21.09.2009 | Нешкольная история

Курлакские руины социализма

Работа одиннадцатиклассниц из Воронежской области Дарьи Губаревой и Дарьи Козловой

АВТОРЫ:

Дарья Губарёва, Дарья Козлова, на момент написания работы — ученицы 11 класса, Новокурлакская СОШ, Аннинский район, Воронежская область.

2-я премия на Х Всероссийском конкурсе Международного «Мемориала» "Человек в истории. Россия - XX век".

Руководитель: Николай Александрович Макаров

Мы – две Дарьи. Как ни странно,  у нас много общего: учимся в одном классе, живём в сёлах с одним названием – Курлак. Даже внешне мы чем-то напоминаем другу друга.

Конечно, мы не близнецы и в чём-то разнимся. У нас разные фамилии, да и сёла, в которых мы живём, – разные: Новый Курлак и Старый Курлак.

Однако есть то, что объединяет тысячи и тысячи сегодняшних русских сёл, – их развалины. Это обстоятельство стало темой нашего исследования.

Когда-то мы восхищались, когда рассматривали в учебниках истории, различных журналах иллюстрации со средневековыми руинами. «Как живописно!» – восклицали мы.

Но чтобы воочию увидеть самые настоящие руины, далеко ходить не надо. Наши сёла сплошь состоят из руин. Чуть ли не каждый второй дом – заброшенный, разрушающийся, окружённый непроходимыми зарослями бывших садов и бурьяна.

Но есть в Курлаке особые развалины, можно сказать, исторические. Правда, выглядят эти руины не так уж и живописно.

Вот я, например (Козлова Д.), живу в Старом Курлаке. Здесь живут мои бабушка и дедушка. Одним словом, тут мои корни. Когда-то село было шумным и весёлым, было много молодёжи. В выходные дни после рабочей недели в местном клубе было столько людей, что яблоку негде упасть. В клуб приезжали с концертами областные артисты, тут показывали кино, изредка появлялись даже циркачи и кукольные театры.

Сейчас от здания дома культуры, как его называли, не осталось почти ничего.

В середине 90-х годов ХХ века клуб закрыли из-за ветхости (на ремонт никакая администрация – ни сельская, ни районная – так и не нашли денег). А за народом дело не стало. В мгновение ока всё растащили. Теперь на месте, куда собиралось так много людей, можно увидеть какой-то непонятный каркас, а заднюю стену разобрали полностью.

В двадцати метрах от клуба находилось правление колхоза. Его постигла такая же участь.

Между этими мрачными грудами стоит памятник солдатам, погибшим во время Великой Отечественной войны. Очень дико сейчас смотреть на этот памятник посреди руин.

Совсем недалеко от моего дома стоит (если так можно сказать) старый двухэтажный кирпичный дом. Тут жил купец среднего достатка. После прихода советской власти дом, естественно, конфисковали. Долго здесь была колхозная столовая. Много лет сюда ходила на работу моя бабушка.

Мне повезло – я застала этот дом в его красе. Я часто маленькой девочкой бегала к бабушке. Я помню, что на первом этаже располагалась кухня и огромный зал, где завтракали и обедали, а на втором было что-то вроде гостиницы для временных рабочих, которые приезжали на посевную и уборочную. Снаружи здание было белоснежным, каждый год его белили.

Сейчас здание всё заросло, вечером жутко проходить мимо его вывороченных дверей и вышибленных окон. Внутри выломали пол, перегородки. На втором этаже в одной из комнат пол прогорел насквозь. Ясно, что случилось, столовую тоже закрыли и оставили без присмотра.

Подобных руин в моём селе не перечесть: баня, мастерская, массивные молочные фермы. Наше село умирает. И выхода нет: молодёжи нет резона тут оставаться – где работать, что делать? Только если стать алкоголиком и разбирать стоящие пока остовы…

Когда я иду по селу, то у меня складывается впечатление, будто тут «Мамай прошёл». Всё это напоминает мне кадры кинохроники о послевоенной разрухе. Человек, ни разу у нас не бывавший, мог бы подумать, что недавно тут были бомбёжки.

