13.02.2006 | Нешкольная история

Оружие слабых

Давление власти и формы протеста крестьян. Часть I. Работа двух старшеклассниц из Тверской области

АВТОРЫ

Александра и Полина Корсаковы - в момент написания работы ученицы 9 и 11 классов школы поселка Белый Городок (Тверская область).
Многократные призеры ежегодного конкурса Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век".

Данная работа получила первую премию на VI конкурсе  2004-2005 гг.

Научный руководитель - Корсакова Раиса Родионовна.

Мы часто слышим: «Старшее поколение (наши бабушки, дедушки) привыкли надеяться на государство, его помощь». Что, на самом деле государство так помогало своим гражданам?..

Видим, как пренебрежительно относятся к людям деревни, особенно старшим, которые и одеты «не так», и говорят «не так», и вообще не вписываются в городскую жизнь, где надо работать локтями, быть нахрапистым и нагловатым. Они не привыкли, не умеют ходить по кабинетам чиновников, стесняются потревожить своим вопросом важную даму из Пенсионного фонда, собеса, нотариальной конторы... Их драгоценные справочки бережно завёрнуты в носовой платок (в целлофановом мешочке). Таких бабушек легко выпроваживают, отпихивают, просто не замечают в кабинетах, в автобусе они молча будут стоять, не требуя места. Городские ещё как-то приспосабливаются, они не боятся постоять за себя, чаще общаются с городскими «высокими» властями. «Деревня»... Деревенский - значит, слабый?

С другой стороны, мы видим, что в деревне, в своём доме, в поле такая бабушка, пусть и с палочкой, - царь и бог. На ней - всё: работа, забота, общение с властью, не всегда «приятное». Чаще от властей приходиться «обороняться». Победа в Великой Отечественной войне — заслуга и крестьян. Деревня воевала, вот только оружие было своё, особое. Какое? Ответ на эти вопросы мы хотели  найти.

Место. Своей родиной мы считали и считаем Рязанскую область (там родились наши мама, бабушка, дедушка), хотя живем в Тверской, чужой для нас. Но получилось так, что одна тверская деревня стала нам ближе. Всё дело в том, что мы держим коров. А корова - это сено, молоко. Сено мы заготавливаем около этой деревни, молоко дедушка возил в эту же деревню. Собираясь, дедушка всегда прихорашивался, так что бабушка подсмеивалась: «Едешь-то в деревню, а наряжаешься, будто в город!»... Однажды у дедушки, когда вёз молоко, прямо на дороге сломался мотоцикл. Пока ремонтировал, пошёл ливень. Так на дороге, под дождём, дедушка стоял почти 2 часа. Через 3 недели он умер. На похороны пришли дачники, которым он возил молоко, принесли собранные деньги, вспоминали нашего дедушку... Теперь ездим в деревню мы. Узнали, что дачники - дети её прежних жителей, в свой отпуск, свои выходные едут сюда, за 150 км, по разбитой тракторами дороге. Что-то их тянет сюда? Да и дедушка, нам кажется, что-то нашёл в этой деревне: может, люди интересные, может, природа похожа на родную, рязанскую? Вот и мы зачастили сюда, правда, с фотоаппаратом (Полина), с диктофоном и карандашом (Саша). Оказывается, деревня действительно интересная, с богатой историей. А называется она БРЁХОВО. Стоит на берегу реки Хотчи, притока Волги. Вокруг - поля, леса.

Итак, для исследования мы выбрали именно эту деревню и историю взаимоотношений ее жителей и власти.

Время - конец 1930-х -1950-е годы. До конца тридцатых годов разрушалась старая система взаимоотношений, формировалась новая система повинностей, новый менталитет, новая деревня. В пятидесятые годы - новые резкие изменения (укрупнение колхозов, переход к зарплатной системе и т.д.), которые почти «добили» деревню. Так что выбранное нами время — «классический» период сложившейся в рамках колхозного строя системы взаимоотношений крестьян (колхозников) и власти.

