема радости занимает видное место. Начиная с апреля (и это особенно любопытно) в письмах к родителям в Америку (куда ей удалось с огромными трудностями  увести отца и мать от нацистов), она постоянно лжет о своем состоянии, не желая расстраивать свою семью. Последние письма Вейль из больницы полны непринужденностью, радостью и, что самое странное, постоянными упоминаниями еды. Конечно, еда у многих анорексиков становится предметом навязчивой фиксации. Но в случае с Вейль происходит странные процесс decreation ее собственной плоти и проникновения плоти в ее писания. В письме от 22 мая, сетуя на пропажу множества писем, Вейль воображает атлантических акул, питающихся корреспонденцией – образ, в котором письма буквально становятся съедобной плотью.

31 мая она выражает опасение, что у родителей нет денег, чтобы доставить себя маленькие плотские радости: «Немного удовольствия нужно в этом мире, как вода и хлеб (или кока-кола и кукурузные хлопья)», - пишет она. 15 июня она посвящает основную часть письма своим воображаемым гастрономическим похождениям. Она описывает удивление, вызванное дегустацией «жареной баранины с соусом из мяты» и «жаренной свинины с яблочным соусом». Она рассуждает о разных традициях использования яблочного соуса. В дневнике последних дней она пишет об особой духовной радости, которую приносит союз материи с чувством. Речь идет о процессе decreation, который как будто сублимирует плоть в совершенно духовное наслаждение: «Вкус чистого яблока создает контакт с красотой мира в той же степени, что и созерцание Сезанна. <...> И большинство людей скорее способны насладиться компотом из яблок, нежели Сезанном». В дневнике последних дней она пишет о поэзии скромной столовой, которая приносит радость утоления голода, и добавляет: «Эта поэзия совершенно отсутствует в среднем ресторане, где ничто не напоминает о том, что люди могут испытывать голод». За два дня до смерти фиксация на еде приобретает характер бреда, и Вейль просит администрацию санатория нанять французского повара.

Эти гастрономические фантазии позволяют заглянуть в саму суть decreation как творчества, в глубь парадокса, интересующего Карсон. В «Тяжести и благодати» есть главка «Желать без объекта», которая по своему объясняет историю развоплощения, «растворения» и ее связь с фиксацией на еде. Вейль пишет, что очищение, искомое ей, наступает в результате отделения желания от объекта желания. Таким образом освобождается чистая энергия желания, деградирующая от контакта с внешним объектом. Желание должно стать абстракцией, литературным пиршеством, игрой воображения, отделенного от объекта вожделения.

Но именно это и происходит в пищевых галлюцинациях Вейль. Радость безобъектности достигается за счет умерщвления плоти. Вкус яблока становится, таким образом, эквивалентен живописи Сезанна. Пища полностью развоплощается. Питание становится творчеством через decreation. Еда становится не внешним объектом, а областью писательской фантазии, в которой творец переваривает самого себя.

Карсон, обсуждая связь decreation с творчеством, вспоминает о том, что Порет назвала свою книгу «Зерцалом». Творчество же, по мнению Карсон, предполагает образование «большого, громогласного, сияющего центра Я, из которого звучит голос письма». Этот центр может «раствориться» в зеркальном отражении, в котором исчезает различие между собой и другим. «Зерцало» Порет - это тот инструмент, в котором внешнее становится внутренним, и в этом смысле оно работает так же, как и гастрономические фантазии Вейль, превращающие еду в отражения самого писателя, часть его воображения.

Помещая в это зеркало Сапфо, Порет и Вейль, Карсон растворяет себя в них, а свое желание (тема эротики важна для рассуждений американской поэтессы) лишает объекта, направляя его на отражение себя в зеркале своего письма.

Сапфо, Порет и Вейль выполняют у Карсон функцию сходную с жареной бараниной под мятным соусом умирающей Симоны. Decreation в них трансформируется в творчество, растворение становится творением.