Всё-таки мы любим свою малую родину, хоть и «странною любовью». Всё-таки болит сердце. Наверное, именно поэтому мы выбрали такую печальную тему для исследования. Что же такое социализм?

К своему стыду, мы, ученицы выпускного класса общеобразовательной школы, имеем весьма смутное представление о том, что такое социализм. «Какой-то политический строй, где всё общее» – такое примерно определение мы могли бы дать.

Мы решили обратиться к тем, кто жил в эпоху социализма.

Моя бабушка (Губаревой Д.) Губарёва Мария Михайловна, сказала так: «А кто его знает – жили и жили. При Брежневе вроде бы получше было. Хоть зарплату стали платить в колхозе. Я получала 70 рублей как главный зоотехник, потом 120 рублей. До Брежнева вообще ничего не платили, а если и платили, то очень мало».

Мой папа (Козловой Д.) Козлов Александр Иванович отшутился так: «Социализм – это что-то перед коммунизмом, но после капитализма».

Пришлось нам обратиться к умной книге – «Новому энциклопедическому словарю». Там на странице 1143 читаем: «Социализм – обозначение учений, в которых в качестве цели и идеала выдвигается осуществление принципов социальной справедливости, свободы и равенства…

Характерные черты такого строя, который был объявлен социалистическим (реальный социализм, зрелый, развитой социализм): монополия государственной собственности, директивное централизованное планирование, диктатура партийно-государственной элиты, опиравшейся на аппарат насилия, массовые нарушения законности и прав граждан».

Уже в этой энциклопедической статье кроется неразрешимое противоречие: идеал социализма – свобода и справедливость, а насаждаются эти громко звучащие принципы при помощи насилия и массовых нарушений законности. Наверное, поэтому нам многое было непонятно в высказываниях взрослых о социализме. С одной стороны, многие говорили, что это было время «проектов и задумок», а с другой стороны, люди запомнили прежде всего очереди, дефицит и отсутствие свободы слова, а более старшее поколение – безденежье и нищету.

Очень показательна на этот счёт моя (Козловой Д.) беседа с бабушкой, Козловой Анастасией Фёдоровной. Она родилась в 1932 году, как раз тогда, когда, согласно статье из энциклопедии, утверждался «советский социализм».

Я сразу же задала бабушке такой вопрос:

– Как жилось тебе во время социализма?

И бабушка начала свой рассказ:

– Социализм – лучше всего. Бывало, поставишь на стол чугунок с картошками, огромную чашку огурцов. Усядешься на дерюжку да уминаешь картошечку с огурчиками. Колбасы тогда и в помине не было. Мы о ней ничего не знали и не видели никогда.

Мне показалось странным, что бабушка назвала социализм «самым лучшим» и сразу же заговорила об отсутствии колбасы в социалистический период. Уж не пошутила ли она?

Тогда я спросила об условиях работы при социализме.

– Я тебе расскажу, как было, – охотно заговорила бабушка. – Я была совсем ещё молоденькая, девчонка. Мне дали 36 телят, и я гоняла их пасти на гору. И мне за эту работу давали палочку, трудодень.

Я опять очень удивилась:

– Как, вам не платили денег, ничего, одну палочку ставили? Как же вы тогда жили? Как, с чем вы ходили в магазин? С «палочкой» этой?

– Вот так и не давали. Но всё же в колхозе выписывали иногда хлеб, масло и ещё что-нибудь. Вот я, к примеру, получала 50 кг хлеба, а может, и мешок и два, смотря сколько давали на трудодни. Получишь, привезёшь – и вроде бы есть чем питаться. Зачем в магазин идти?

А деньги стали водиться, когда стала я работать на свинарке. Там в качестве платы выдавали поросят. Выкормишь его и везёшь на базар продавать. Приедешь с базара – а тут уже агент сидит, ждёт. Расплатишься с ним – какие-то деньги и останутся.

Хлеб тогда свой пекли, одежду шили у швечихи (так бабушка назвала швею). Она во время войны тем и питалась, что ходила по домам и шила, а её за это кормили. У меня до сих пор сохранились жакетка и пиджачок, которые она сшила.

Вот так мы и жили. Но не мы одни, так жили все. Даже председатель колхоза только тем и отличался, что у него скотины было побольше, и он мог зарезать её для себя, а не всё продавать на базаре.

