Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

01.07.2009 | Pre-print

Вспоминая лето — 2

Да, я клеветник Израиля, но мой голос теплеет, когда я произношу слово «Израиль»

Вылазки за стены Иерусалима уже второй июль кряду достигают дальних рубежей. Проскакиваем поворот на Бар-Илан, где живут Зямик с Аллой. Минуем финикийскую гавань Нахшолим, куда Сусанночка без меня ездила с детьми. Проезжаем Хайфу, куда я ездил без Сусанночки, но меня там покусали комары. Оставляем позади аккуратно разлинованную айне кляйне гемютлихе Нагарию, славную своей причастностью к немецкому миру. И, не доезжая пяти километров до Рош Ха-Никра, за которой для нас земли нет, въезжаем в ворота мошава, ну, как бишь его? С правой стороны от шоссе. А слева за леском тянутся пляжи – платные, бесплатные, вовсе дикие. Вся поездка продолжалась 2 ½ часа.

На две ночи мы сняли по объявлению в интернете айне кляйне гемютлихе бунгало: перед входом гамак, в ванной комнате джакузи размером с двухспальную кровать. Преклонного возраста хозяева. У него пальцы батрака и прическа а-ля Виниту: прямые седые волосы забраны на затылке и спускаются на спину кистью: его жена – художница, noblesse oblige. Они демонстрируют свой – всяко лучше моего – немецкий. Я предпочитаю иврит. Мне не нужны доказательства того, что любовь сильнее смерти, это я знаю и без них. К дверям бунгало приколото вырезанное из бумаги красное сердечко. Сейчас прибудет расстрельная команда. Эти сердечки во время экзекуции цеплялись на грудь, чтобы легче было целиться. На сердечке написано: «Шошана ве-Леонид». Здесь обычно останавливаются молодожены, так что для начала все сначала.

Они хвалят ливанский ресторан в пяти минутах езды отсюда. Он в стороне от главного туристского шоу – морских гротов, куда по скале спускается фаникулер. Однако ресторан забит. Кругом машины самого разного достоинства. Рядом с пыльным фургончиком сантехника сверкающий джип, можно было бы решить, что местного воротилы, если б не армейский номер. Полководец инкогнито. Пытаюсь вычислить его среди снедающих. За столами семьи, в полном составе и фрагментарно: мама с дочкой. Мелкие частники в свой обеденный перерыв. Ветераны супружеской жизни, срисованные с наших хозяев: еда – секс пожилых. «Дальнобойщик» на привале –кавычки ввиду израильских расстояний. А вот друг против друга двое, которых отличает выправка и начальственная повадка. Они?

С прошлого июля здесь ничего не переменилось, кроме того, что флаг одного государства, с изображением ливанского кедра меж двух красных полос, висевший на стене позади кассы, уступил место флагу другого государства, с колючей голубой звездой меж двух голубых реек. Но за кассой все тот же беглый ливанец, с кем-то заинтересованно разговаривавающий, и по залу носятся те же, или такие же, две молоденькие арабки – что арабки, у них написано на лбу, несмотря на джинсы в обтяжку и иврит. Когда потом, вернувшись в мошав, я поинтересовался, кто они, мне подтвердили: да, они из одной арабской семьи (здесь с арабами подчеркнуто ладят, здесь не Иерусалим).

Мне и прежде доводилось есть у ливанцев, это было в иных краях, где полно ресторанных вывесок, украшенных кедром. Но либо в Париже кедры не приживаются, либо прав был Башир Джумайль: спасение ливанской кухни в союзе с израильской – как ни трудно поверить в дружбу евреев с «финикиянами»: ливанцами, армянами, генуэзскими купцами; скорей уж поверю в мир с теми арабами, над которыми однажды простер лапу британский лев.

Вечером на пляже состоялись черепашьи бега. Из песчаного инкубатора, отгороженного от пляжа железной сеткой, по протоптанной к морю дорожке, перекувыркиваясь, обгоняя друг друга, побежали десятки черепашат. Зрители болели за отстающих, беспомощно барахтавшихся, и испытали облегчение, когда волна унесла последнего, о котором ребенок впереди нас сказал: «мизкéн» – «бедненький». У организатора этого забега, человека с загорелым обветренным лицом и выгоревшими на солнце волосами, вполне был бы вид гринписовского праведника, когда б не кобура на поясе.

Мой голос теплеет, когда произношу слово «Израиль»? Издатель вернул мне роман со словами: «Евреи, евреи, евреи – хорошие, хорошие, хорошие» (кто б говорил!). Об этом романе, «Бременские музыканты», ни одна душа мне слова доброго не сказала, обиделись за себя. Даже Шейнкер, всегда снисходительный ко мне, в душе поморщился. Зато из эмигрировавших те, кто читал, одобрительно кивали головами (Люба – нет).