С другой стороны, конец тридцатых годов - время, когда «...ничего, что-то привыкли вроде, ничего было... Зажили вроде...». Краткий миг, когда не было острой необходимости драть с крестьян последнее. Использовала ли власть, государство этот миг для поддержки деревни и ее жителей? Потом - война, победа. Чья это победа—властей, народа? До сих пор мы слышим от старших: « Если б не Сталин, победы не было». Может, действительно только сила приказов, указаний, устрашений принесла победу? Благодаря властям, несмотря на их действия или вопреки им выжили наши герои - крестьяне, вытащили страну?

 

Как нам рассказывали

Мы почти не задавали вопросов. Только слушали и записывали. Иногда нам разрешали записывать на диктофон («Пиши-пиши, я всю правду говорю!»). Почти всегда спрашивали о нашей цели.

ВСЕ требовали, чтобы их воспоминания ни в коем случае не посылали в газету, особенно местную. В то же время разрешали использовать диктофонные записи на уроках истории и краеведения (попросила об этом мама). НИКТО нам не отказал в беседе, не выставил за дверь.

Наоборот, после долгих рассказов предлагали угощение. Нам кажется, что наши собеседники ждали возможности рассказать, поделиться, высказаться.

Почти ВСЕ начинали так: "Да если всё рассказывать, книга получится...". А в глазах-слёзы...

 

Фонды районного архива

Мы работали в Кимрском районном архиве. Исследовали фонд Брёховского сельского совета (есть документы с 1940 по 1954год).

Сведения о жителях деревни, их хозяйстве, занятиях мы нашли в похозяйственных книгах. Интересно было почитать протоколы (особенно карандашные пометки, посторонние записи на обороте). Не пропустили мы и отчеты по расходам и доходам, хотя сначала с опаской открывали тетради с бесконечными цифрами. Там мы нашли данные о зарплате сельских «чиновников», учителей и медиков, «высчитали» способы подработки в деревне и способы списания средств (например, бросились в глаза ежемесячные расходы «на портфель», командировки).

Протоколы позволили нам почувствовать, как давила районная власть на местную, а та в свою очередь, перекладывала этот груз на председателей колхозов, жителей (не только колхозников).

Мы попытались отыскать следы колхоза, который находился в деревне, но такого фонда не нашли (после многочисленных укрупнений-преобразований-переименований документы, архивы колхозов редко сохранялись). Страдают от этого 70-80-летние бабушки, которые приходят за справками в архив, смотрят на архивистов с такой большой надеждой («Доченька, помоги, я уж ничего теперь не знаю, не понимаю в бумагах-то!»), а уходят ни с чем. Мы это часто видели, когда работали   рядом с архивистами.

Фонд райисполкома богат протоколами с трескучими, повторяющимися фразами.  Мы отметили огромное давление районной власти на председателей сельских советов.

По каталогу (путеводителю) мы попросили фонды прокуратуры, редакции радиовещания. Нам отказали («Там все равно нет интересных для вас документов»). После нескольких недель работы в архиве мы заметили какое-то настороженное отношение к себе и своему копанию в документах. Милые женщины-архивисты сказали нам, что вообще-то для работы с фондом сельсовета требуется разрешение нынешнего главы округа. Хорошо, что мы взяли с собой методическое пособие от "Мемориала", где записаны правила и права пользования фондами архивов!   Нас сразу зауважали! Правда, фонда прокуратуры не дали все равно.

 

Деревня в 1900-1920-е  гг.

До   1917г.   деревня   принадлежала   помещикам Костомаровым. 

Крестьяне деревни, как и многих деревень кимрской  округи, занимались сапожным (башмачным ) ремеслом. Некоторые, по непроверенным сведениям, имели лавки в Москве, в Петербурге, возили товар на лошадях в обе столицы. Конечно, сеяли хлеб, лен, но всё же главный доход шел от ремесла.

«Большие деревни — Грозино (через речку) и Брёхово. Жуковка маленькая, и Красная Гора маленькая, а вот эти деревни большие». Деревня до сих пор на вид большая (правда, живут сейчас почти одни дачники). Красивая: на берегу Хотчи, видна излучина реки. К тому же Московская область рядом - в каких-то 5-7км. На таком же расстоянии и железная дорога Москва - Петербург. По Хотче можно добраться до Волги-матушки. Красивое, выгодное положение, потому, наверно, и деревня большая.