После войны налогами душили.

Бабушка задумалась, и я тоже. Что-то невесёлая картина вырисовывалась для «самого лучшего» времени. Потом я спросила:

– Ты верила, что социализм – это ступень к коммунизму и что вообще придёт коммунизм?

Бабушка ответила своеобразно:

– Нам, колхозникам, некогда было раздумывать на такие темы. Жили да жили, вручную коров доили, вручную свинарки вычищали, парили мякину свиньям. Это знаешь что было? Это страшное время было. Какой там коммунизм.

Мы не слишком продвинулись в своём понимании социализма, который продолжался в нашей стране более 70 лет. Почему страна с «самым справедливым» общественным строем зашла в тупик? Почему в Курлаке мы сейчас видим лишь руины социализма? Ведь просто так ничего не случается.

Мы наметили дальнейших собеседников, с которыми хотели подробнее обсудить три курлакские развалины. Эти руины заинтересовали нас прежде всего тем, что они относятся к разным годам (40-е, 70-е, 80-е). Кроме того, мы поняли, что их строительство представляло собой некий «нацпроект» (хотя этот термин и появился недавно, но суть та же).

Нацпроект № 1 «Да будет свет!»

(ГЭС на Битюге, 1947 г.)

Следы социализма в Новом Курлаке и, соответственно, его руины связаны, в основном, с послевоенным временем. Большевики долго не занимались строительством. Им надо было проводить кампании и мероприятия. Так что архитектурные новшества появились лишь в конце 60-х–начале 70-х: магазин, почта, школа, баня (теперь – одна из руин), клуб (увы – сгорел). Конец 80-х представлен типовыми жилыми домами для передовых колхозников.

Но «инфрастуктурные» стройки были редкостью. Социальный вопрос стоял далеко не на первом месте для местного колхозного начальства. Партия требовала тогда в первую очередь строить свинарники и коровники.

Тем удивительнее факт, что

в 1947 году на реке Битюг в двух километрах от села начали сооружать гидроэлектростанцию.

Впрочем, как выяснилось, удивительного в этом факте мало. Такие станции в те годы возводились почти по всей протяжённости нашей главной реки. В частности, бывший парторг колхоза «Путь к коммунизму» В.А. Ковалёв, с которым мы подробно беседовали, сказал, что он помнит остатки подобной станции в селе Старая Чигла, которое расположено в 10 километрах от Курлака по течению реки.

Такие станции строились по велению коммунистической партии, иначе не было бы такой массовости. Иными словами, это был «нацпроект». С одной стороны, маломощные станции давали невиданное до сих пор в сёлах электричество. С другой стороны, вредили реке, ведь их строили чуть ли не через каждые пять километров.

Мы узнали, что рассчитываться за стройку надо было колхозу. То есть государство выделило кредит в 700 тысяч рублей, но колхоз должен был всё это возвратить.

Сумма кредита была тогда для жителей Курлака непредставимой. В строительстве участвовало три колхоза: «Путь к коммунизму» (Новый Курлак), «Чекист» (Старый Курлак) и «Красные пески» (Бродовое). Но основная тяжесть легла на новокурлаковцев. Почти все работы выполнялись вручную: мужчины забивали огромные сваи, женщины вёдрами носили землю.

В школьном архиве сохранилось несколько фотографий, которые переносят в 1947 год. Босые женщины и девушки стоят на мостиках, сооружённых из досок. Большинство из них улыбается. Позади них – те самые сваи, которые мужчины забивали вручную.

Тогда никто не мог предположить, что век этой очередной «ударной стройки» окажется до смешного коротким.

Мы беседовали со многими, кто помнит время работы станции. Самые интересные сведения мы получили от Попкова Ивана Митрофановича. На беседе с ним необходимо остановиться подробнее.

О встрече мы договорились заранее. Конечно, волновались: вдруг нам укажут от ворот поворот. Когда мы подходили к улице, где живёт Иван Митрофанович, то ещё издали увидели его. Он сидел на лавочке, курил – видимо, поджидал нас.

Слушать Ивана Митрофановича – одно удовольствие. Время от времени мы начинали смеяться: даже о трагических моментах своей жизни и русской истории он может говорить с неподражаемым юмором.

