Авторы
14.03.2006 | Архив "Итогов" / Просто так
Кофейная кантатаПопили, попили мы кофейку, что и говорить. Что же до последствий, то они - уж у кого какие
"Кофейная кантата" Иоганна-Себастьяна Баха была написана на "шуточные" стихи. Бесхитростная интрига заключалась в том, что юная барышня умоляет своего сурового Vater'а отпустить ее ну буквально на часок в компанию веселых и учтивых молодых людей, намеренных предаться супермодному и неслыханно по тем временам экстравагантному занятию: выпить по чашечке кофе. Надо же чего захотела - кофейку попить. Да еще и в обществе мужчин. Вот ведь нравы-то...
Ох, как же мы попили кофейку! Как семиотически насыщенно сопровождал наши умные и глупые разговоры дух "арабики" из кухни, как значительно и значимо жужжала электрокофемолка.
"Прогрессивный" и "элитарный" "черный кофе" был нашим ответом "реакционному", советскому, пионерлагерному "кофе на сгущ. мол.", непрерывным мутным потоком струящемуся из железного бака в граненый стакан, который в свою очередь служил амбивалентным символом как советского плебейского убожества, так и эстетского демократизма, богемной забубенности, предписывавшей, впрочем, указанному символу весьма отличное от кофе с молоком вещественное наполнение.
В ряду прочих тестов на социально-культурную принадлежность, таких, например, как ношение-неношение галстука или смотрение-несмотрение телевизора, вполне почетное место занимал грамматический род в употреблении слова "кофе" (помните:"один кофе и один булка"?), а также - в том же слове - мягкое или твердое "Ф". "КОФЭ" сигналил почти столь же интенсивно, как фрикативное "Г" в партийно-правительственной речевой практике...
"Правильный" гость появлялся на пороге, имея в руках оплетенную розоватой пластмассой кислятину типа "Гъмза" и кулек молотого кофе. Сто грамм - сорок с чем-то копеек. А уж если еще и граммов двести рокфора... Ну уж ладно - и без того ведь уже праздник, - будем скромнее.
"Джезвочки", они же "турочки", покупались в магазине "Армения" и дарились на дни рождения. Электрические кофемолки из "Лейпцига" дарили лишь на круглые даты и вскладчину: вещь все-таки дорогая, рублей двадцать.
Потом кофе исчез и его стали доставать. Потом он сильно подорожал и временно появился. На второй день кофейного вздорожания я услышал такой анекдот: "Прихожу я, значит, вчера к Сереге, а у него дверь заперта и свет не горит. Звоню ему из автомата - не отвечает. Может быть, ушел куда-нибудь. А может, кофе пьет". Потом кофе снова пропал, на этот раз уже навсегда, то есть вплоть до самого Гайдара. А там уже и другая история.
Еще пили кофе в кафетериях-стоячках. Обычный - пять копеек, двойной - десять. Несколько стоячек в центре Москвы стали местом встреч и знакомств: первый этаж гостиницы "Москва", кафе "Марс", кулинария напротив "Минска". В кафе "Националь" кофе подавался в маленьких мельхиоровых кофейниках. Почему-то считалось хорошим тоном рассматривать эти кофейнички как предмет коллекционирования, в результате чего они в конце концов исчезли, еще и до сих пор время от времени обнаруживаясь в тех или иных "частных собраниях".
Некоторые кофейные места Ленинграда вообще прочно вошли в историю "второй" культуры. Легендарный "Сайгон", например.
По концентрации странных людей, своих людей кофейни успешно конкурировали с библиотечными курилками или прославленным "Психодромом".
"Психодром" - если кто не помнит - это такой скверик у старого здания московского университета, где были филфак, журналистика и что-то еще.
"Попить кофе" - словосочетание полисемичное. Имела успех такая история. Знакомая чьих-то знакомых шла себе по улице, выгуливая свое семимесячное "положение". Сзади же пристроился некий, скажем так, общительный тип, монотонно и неотвязно добивающийся знакомства. "Девушка, а девушка, пойдемте попьем кофейку, а?" Девушка не реагирует. "Девушка, ну что же вы молчите? Пойдемте кофейку выпьем, поболтаем". Молчание. "Девушка..." Забегает спереди, сразу же замечает то, чего не заметить нельзя, и обезоруживающе растерянно лепечет: "Ах, так вы, значит, уже ПОПИЛИ КОФЕЙКУ?"
Попили, попили мы кофейку, что и говорить. Что же до последствий, то они - уж у кого какие.
До чего же не хотелось предусмотрительному немецкому папаше отпускать свою добродетельную, но такую легковерную Tochter на явно подозрительное кофепитие. Знаем мы эту "чашечку кофе". Мы-то знаем.
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.