 

Занятия

Главное занятие крестьян - отходничество. «Раньше семьи многодетные были. Мужики уходили в отход, на заработки. Оставалась хозяйка с детьми. Старшие за младшими смотрели. Как конвейер. А мужики уезжали на работу в Москву. Ехали - уже знали, куда. Когда хозяева набирали-к этому дню ехали. И до весны оставались. А весной посевная, уборочная потом - они сюда приезжают. А баба одна управляется зимой». Мы, честно говоря, не знаем точно, как относились власти к таким отъездам: запрещали, приветствовали? Мы нашли «паспорт» жителя волости более ранних времен -1879 г., в котором говорилось:

«...Объявитель сего ...уволен в разные города и селения Российской Империи для собственных надобностей на один год, а по прошествии срока явиться ему обратно; в противном же случае поступлено с ним будет по законам...».

Весь год обладатель этой бумаги мог беспрепятственно ходить, ездить по стране, зарабатывать деньги на благо семьи и властей, которые, конечно, не упустят с богатого мужика налоги собрать.

 

Башмачники

«Братья мои в Москве работали! Приезжали - дома работали. Товар возили туды. Товар возили продавали, и, значит, сготовют в Москве... Ездили парни. Заготовют тома, сюда привезут шить. Они шипи и на высоком каблуке, и на низком», — рассказывает Новикова М.И. Происходило это в 20-е годы, судя по возрасту братьев. Видимо, это время НЭПа, которое позволило братьям Марии Ивановны вылезти из нужды, даже построить дома своим семьям.

«Я всякие ботиночки поносила. Все ноги изуродовала. Все поношки, поношки... вот так. В лаптях не ходили, я в лаптях не ходила!.. Я ходила хорошо. И одевали меня хорошо. Потому что дети жили хорошо уже. Выросли все, хорошо жили».

Миф о лапотной деревне здесь, в Брёхове, не работает. В лаптях никто здесь не ходил, по крайней мере, до раскулачивания. И хотя говорят: «Сапожник без сапог», но и это высказывание здесь не срабатывает. Одевались здесь не бедно, обувались тоже. На фотографии - дед Грудина Н.Я. с товарищем: косоворотки, пиджаки, картуз, шляпа, сапоги. Конечно, фото сделано в салоне, одежда «выходная», но она есть! На другом фото -дед Грудина Н.Я. с женой, съемка салонная: на нем - косоворотка, пиджак, сапоги. На ней - блузка, длинная темная «городская» юбка, никакого платка на голове. Никак не скажешь, что это - забитые, темные крестьяне. На следующем фото, тоже салонном - прабабушка Матюниной Е. с мужем: на ней - длинное платье с талией, белым воротничком, на нем - косоворотка, пиджак, сапоги (или ботинки?). У нее слегка завитые волосы, никакого платка, у него - короткая стрижка, косой пробор. Крестьяне? Да. Темные, бедные? Вряд ли...

Но жизнь семей не была безоблачной. Рассказывает Новикова М.И.: «Мать вышла за троих робят. У мужа умерла жена, осталось трое детей, вот она вышла за него, за троих робят. три мальчишка, одна девчонка, маленькие. Муж, отец мой, умер скоро. Выросли ребята — подняла, мальчишек научила башмаки шить. Мальчишки башмачники  были. И мы зажили.   Я тогда маленькая совсем была. Зажили». Краткий момент, когда «зажили», помнит Мария Ивановна, хоть и мала была. Потом таких моментов почти и не было.

 

Портные

«А у нас все портные. Дед, один брат его церкви делал, старший. А трое братьев были портные. Отец приехал из Калязина. А потом ходил с машинкой швейной на плечах, и вот везде шили по деревням, и шил, деньги зарабатывал. Шил все: и брюки, и костюмы, и польта...Ходил и летом и зимой» .

В деревне были целые династии отходников самых разных специальностей.

Мужчины, повидавшие чужие деревни, а то и город, вряд ли были забитыми, боязливыми. А женщины? Авторитет жены, которая вела хозяйство в отсутствие мужа, повышался. Скорее всего, приходилось ей иметь дело и с властями, отстаивать интересы семьи, дома, ведь муж и старшие сыновья в «отходе».