«Я родился в 1930 году. Примерно с года 35-го помню всё. И могу сделать вывод: ничего хорошего не было. Социализм, коммунизм – это просто слова. Весь век только шла борьба за власть, и наверху, и в нашем Курлаке», –  сказал Иван Митрофанович.

Социализм по-курлакски Иван Митрофанович проиллюстрировал одним живым примером. Как-то он был в соседнем селе Моховое и остался обедать в здешней колхозной столовой. Тогда (в 50-е годы) он работал бригадиром тракторной бригады. За обед он заплатил 14 рублей. В Новом Курлаке подобный обед стоил для колхозников 36 рублей. Отчего такая разница?

Когда он обратился к председателю колхоза Козлову В.Т. за объяснениями, тот резко оборвал его и при трактористах крикнул: «Ещё не известно, куда вы с поварихой продукты деваете».

Иван Митрофанович решил сам во всём разобраться. Он попросил повара бригады Корнюшину Зинаиду вести учёт продуктов и собирать все талоны на обед. В конце месяца он произвёл расчёт: выходило, что стоимость обеда была в районе 14-15 рублей.

Иван Митрофанович пошёл в правление и спросил у бухгалтера Бердникова П.Н.: 

– Сколько будем брать за обед в следующем месяце?

Тот ответил:  – Как обычно.

– Ах, как обычно! – Иван Митрофанович стукнул кулаком по столу. – Тогда я поеду в райком!

Бухгалтер изменился в лице и попросил никуда не ездить.

Причина дороговизны колхозного обеда оказалась очень простой: председатель частенько ездил с разным начальством на природу, на Битюг, как раз в то место, где стояла ГЭС. Водку для поездок покупали ящиками. Всё это затем списывалось на макароны для колхозных обедов. Макароны, естественно, не закупались.

А про ГЭС на Битюге Иван Митрофанович рассказал нам следующее. Её строили все более или менее пригодные для этого колхозники. Ему было 17 лет. Конечно, все его ровесники тоже участвовали в строительстве. Для парней, родившихся в 1928 году, даже задержали призыв в армию. Мужчины забивали сваи, а женщины носили землю. «А один бродовской старик сидел на бугре и песни для нас играл, чтоб веселей работалось».

Построили станцию быстро, за год. Но вскоре выяснилось, что установили «горовую», как выразился Иван Митрофанович, турбину. Горовая – значит, предназначенная для горных речек. Медленный равнинный Битюг не давал достаточное количество оборотов.

Какое-то время электричество всё же было в Курлаке, но далеко не везде, а только на главной улице и всего по несколько часов в день. Потом пытались установить на станции тракторный двигатель, но он «не потянул».

Станция работала, по словам одних, два года, по другим сведениям, три. За просчёт инженеров должны были платить колхозники. В течение десяти лет никто в Курлаке не видел «живых» денег – расплачивались за огромный долг. Потом часть долга была списана, но колхоз «Путь к коммунизму» получил в народе прозвища «Путь к разрухе» и «Миллионер» (из-за миллионных долгов).

После того, как станция перестала работать, все строения ГЭС растащили.

Теперь там такие непроходимые джунгли, что мы так и не сумели пробраться туда, чтобы сделать фото. По словам очевидцев-рыбаков, которые могут подплыть к «историческому» месту на лодке, многотонный железный монолит «горовой» турбины всё ещё возвышается на речном берегу. Его не могут сдвинуть даже любители «чёрного металла».

Эта турбина – напоминание о том, что один из «нацпроектов» социализма зашёл в тупик.

Нацпроект № 2 «Строим БАМ»

(Молочный комплекс, 1974 г.)

Колхоз «Путь к коммунизму»  так и не выбрался из долгов, так и остался «миллионером». Менялись председатели, брались за осуществление очередных нацпроектов. Один из них, молочный комплекс, какой-то остроумный человек назвал БАМом. Ведь именно

в 1974 году в СССР началась  знаменитая «стройка века» – железнодорожная магистраль между Байкалом и Амуром. Возведение огромного комплекса было стройкой века по курлакским масштабам.

