Рецензия студентки школы культурной журналистики Ксении Раздобреевой на спектакль Константина Богомолова «Одиссея 1936» в театре «Русская антреприза им.А.Миронова» (СПб)
Уже одним только названием «Одиссея 1936» режиссер Константин Богомолов отсылает в прошлое – путешествие и правда будет, а вот на приключения в этом статичном спокойном спектакле рассчитывать опрометчиво. Впрочем, как и на точные визуальные приметы советского времени – ни Москвы 1936 года, в который Булгаков завершил работу над пьесой «Иван Васильевич», ни боярских кафтанов века XVI, в котором жил Иван Грозный. При этом булгаковская сатира на прошлое оказывается тонкой игрой со временем, пространством и хорошо знакомыми зрителям образами комедии. Богомолов помещает героев известной пьесы и еще более известного фильма Леонида Гайдая в пространство камерной сцены, оформленное в традиционном стиле режиссера – минимализме – и его постоянным соавтором, художником Ларисой Ломакиной.
Ограниченный красными шторами небольшой полукруг на заднем плане уютно обхватывает одинокое кожаное кресло, тоже красное, и крупной клеткой размеченный черный пол. Передний план с двумя синими рамками-детекторами, условно определяемыми как «двери», отделен лишь небольшим порогом и может так же условно считаться искусственной авансценой. Условность становится одним из ключевых понятий спектакля. Из функциональной категории она переходит в смысловую. Режиссер смог повернуть не только время, вслед за фабулой сталкивая героев из разных эпох, но и чрезвычайно изобретательно – пространство. Если обычно привязка места действия у Богомолова происходит по ходу спектакля и сохраняется до его финала, то в «Одиссее..» мир крутится постоянно: только что квартиру Шпака обозначало красное кресло, как вдруг Милославский проходит сквозь стену уже из зрительного зала. Режиссер, мастерски использующий зрительское воображение, не упускает случая иронически этот факт обыграть – экспериментатор Тимофеев нажимает на невидимый рычаг невидимой машины времени и между залом и сценой исчезает невидимая стена. Та самая пресловутая «четвертая стена» театра прошлого, которая так явно игнорируется в спектакле частыми апарте. То же условное происхождение у статичного перемещения героев, медленного танца без единого движения, кражи медальона без самого медальона. Привычная условность театра, возведенная в степень, вызывает смех, и в то же время эффективность приема удивляет простотой.
Актеры (их всего семь) играют по несколько ролей. Получается, что разницы между Милославским и Якиным не больше, чем между Тимофеевым и царским дьяком, а актриса Зина неотличима от царицы Марфы Васильевны. И все они похожи между собой. При смене персонажа не меняется ни костюм, ни манера игры, ни интонации. Один только царь, который строже Бунша и тверже выговаривает слова, откровенно наигрывает – так «какой типаж», «браво!» и «типичный царь» становятся ироническими характеристиками того самого театра с четвертой стеной.
Для Богомолова, чьи спектакли нередко длятся по 3-5 часов, полуторачасовая «Одиссея» – практический разговор набегу. И разговор этот – анекдот, во всех современных и исторических смыслах этого слова. Если в «Иване Васильевиче» комический эффект во многом создавался переполохом, то в статичном спектакле Богомолова ключевой юмористический прием в интонациях и паузах. Спокойный тон актеров не предполагает изменения голоса, потому Милославский по телефону уверенно представляется «артист-ка», а жена Бунша Ульяна Андреевна говорит низким голосом совершенно естественно (артист Геннадий Алимпиев играет в спортивном костюме и с накладным бюстом). В целом интонации спектакля можно сравнить с параболами – у героев с ветвями вниз, у героинь – вверх. И эта визуализация – тоже часть пространства, которое вращается в голове зрителей.
Но если пространство к финалу возвращается в исходную точку квартиры Тимофеева, то время – нет. Иван Грозный и Шпак, люди разных эпох, так и остаются сидеть рядом друг с другом. И если в фильме одна из главных фраз – «царь ненастоящий», тот после спектакля Константина Богомолова можно восклицать: «Царь-то – из прошлого!»
Дополнительно:
Михаил Булгаков писал комедию «Иван Васильевич» с 1934 по 1936 годы, переделывая ее из более раннего «Блаженства» по заказу театра Сатиры. Тема путешествия во времени, председатель домоуправления и жулик Милославский перешли в новую комедию, а вот перемещение состоялось не в будущее, а в прошлое. В пьесе угадываются многие реалии Москвы 1930-х годов, персонажи пересекаются с другими героями Булгакова. Например, в Милославском можно увидеть черты Коровьева, так как писатель продолжал работать над «Мастером и Маргаритой».
Счастливой сценической судьбы у истории про Ивана Грозного при жизни автора не получилось. Партийные руководители СССР закрыли спектакль Московского театра Сатиры после генеральной репетиции, пьесу запретили. Впервые текст опубликован в 1965 году, уже после смерти Булгакова. Театры брали пьесу в постановку нечасто, многие ограничивались водевильной составляющей. В 1973 году Леонид Гайдай снял культовую кинокомедию "Иван Васильевич меняет профессию".
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.