 

Кулачные бои

На праздники приходили мужики, начиналось веселье и - проба сил.  «И кулачные бои были. То ли в прощальное воскресенье, - не помню. Из Нового Села сюда приезжали, из Хотилова. Сначала пацаны начинали, маленькие, а потом деды с бородами, полушубки скидывают и схватываются.

Но главный закон - «чистой рукой», то есть без всего - без палки, без кастета и прочего. Сбил с ног - лежачего не бьют.

Так что кулачные бои были. А бывало, гоняли по деревне и мимо дома. Отец говорил: «То мы их, то они нас». Без зла, специальные кулачные бои. Бои и в Кимрах были. При мне их уже не было. После революции их прикрыли. При советской власти. ...Да много пи советской власти чего наделали... ». Вспоминает Грудин Н.Я. Как видно, действовали четкие правила, был некий кодекс чести и у крестьян. Значит, они уважали себя, своих противников. Драки? -нет, это «кулачные бои», что не одно и то же. Вот при советской власти боёв не стало, а драк -сколько хочешь (увидим это потом). В драке нет правил, есть  озлобление.

 

Образование

«Было трехклассное образование. Мать училась одну зиму. Братьев надо воспитывать, так что больше не училась. Писать научилась. Только плохо разобрать, что написала. А бабка вообще ничего не умела, ни писать, ни читать. Только деньги считать умела.  Четко, никогда не ошибется. Она звала меня «Мнучок». Мать Грудина Н.Я. училась в 1922-1923 гг., время голода. Конечно, не до учебы было. Но всё же школа работала. На фото того времени 18 дети младшего школьного возраста у здания школы. С ними-учительница. Одежда самая разная, но у всех-небогатая, девочки-в «шаленках», обмотанных вокруг головы и шеи, некоторые с непокрытой головой. Мальчики - в картузах (взрослых), шапках-ушанках. Учительница -с короткими (до плеч)волосами, в платье (блузке?) с беленьким воротничком. В глаза бросается бедность одежды, великоватость картузов, невеселый взгляд ребят.

Писать учили, читать - тоже: а кто же будет газеты читать с лозунгами и призывами?

 

Память: о семье и событиях в стране начала века

Женщины ограничиваются памятью о собственной семье, собственной жизни и жизни своих близких: «Отца у меня не было... Помер. Нас двое у матери. Она вдовела.   Как дело было? Вышла замуж за первого.  Он был на войне. Пришел   — помёр... А тут отец вдовел, оставила ему жёна троих.   Да-а-а... Вот он пришел к матери, нас стало пятёро. Эхе-хе-хе! А отец-то недолго    и пожил - помёр...»,--вспоминает Лебедева  К. Первый  ее отец, вернувшись с  войны (1 Мировой, гражданской), вскоре умер, оставив жене 2 детей. Вдова вышла замуж во второй раз, за вдовца с тремя детьми. Пожили недолго: и второй отец скоро умер, в тридцатые годы, самую коллективизацию. «Мы — коренные, здешние. У меня и бабушка, и дедушка, все здесь жили в Брёхове», помнит свои корни  и Жигалов Г.И.

О событиях в стране больше помнят  мужчины: «У бабки отца Тюрина Сергея задавили на Ходынском поле, царя когда короновали. Тогда много народу задавило. Выдали 1000 рублей ... » Тысяча рублей и сейчас деньги немалые, а тогда... Интересно, выдали ли хотя бы по рублю родственникам задавленных при похоронах Сталина?

«У соседки дед Михаил Напалков (прадед?) в столыпинское время взял землю в отруб, тут, около Брёхова, к Алексину. Да потом Столыпина шлёпнули. Революция. Правда, к этому времени у него уж ничего не было. Потом, при комбеде, вспомнили, что когда-то у него много земли было и работников нанимал. Хотели раскулачить. Пришлось ему уехать. В Лианозово перевез всё, успел».  (Деревенские (даже дачники) до сих пор называют эти места «Отруб». В соседнем поселке такого названия не знают). Чтобы рискнуть взять землю в отруб, нужна предпринимательская жилка. Видимо, это присутствовало у Михаила Напалкова. Вот только боком обернулось ему его предпринимательство в будущем... Память о Михаиле хранит и внучка, Валентина Палицына (с ней поговорить удалось буквально на дороге, только чуть-чуть).