Открытие комплекса было помпезным. Пригласили областное телевидение. Дояркам выдали новенькие белые халаты. Телевизионщики восторгались богатым красным уголком, удобным душем для персонала. По традиции была перерезана красная ленточка, и вполне довольное собой начальство разного ранга разъехалось по домам.

А через неделю первая бурёнка провалилась в «бездну». Пол комплекса сделали из металлических прутьев. Навоз падал в подвальное помещение – так сподручнее работать скотникам, поясняли проектировщики. А в результате страдали ничего не подозревавшие коровы. Они почему-то всё чаще стали падать в подвал. В итоге коров перевели в старые помещения. «БАМ» ветшал, по кирпичикам его растаскивали ушлые колхозники. Быстро были разграблены и красный уголок, и душ, куда-то исчезли белые халаты. Пожалуй, БАМ – это самая страшная курлакская руина социализма. Она действительно похожа на развалины средневековой крепости.

Я (Губарёва Д.) с удивлением узнала, что моя родная бабушка Губарёва Мария Михайловна непосредственно связана со строительством и работой БАМа.

Она ведь была зоотехником. Поэтому я побежала к ней с расспросами. Чувствовалось, что бабушке не очень хочется говорить на эту тему, но она – общительный человек, поэтому «разговорить» её совсем не трудно.

В БАМ, по словам бабушки, вложили огромные деньги по тому времени – около двух миллионов рублей. Оборудование всё было новым, сверкало.

Бабушка прекрасно помнит день открытия комплекса. Особенно смешным было то, что коровы, не привыкшие видеть доярок в белых халатах, начали разбегаться в разные стороны. А ещё дояркам выдали совершенно новые калоши, которые они должны были оставлять в специальном столе.

На следующий день после открытия халаты у доярок отобрали – и коровы перестали их бояться.

Калоши тоже как-то быстро пропали. Пропал и стол, куда их нужно было класть. Бабушка сказала, что она хорошо знает, куда «уехал» стол. Как-то одна из соседок пригласила её на чашку чая. И тут бабушка увидела, что чайные принадлежности стоят на том самом столе. Она отказалась от угощения и ушла. Мне бабушка призналась, что на этот стол она сама положила глаз, но он уплыл у неё из-под рук.

Вспомнила бабушка и о том, что душ БАМа пользовался огромной популярностью. Собственно, такого душа в Курлаке до того времени и не было. По вечерам к нему собиралась длиннющая очередь желающих помыться. Почти каждый держал в руках большой-пребольшой флакон шампуня под названием «Фея».

Но в основном у бабушки с БАМом связаны печальные воспоминания. Яма под коровами была глубиной почти пять метров, и когда коровы начали проваливаться, это представляло собой ужасное зрелище. Бывало, что за бабушкой прибегали ночью, и ей, зоотехнику, приходилось идти на комплекс. Невозможно было без слёз смотреть на то, как коров тянули на верёвках из ямы. Как-то раз за день упало 17 коров!

Мы очень надеялись, что много интересного и полезного для нашего расследования даст посещение Виктора Андреевича Ковалёва, который долгое время (с 1976 г.) работал в колхозе «Путь к коммунизму». Его должность называлась парторг.

Виктор Андреевич очень тщательно приготовился к встрече с нами. Он заранее отыскал газетные вырезки и свои старые блокноты, куда он ежедневно заносил различные колхозные мелочи.

Виктор Андреевич подтвердил, что строительство БАМа являлось тогдашним «нацпроектом». Колхозы должны были перейти на определённую специализацию. В Новом Курлаке решили поднимать в животноводстве – молочную отрасль, а в полеводстве – выращивание картофеля.

Молочный комплекс в колхозе «Путь к коммунизму» (Виктор Андреевич назвал его «комплекс для беспривязного крупногруппового содержания коров») был «пилотным». То есть тут хотели проверить, как всё будет действовать.

Вело строительство Аннинское СМУ. Его начальником был Уманец Г.Н., острый на язык человек. По догадкам Виктора Андреевича, именно он мог назвать стройку «БАМом».

Виктор Андреевич начертил для нас подробный план комплекса. Он состоял из двух блоков, соединённых доильным залом. Каждый блок был рассчитан на 200 голов. Из-за высокой механизации труда обслуживать 200 коров должны были по проекту всего 8 доярок.

