Актеры (их всего семь) играют по несколько ролей. Получается, что разницы между Милославским и Якиным не больше, чем между Тимофеевым и царским дьяком, а актриса Зина неотличима от царицы Марфы Васильевны. И все они похожи между собой. При смене персонажа не меняется ни костюм, ни манера игры, ни интонации.

Этот эпизод задает какой-то невероятный уровень не просто актерской техники – про Миронова и Хаматову мы это давно знаем, - а актерской рефлексии, осмысленности превращения в другого человека. И дальше мы будем с изумлением наблюдать, как герои меняются, сменяя парики, пиджаки и блузки, и в то же время оставаясь теми же - простодушным и открытым ставропольским комбайнером и правильной студенткой-отличницей из Сибири.

В спектакле Ларисы Афанасьевой профессиональная отшлифованность осознанно уступает место искренности и неподдельной старательности исполнения. Совершенен, пожалуй, только жираф – серый, пятнистый, с человеческими глазами – он потрясающе живой. Маленькая актриса управляется с небольшой тростевой куклой, будто дышит с ней в такт.

Форма этого спектакля-вербатима проста, выразительна и становится аналогом невербальных знаков при общении. Так, наглядно показано, как переворачивается внутренний мир человека, узнавшего неизлечимый диагноз ребенка, и это одна из самых сильных метафор истории.

«Угол», чье пространство – экспериментальный театр, а зрители преимущественно молодые люди, неожиданно поставил воспоминания дочери Сталина. История Светланы Аллилуевой звучит за столом – на парадоксально скудный пир приглашены все зрители. История без ностальгии по режиму «победителя в войне» и без эффектных кошмаров.

Из десятков слов и предметов каждый зритель может собрать свой спектакль: куда смотреть, за чем следить и что из прозвучавшего выделить становится делом очень личным, потому как изначально все компоненты равнозначны. Текста совсем немного, а вот времени для собственных размышлений в темноте зала – предостаточно.