«Отец на фронте был на войне еще до 17 года, империалистическая война была. Пуля попала в висок, вышла у глаза. Остался жив. Но не видел одним глазом», — вспоминает Жигалов Г.И. Отец его стал инвалидом, не видел одним глазом, но шить умудрялся. Ему еще придётся побегать за справками об инвалидности и ранении, пережить их потерю в чиновничьих коридорах, плюнуть на всё, лишиться копеечной пенсии, зарабатывать на жизнь ремеслом и трудом  в колхозе.

В рассказах мы часто слышали об одном из жителей: «Кадет». Нашли мы этого «Кадета» (им оказался Жигалов Г.И.), расспросили обо всём, а под конец не утерпели, спросили о прозвище: «Кадет? Дедушка нашил всем кафтаны, сколько их было человек-то, детям своим - отец мой, дядя Вася в Хотилове, еще жили братья, -- всего четверо. Ну вот так сидит дедушка у окна и говорит: «Вон кадетики пошли!» Кафтаны - то нашил им одинаковые.

Нас уже не Жигаловы звали, а кадеты. А раньше кадет - значит, предатель. Вот нас прозвали, мы и боялись этого, прозвища такого. А что сделаешь? Так оно, прозвище, и дошло. Никто не знает, кто Жигалов. «Вон Кадет, вон тетя Нюша Кадетишина!'» Вот так вот. С тех пор и пошло» Дед-портной, видимо, видел настоящих кадетов, скорее всего, и шил на их манер. Может, и прозвал кадетиками, любя, гордясь своей работой. А сшил он эти «кафтанчики» не позднее 1917 г (просчитали по возрасту его детей). Знал бы он, что стало потом с кадетами и сколько переживаний принесло в будущем его слово не только его детям, но и внукам: «Кадет-значит, предатель»...

Ни о революции, ни о гражданской войне не сохранилось сведений. Есть только фотография (поделился Грудин Н.Я.), без надписи на обороте: двое мужчин в форме гражданской войны с шашками в руках. Шашка - легендарная: «У меня один сосед жил, напротив, дед. Я застал его живого. У него брат, служил в коннице Буденного, у него шашка была с подписью: «За храбрость". И подпись Буденного. В сундуке валялась, никому не нужна. Кто-то заложил. И с концами». Ни человека, ни шашки. Одна фотография. А потом был

 

Голодный 1922 год

«В Брянске был голод, вот к нам приехали, поселились в лесу, стали работать лесными сторожами. А то и побирались. Потом постепенно уезжали».  Ехали сюда, в Тверскую деревню, но и здесь - голод:

«У бабки - 6 человек детей. А было 12. прокормить надо, — рассказывает Грудин Н.Я. — В голодный 22 год она их куда-то возила. Уезжала, к знакомой, кажется. Ну 6 человек — не прокормишь ведь! А тут неурожаи были. Детей, скарб свой забирали и уезжали. Уехала в Ефремов, там, вроде, похлебней было. Сестра, кажется, у нее там была. У сестры и свои были, но - сестра же. А здесь — неурожай был.  То ли сгорело, то ли засуха...  Не знаю».

Неурожай был не только в Брёхове: «В этом  году урожай зерновых  обещает  быть  ниже  среднего уровня  последних  десяти лет», — из короткой заметки на последней полосе газеты «Правда» от 2 июля 1921 г.

Но причина голода - не только и не столько неурожай. Можно подумать, это единственный на Руси неурожайный год! Из сводки политической полиции за октябрь 1922 г.: «В   Тверской губернии выполнение 100% продналога обрекает крестьян на голод».