Был предусмотрен кормоцех, где коровья пища размельчалась и по транспортёрам передавалась прямо бурёнкам. Молоко по специальным трубам сразу поступало в предусмотренный для этого молочный зал, оборудованный холодильниками.

Стоимость комплекса составила 1 миллион 200 тысяч рублей (не деноминированных – уточнил Виктор Андреевич). Если всмотреться в такой проект, то он действительно покажется грандиозным. Но почему-то сразу всё пошло вкривь и вкось.

Первый блок комплекса открыли в 1977 году – это Виктор Андреевич помнит очень хорошо. Второй блок никогда и не открывался.

Чистка навоза по проекту должна была проводиться раз в пять лет, но не было произведено ни одной. «Жидкая фракция» (выражение В.А. Ковалёва) быстро затопила насосы (они были смонтированы чересчур низко), они вышли из строя, и  аммиак «жидкой фракции» стал сочиться в молочный зал.

Четыре коровы упали вниз почти сразу после открытия. После того как количество «жидкой» и «твёрдой» фракции увеличилось, коровы начали там плавать.

В быстром закате этого нацпроекта сыграл, по словам Виктора Андреевича, свою роль и «человеческий фактор». Восемь доярок работали в две смены. То есть, по существу, коровы, которые привыкают к одному человеку, не знали своих хозяек. К тому же нагрузка на одну доярку (50 коров) оказалась непомерно высокой. Платили им немного – стараться не было выгоды. Коров стали «списывать» из-за недостаточности удоев.

По количеству надоев курлакский колхоз, обладатель современнейшего комплекса, занимал одно из последних мест в районе. Планы, которые спускались сверху, не выполнялись. Но от руководства колхоза, сказал Виктор Андреевич, требовали неукоснительного выполнения плана. Сводки должны были подаваться каждый день. И если показатели были ниже положенных, то, по образному выражению Виктора Андреевича, на следующий день надо было без приглашения ехать в район и прихватывать с собой розгу.

Из затруднений выходили по-разному. Например, с негласного согласия районного начальства, собирали молоко в частном секторе, то есть у жителей села, и записывали его как колхозное.

Или поступали так. Ехали в соседнее село Тишанка и покупали там масло (жители этого села славились своей хозяйственностью). В районе масло принимали в счёт молока: один килограмм масла заменял двадцать пять литров молока. Но если в Тишанке за килограмм масла надо было платить 5 рублей, то в районе за него на колхозный счёт поступало 2,5-2,7 рубля. Разницу должны были выплачивать из своего кармана колхозные специалисты (председатель, парторг, зоотехники, ветврачи).

Записные книжки В.А. Ковалёва – это, без преувеличения, ценный исторический материал. По ним можно написать целое большое расследование. Тут, как из мозаики, складывается тот период социализма, который имел название развитого (в блокнотах охвачены 1978–1988 годы).

Бесконечные собрания, заседания, пленумы, совещания и рядом – планы по молоку, шерсти и мясу, центнеры проса, ржи и пшеницы, вывозка соломы, подписка газет, участие в учительских семинарах, постоянная борьба за дисциплину труда – это только маленький перечень того, что можно узнать из блокнотов.

Создаётся впечатление, что тогда существовало как бы два мира. Один – мир районных начальников.

Они всё время требуют отчётности в трёхдневный срок, «улучшить», «уделить внимание», «переоценить отношение», «совершенствовать», «серьёзно заниматься» и так далее. Но этот мир кажется виртуальным. Как будто районное начальство сделано не из того же теста и не видит дальше своего носа.

Совсем другой мир – реальная колхозная жизнь с падежами скота и негульными стадами, вечно пьяными скотниками и нетрезвыми доярками.

Чуть ли не на каждой странице блокнотов можно прочитать: «пьяна в стельку во время обеденной дойки», «отвёз муку своему тестю», «групповая кража фуража», «пьян на заседании правления, ругань и угрозы на заседании». Одна запись нас особенно удивила: «Пьян под доярками». Но потом мы поняли, что это означает: шофёр, возивший доярок на ферму, был пьяным.

