Наша соседка, Ирина Димитриевна, приехала в Москву из глухой деревни. Она сидела с моим вечно больным и слабеньким братом, меня же отправляли в детский сад. Она называла фрикадельки бригадельками и соседям говорила, про нас, что мы — «хоча и явреи, но очень приличные люди».

«Конечно, искали кого побогаче. Смотрели, чтоб семья была с достатком, чтоб не пьянствовали, не бездельничали, а справно работали. Кому охота нищету-то плодить?» Чаще всего, как мы поняли, это были браки по расчету: набирали себе едоков, чтобы дали чуть больше земли.

Семнадцатилетнюю девочку привезли с судорогами, возникшими впервые. Первые результаты КТ — кровь в мозге. Мне позвонили, запросив консультацию среди ночи. Пока я собирался, сделали МРТ. Предварительный диагноз - опухоль. Перед тем как идти смотреть больную я объяснял резиденту, что будем делать, какие бывают опухоли и все такое. Подумав я сказал, что вообще-то у нее такой возраст, что “детские” опухоли она уже переросла, а для взрослых еще молодая.

За почти 30 лет я видел примерно семь случаев. Это вроде как не так много, но это семеро детей, которые остались жить. Я не редко повторяю, что когда это у другого случается, то это статистика, а когда у тебя, то — трагедия. Правда, этот был мой второй случай. Первый я видел еще в резидентуре.

«Местным жителям запрещалось пускать к себе в дом приезжавших к заключенным и самих заключенных. Но мама сочувствовала им и пускала». За это участие заключенные женщины делали для детей игрушки. Антонина до сих пор помнит Деда Мороза из ваты и тряпочек и кукол, сделанных их руками. До этого им приходилось вместо игрушек играть обычными черепками.

Пете на экзамене достались женские половые органы. Ну типа повезло, так повезло. На подносе лежали серо-желтого цвета какие-то детали, напоминающие суповой набор, из которых даже больное воображение не могло бы представить когда-то функционирующие женские деликатные органы.