Виновата власть,  обрекшая непосильными поборами крестьян на голод, смерть.  Но власть, конечно, ничего такого не скажет народу, эти сведения сугубо для служебного пользования. Власть нашла виновных.: «Бедствие   является   результатом   не   только   засухи   этого года. Оно подготовлено    и  обусловлено  прошлой  историей, отсталостью    нашего  сельского хозяйства, неорганизованностью,     низким    уровнем       сельскохозяйственных знаний,   низкой техникой, отсталыми    формами    севооборота. Оно   усилено   результатами войны  и  блокады,  не прекращающейся   борьбой   против   нас помещиков,   капиталистов,  их слуг,   оно и сейчас усугубляется  исполнителями воли организаций,  враждебных  Советской  России и всему ее трудящемуся населению», — из обращения ЦК ВКП(б) 21 июля 1921 г., опубликованного в газете «Правда». Вот и «крайние», в число которых можно загнать любого: пусть ты не помещик, не капиталист, но ярлык их слуги (явного или тайного) пришлёпнуть можно на любого.  И - «Ату!»

 

Раскулачивание

27 ноября 1929 г. Сталин объявил о «переходе от ограничения эксплуататорских тенденций кулаков « к «полной ликвидации кулачества как класса». Специальная комиссия Политбюро определила три категории кулаков: первые - «те, кто принимал участие в контрреволюционной деятельности», вторые - «не проявившие себя как контрреволюционеры, но все-таки являющиеся сверхэксплуататорами, склонными помогать контрреволюцию" (их сослать вместе с семьями в отдаленные районы). Третьи - «в принципе лояльные к режиму» (выселить с мест и устроить на жительство вне зон коллективных хозяйств, на худородных землях, требующих возделывания». Список кулаков второй и третьей категорий готовился на месте согласно «рекомендациям» «активистов» деревни. Кого же могли «рекомендовать» в этот список в нашей округе?

«Были в деревне и богатые. У нас был - Дмитрий Иванович. Хороший мужчина. Блинов фамилия. Он давал ребятишкам конфеточек, и нам помогал, бедным. Помогал, помогал. Был хороший дядечка. Тряпья давал, чтоб одеть ребятишек. Вот его раскулачили. Его не угоняли... Дети его по разным городам. В его доме — потом - школа?», — вспоминает Кондратьева О., которой к времени раскулачивания было около 8 лет.

Рассказ его родственницы, Буровой В, которой в деревне не было в этот момент. Тем не менее память семейная сохранила сведения: «Дядя-Блинов Дмитрий Иванович - имел крепкое хозяйство. Его раскулачили. Дом отдали под школу. А почему раскулачили?

На общем собрании его просили уплатить налог за всю деревню. А он сказал: «Если уплачу, вы еще что-нибудь придумаете». Отказался. Вот и раскулачили.

Сам он успел куда-то уехать. А дети остались в деревне». «Его не угоняли», благо, «сам успел куда-то уехать». Готов миф о том, что не угоняли, не выгоняли: «Сам уехал». Уехал—спасся. Иначе могли загнать «в отдаленные районы» и его, и его детей. С детьми - тоже не все ясно: остались они в деревне или разъехались кто куда? Ясно одно: разрушено родовое гнездо, семья распалась, разъехалась, не по своей воле. Память человеческая сохранила и причину раскулачивания (или повод?): не захотел, чтобы с него и его семьи драли 7 шкур. Может, деревенские «активисты» «активизировались», может, деревенские горлопаны разобиделись на мужика богатого («А чой-то он такой не такой, как мы , да ещё и сопротивляется?»), а может, сидел в президиуме человек из района, который всё слышал, всё записал, а потом сам и занёс в списочек этот чёрный?

Другой раскулаченный вроде и не отказывался платить (таких историй не дошло), не сопротивлялся властям, а и его настигла такая же участь.

Спасался он так же, как и Блинов (будто  разговаривали, обсуждали, что делать): «Деревня Жуковка (соседняя с Брёховом) - бедная. Один кулак и был, Карпов. Схитрил: посадили сестру, брата, сам, вроде, на Урале был. А оказалось, что в Ленинграде прятался (у них там магазин). Торги потом открывали, вещи их продавали. (Власть, будто преступник, хотела сделать соучастниками этого преступления и простых крестьян, раздавая, продавая чужие - краденые! - вещи). А только люди жалели, стыдно было покупать вещи чужие, Потом, когда всё утихло, приехал».