Атмосфера на районных партийных заседаниях – это ещё и мир абсурда. Бывало, что Виктор Андреевич записывал до 60 пунктов разных указаний. По записям можно понять, что Виктор Андреевич страшно скучал на заседаниях. Обычно в таких случаях рисуют чёртиков. Но парторг колхоза «Путь к коммунизму» предпочитал интеллектуальные развлечения. Например, однажды он составлял новые слова из слова «Курлак». У него получилось: рак, лак, кулак, Урал, рука. А один раз, когда его в очередной раз отчитывали за «молоко», он написал: «Коровы не кормятся – накормить, подоить, напоить». Эта запись – знак отчаяния. Как выполнить требования начальства и заставить нерадивых скотников кормить коров, а доярок доить их? Ещё на одной странице – расчёты с пометкой «К совещанию 6 августа». По этим подсчётам выходит, что план по сдаче молока нереально выполнить. Тут Виктор Андреевич и складывает, и вычитает, и делит. Но итог – рисунок внизу страницы: виселица.

Колхоз залез в очередную трясину долгов. Все: и  В.А. Ковалёв, и другие – говорили почти одно и то же: «Не продумали, не доделали, вот и развалилось всё».

А мы думаем, что такие объёмные эксперименты нельзя проводить. Ведь это, прежде всего, эксперименты над людьми, которые к 70-м годам уже привыкли к колхозам и типовым коровникам и не представляли себе иной жизни, как пить и воровать. А тут им построили БАМ!

Наш курлакский БАМ – это такой же путь в никуда, как и БАМ настоящий. Ведь эта железная дорога, которую так долго и с таким трудом строили, сейчас никому не нужна.

Нацпроект № 3 «Дом у дороги»

(Дом животноводов, 1985 г.)

В одном из блокнотов В.А. Ковалёва есть такая запись: «Дом животноводов – до 10 января дать план его строительства».  Запись сделана на совещании райкома КПСС от 27 декабря 1984 года.

На закате социализма был предпринят ещё один нацпроект – строительство Домов животноводов.

Сам Виктор Андреевич так объяснил необходимость таких домов: «Доярки работали в две смены. В Доме животноводов они могли получить медико-психологическую разгрузку. Дом был прекрасно оборудован: конференц-зал под дерево, ковры, паласы, люстры. Всё, вплоть до ложек и вилок, закупил колхоз. Там должны были действовать буфет и столовая. Но на деле доярки редко там бывали. Между дойками они спешили домой: полоть огороды и убирать собственную скотину».

Моя (Губарёвой Д.) бабушка тогда опять работала зоотехником в колхозе. Дом животноводов был как бы и её домом. Она при упоминании этого здания начала говорить с восхищением: «В доме животноводов проводились разные мероприятия. Там был очень большой зал. В этом доме были душевые кабинки. Кругом одни ковры, красивые шторы, мебель. Всё было очень комфортно.

Потом бабушка вздохнула и продолжила: «Но почему-то из этого дома всё растащили. Ох, понажились люди, которые там работали. Они забирали всё: стулья, посуду, столы, ковры».

Почему люди стали растаскивать дом животноводов чуть ли не со дня его открытия, понятно – колхозы стали рушить вместе с крушением социализма в 1991 году. Бабушка умолчала, что при дележе имущества и ей как зоотехнику достались два кухонных стола, которые до сих пор служат нам верой и правдой.

Вскоре после беседы с бабушкой я пошла к Т.Н. Бердниковой, которая теперь работает продавщицей в местном магазине «Всё для дома», а тогда была заведующей в Доме колхозников и торговала там в буфете.

Она – человек, любящий поговорить, поэтому подробно описала внешнее и внутреннее убранство последней руины социализма. Такие Дома строили повсюду. «Это была просто эпидемия: приказ партии, – сказала моя собеседница. – В Старом Курлаке тоже начали строительство такого дома, но так и не закончили». Виктор Андреевич Ковалёв специально вызывал архитектора, чтобы тот руководил строительством. Возвели Дом колхозников (правда, Т.Н. Бердникова всегда называла его Домом животноводов и постоянно поправляла меня) около недавно отстроенной асфальтированной дороги, что вела из села к животноводческому «городку» – коровникам, свинарникам, конюшне.