«Евреи, евреи, евреи – хорошие, хорошие, хорошие». Это мне всегда ставится в вину, заметьте – в вину! В заслугу никогда – теми, для кого «это» было бы заслугой. Логично. Одно дело обожраться своим еврейством, и совсем другое поглаживать себя после этого по животу. Если для кого-то я еврейский нарцисс, «еврей с зеркальцем», то только не для еврея по профессии (а поскольку данная профессия одновременно и хобби, то все мы немного профессиональные евреи). Для этих я святотатец – когда говорю о привычке приторговывать Холокостом, привычке, незаметно ставшей уже второй натурой. А еще я самоненавистник – когда отказываюсь быть объектом чьей-то политкорректности: не хочу! Установите мне планку повыше, навесьте еще пару дисков на штангу. И к тому же провокатор – видите ли, «кааба», что стоит на Лессингплац в Вене, изуродовала этот плац, не дав ничего взамен – ни мертвым, ни живым, за исключением кормящихся от разных фондов или жаждущих в очередной раз покрасоваться своими стигматами (и просто покрасоваться). И как язык повернулся такое сказать! Наконец я по существу поддакиваю врагам, говоря: если бы Царь Египетский и другие ряженые не пошли на Израиль войной в сорок восьмом, никакого Израиля не было бы. Да, именно так и говорю. И что Ангел шепнул Бен-Гуриону: пусть нападают, в этом наш шанс. Не нападут – все пропало. Пребывая в мире с арабами, Израиль рассосался бы за несколько лет – довольно загнуть один палец: североафриканская алия. Бен-Гурион с его ленинским здравым смыслом поставил на то, что нападут, и... провозгласил независимость: в лице арабов он имел дело не с политиками, а с персонажами Священной истории.

Не Герцлю, не Бальфуру, не Бен-Гуриону и уж подавно не исторической справедливости обязан Израиль своей легитимностью. Арабам! За добро добром: отныне они, а не жившие под британским мандатом евреи, зовутся палестинцами.

«Какие они палестинцы, я – палестинка!» Голда Меир могла возмущаться сколько угодно. Нельзя быть палестинкой и израильтянкой одновременно. Тот, кто обрел легитимность на поле боя, обречен делиться ею с врагом; более того, сохранить ее он может только одним способом: сражаясь дальше. Семь мирных лет превратят Бар-Кохбу в Сарданапала, сделают из бригады «Голани» участников парада гордости. По счастью, великое пришествие русских совпало с первым вторжением американцев в Ирак, на что Саддам огрызнулся «скадами», к этому прибавим второю интифаду. Операция «Размежевание», болезнь Шарона и вторая ливанская война тоже послужили хорошими «абсорбентами».

Да, я клеветник Израиля, но мой голос теплеет, когда я произношу слово «Израиль».

Конечно, я здорово устал от своего еврейства. Жизнь и без того умеет много гитик, а тут еще взвалил на себя что-то химерическое, чертыхаешься, но тащишь, – исполненное бесчисленных запретов – того, другого, третьего... шестисот тринадцатого; у меня их наверное не меньше, чем у бедного Хаима: перебегая улицу с букетом цветов для шиксы, я боюсь тоже быть не узнанным.

(Только что обедал под телевизор. Программа RTVi – она же «ухо Москвы».

-- Феминистка – это надзирательница в женском лагере.

Вырастит Бахмина своих детей, выставят клетку из-под олигарха в музее, сотрется из памяти имя особы, которую Вильгельм Телль российского политконферанса удостоил выстрелом. Но навсегда кладезь афоризмов пополнится еще одним. А что Радзиховский – никудышный пророк, так он же атеист. «Уважаю», сказала мне одна растерявшаяся гусыня, когда я забрал рукопись, которую она позволила себе расчеркать. И я уважаю – за смелость: пророк-атеист. Слушая Радзиховского главное – не забыть привязать себя к мачте.)











Рекомендованные материалы


29.07.2020
Pre-print

Солнечное утро

Новая книга элегий Тимура Кибирова: "Субботний вечер. На экране То Хотиненко, то Швыдкой. Дымится Nescafe в стакане. Шкварчит глазунья с колбасой. Но чу! Прокаркал вран зловещий! И взвыл в дуброве ветр ночной! И глас воззвал!.. Такие вещи Подчас случаются со мной..."

23.01.2019
Pre-print

Последние вопросы

Стенгазета публикует текст Льва Рубинштейна «Последние вопросы», написанный специально для спектакля МХТ «Сережа», поставленного Дмитрием Крымовым по «Анне Карениной». Это уже второе сотрудничество поэта и режиссера: первым была «Родословная», написанная по заказу театра «Школа драматического искусства» для спектакля «Opus №7».