Многим грозило раскулачивание, тем, кто и не ожидал:

«Нас хотели раскулачить,--говорит Новикова Мария Ивановна, — Что зажили ~ то хорошо. Потом подняли бумаги, что действительно, мама вышла за троих робят, подняла их, они дома построили. И вот не раскулачили. Оставили нас». Какой-то «активист» не дремал, проявил бдительность. Самое обидное, что активист этот - из этой же деревни, здоровается каждый день с тобой, разговаривает о том - о сём... А сам уже в списочек твою фамилию собирается записывать...

Отстояли семью Марии Ивановны (ее матери и братьев). Может, действительно, бумаги помогли? А, может, настойчивость, напористость матери, которая не побоялась отстаивать свое нажитое добро и покой семьи? Ведь одно выражение - «поднять бумаги»- чего стоит! Их действительно надо было не взять, не прочитать, а - «поднять». Для деревенского жителя всякая бумажка таит в себе кучу проблем : сначала её надо получить, потом не потерять, потом предъявить... А тут - поднять! Ещё неизвестно, чем это могло закончиться. Не побоялась мать Марии. Удалось ей добиться освобождения от раскулачивания.

«Богатых не было. Средние были. В Хотилове раскулачили, Блиновы, их раскулачивали. А мы, нас оставили. И больше никого. Ни в Жуковке, ни на Красной Горе. (Я в Жуковку вышла)» .

Ошиблась Мария Ивановна, были ещё раскулаченные: «По ручью Жуковскому одного раскулачили. Он лошадьми торговал: покупая в Кашине и продавши Дом у него был с прирубом   отняли. 3 года отбыл и пришёл».

«В Звереве (соседней с Брёховом деревне) раскулачивали: Козлов Сергей поехал туда к Панаевым. Взяли шубы. Нагрузились, поехали на санях. А ребятня папаевская бежит за санями: «Дядь Сереж:, отдай нам шубы!»

Могли  и  просто  описать  имущество,  как  это произошло  с  дедом Кондратьевой  О:.«Дед сапожником был, продавал на рынок, вот у него описывали... еще давно было дело... Это до войны было. Это колхоз еще только организовался, или до колхоза».

Между голодом 1922 г. и раскулачиванием было время, почти спокойное. Сохранилась фотография 1927 г., которая сделана, видимо, профессиональным фотографом (паспарту, достаточно большой формат, высокое качество самой фотографии): вся деревня от мала до велика, кто в чём, некоторые босиком (дети), многие   взрослые в рабочих фартуках, с лопатами. Есть и гармонист. Копают пожарный пруд. Ощущение праздника. Может, обманчивое...

 

Коллективизация

Колхозы создавались «силом».

«Силом!— чуть не плачет М.И. Новикова. — Оне (ребята, ее сыновья) не пошли в колхоз, наши, так их гулять не брали. Гулять робят не брали! Моих. Что идите в колхоз. Силом! Лошадь сдали, всю сбрую сдали, санки сдали, возок сдали, всю сбрую сдали, всё. Всё отняли. А лошадь хорошая была! Всё взяли. Корову оставили. Корова у нас была. А лошадь забрали».

Гулять не берут - можно пережить, хоть и с трудом. Не хочу в колхоз, не хочу отдавать всё свое добро. Не пойду! Что мне будет?

« Вот мы не хотели. А силом, один-то не останешься. Один в поле не воин. Так что все и взошли в колхоз»38. Не случайно, видимо, старались загнать в колхозы большинство, а лучше - почти всех. Остальные крестьяне - упрямые одиночки сдадутся сами: в деревне одному не прожить. Это понимали все, и крестьяне тоже.

Почти никто не сказал о добровольном вступлении в колхоз: «загоняли», «отбирали», «сдали», «силом». Но вряд ли стоит думать, что крестьяне спокойно, безропотно пошли в колхоз. Происходило в деревне что-то такое, что К. Лебедева так определила: «А были эти-то, тридцатые годы, тогда все в колхозы загоняли, какая-то была ... сумотоха». Вряд ли она помнит события сама (слишком мала была), но помнит по разговорам, видимо, по ощущениям: «Сумотоха».