Потолок Дома был отделан гипсовой лепниной, с потолка свешивались большие стеклянные люстры. Стены отделаны под дерево, пол покрыт паркетом.

Дом был разбит на такие помещения: огромный актовый зал, комната отдыха, кухня, столовая, буфет, продуктовый магазин, душевые. На полах в комнате отдыха лежали дорогие ковры, там же стояли мягкие удобные кресла и диваны. На кухне было полно всякой посуды. «Всё было хорошим, потому что было новым», – подчеркнула Татьяна Николаевна.

Как оказалось, животноводы в Дом животноводов заглядывали редко. Не они сидели в мягких креслах и мылись в душевых. Татьяна Николаевна сказала, что в основном Дом использовался как место проведения различных собраний.

Т.Н. Бердникова сказала, что Дом животноводов использовался и для проведения «огоньков». Сюда приходили клубные работники и ставили мини-спектакли. То есть это было политически-увеселительное заведение.

Дом животноводов просуществовал около семи лет, может, чуть больше. Правда, здание продержалось ещё несколько лет: тут жили приезжие рабочие, а когда пошёл повальный приезд русских из республик Средней Азии, то и целые семьи. Использовали Дом и как склад.

Как бы невзначай я задала такой вопрос: «А кто растащил всё добро и разбомбил такое здание?» Она помолчала, потом улыбнулась и ответила: «Да мы же и растащили. Сам народ. Все мы здесь не святые». Потом она резко сменила тему разговора.

В конце беседы я поинтересовалась, жилось ли в те времена, когда разваливался социализм, лучше, чем сейчас. Она без колебаний отдала предпочтение тому времени. Она обосновала это так: «Была какая-то стабильность. Платили какую-никакую зарплату. Сельсовет активно работал: тут проводились бракосочетания, выдавали заключения о смерти, документы о купле-продаже. Населению было удобно – не надо было ездить в район. А сейчас сельсовет только налоги активно собирает да талоны на газ выписывает. В то время могло быть и такое: доярка могла получать больше бухгалтера. В нынешнее время процветает коррупция. Я думаю, это власть к этому привела».

Дом разрушился вместе с социализмом и колхозами. Наступила другая эра, другая история.

Пародия на социализм?

Когда мы беседовали со старшими людьми о социализме, о тех порядках, что были раньше, то невольно начинали сравнивать то время с тем, в котором мы сами живём. Наверное, отличия есть. Мы не знаем, что такое талоны на продукты и что такое очереди. Но почему-то нам кажется, что сходств больше. И мы слышим о нацпроектах, о «светлом будущем», о патриотизме.

Опять есть правящая партия. Единая Россия открещивается от того, что сделали большевики, официально осуждает репрессии, но одновременно возрождает атмосферу социализма.

Например, в этом году отмечалось 90-летие создания ВЛКСМ. В приказном порядке в каждой школе надо было провести «широкомасштабное» мероприятие и отчитаться о нём в район. Нам, одиннадцатиклассницам, пришлось надевать парадную форму школьниц семидесятых годов и нацеплять комсомольские значки, читать стихи о комсомоле и петь комсомольские песни.

А ещё каждый год теперь проводится среди школьников олимпиада по избирательному праву. С одной стороны, от неё есть польза – школьники учатся участвовать в выборах. Но в итоге, для того чтобы победить, надо хвалить Единую Россию.

В этом году мы победили на районном этапе и были отправлены на зональный. Наши репетиции приезжали смотреть представители районной администрации. Обсуждались даже наши костюмы: как лучше выйти на сцену – с бантами на груди или с галстуками, цвета которых повторяют цвета российского флага? Женщина из администрации со смешком сказала, что галстуки подходят больше, так как они «политически верные». В приветствии мы должны были исполнять такие кричалки:

Мы вам сразу скажем так:

«Очень любим мы Курлак».

И ещё, что постоянно

Обожаем нашу Анну.

Про Воронеж скажем дружно:

«Тут рекламы и не нужно».

О России молвим слово:

«Нет другой страны такой!»

Почему же, отчего так? –

Мы – России патриоты!

И жюри, представители Единой России, были очень довольны.

Мы пришли к выводу: наше время – это пародия на социализм.