Наша бабушка говорит (так говорила её мама): «Чёрт и в аду привыкает», приспосабливались к новой колхозной жизни и крестьяне: Т. Березкина: « В колхозах первое время ничего было. Колхоз-то   после единоличного хозяйства,   земля вся удобренная, люди удобряли. А потом кончили удобрять - не стало ничего. Сперва вроде и давали кой чего». Т. Кондратьева: «Это после единоличного хозяйства».

А тут-новая придумка властей «на пользу народу»:

 

Паспортная система

Чтобы «очистить» города от скрывавшихся там от голода, раскулачивания, коллективизации крестьян, власть придумала ввести паспортную систему, но особую, отделяющую «нормальных» людей (городских) от «козлищ» (крестьян). Паспорт давали только городским. Остальные в городе - вне закона, то есть преступники.

Вернулись прятавшиеся от раскулачивания Карпов, Блинов из Ленинграда, в 1932 году. Случайно?

27 декабря 1932 г. были введены внутригосударственные паспорта. Все взрослые городские жители получали паспорт. Но паспорт действителен только при получении прописки.

А Ленинград был закрытым городом, прописку в котором можно было получить либо родившись там, либо вступив в брак с жителем города, либо устроившись на работу «за прописку». В закрытых городах получить паспорт, прописку было проблематично для таких, как Блинов. Пришлось вернуться? Правнучка Буровой В. передала нам фотографию: накрытый стол в деревенском доме, за столом - двое мужчин в городской одежде (рубашка, жилет, галстук у одного, рубашка с воротом, пиджак расстегнутый у другого. Три женщины. На столе, накрытом скатертью или клеенкой -2 бутылки пол-литровых, тарелка с пирогами или картошкой, собранная в тарелку посуда (чашки). На переднем плане - виден кусочек венского стула с гнутой спинкой. Праздник? Женщины стараются улыбнуться, а у мужчин очень грустные, печальные, серьезные глаза...

 

Наши споры

Александра: «Что-то у нас получается, что всё плохо было при советской власти.. Не может этого быть».

Полина: «Ну если так выходит! Вот, посмотри: голод. Раскулачивали, кого хотели, в колхоз загоняли.. Люди-то говорят сами!

Александра: «Люди могут ошибаться. Может, они просто забыли про хорошее, что было?.. И вообще, как-то у нас кусками выходит, отрывочками...»

Полина: «Ну если они так вспоминают!  Вот, Саш, мы и посмотрим, что они помнят, а что забыли.»

Александра: «Да, Полин, вот ведь тётя Тоня говорит, что ничего было, даже давали «кой чего».

Полина: «Вот и Мария Ивановна говорит: «Раньше хорошо. И здесь, в Брёхове - урожай был хороший... Лён какой! Лён! А на льну сколько денег получали! Ведь лён - золото!» И Геннадий Иванович: « В деревне было хорошо. До войны. Жили замечательно. Никто, как говорится, не как сейчас»

Александра: «Ну, вот видишь! Вот и на фотографии, где пруд копают, видно, что работают дружно, все, с гармошкой даже... Между прочим, тема у нас -не «плохо или хорошо всё было», а про взаимоотношения власти и людей. Вот и надо это смотреть».

Полина: «Власть давила (раскулачивание, коллективизация), выдавливала (паспортизация), обманывала (голодный 1922г.), вовлекала в преступление (при раскулачивании «активистов» привлекала, краденое добро раздавала). Если обманывала - значит, всё- таки боялась правду сказать? Если вовлекала в преступление - значит, ещё не могла просто приказать и всё?»

Александра: «Посмотрим, как и чем отвечали крестьяне. В голодный год уезжали к родным (на помощь властей, видимо, не надеялись), в другие места (но голодали и там). Помогали друг другу («подавали»). При раскулачивании тоже уезжали (скрывались), старались иметь поменьше (не богатеть), были и доброжелатели, которые предупреждали, советовали. А кое-кто не боялся и «бумаги поднимать», то есть отстаивать добро, права с помощью документов. В коллективизацию  против властей открыто не шли уже, старались пережить «напасть» вместе - « куда все - туда и я», приспосабливались, привыкали, терпели, искали хорошее. К тому же хорошее всё же было, Полина: школа работала, медпункт потом появился… Да и работали вместе, а это веселее, чем одному».