Судхир Венкатеш. Главарь банды на день. М.: РИПОЛ Классик, 2017. Перевод М. Рейнольдс
Все, кто читал популярнейшую книгу Стивена Дабнера и Стивена Левитта «Фрикономика», наверняка помнят одного из ее героев Судхира Венкатеша — молодого и отважного американского социолога, в конце восьмидесятых годов внедрившегося в чикагскую банду «Черные Короли». За несколько лет тесного общения со всевозможыми «хаслерами» (так в Америке называют системных правонарушителей) Венкатешу удалось собрать сенсационный материал, перевернувший все тогдашние представления о жизни городского дна и легший в основу самой, пожалуй, известной главы «Фрикономики» — «Почему наркоторговцы продолжают жить со своими родителями?».
Дабнер и Левитт описывают Венкатеша эдаким развеселым сорвиголовой, готовым на все ради удовлетворения собственного научного любопытства. Это описание, в общем, соответствует тому образу, который в своей книге рисует он сам — по крайней мере отчасти. Однако слово «отчасти» в данном случае — исключительно важное.
В своих мемуарах («Главарь банды на день» — именно мемуары, а не научный труд) Венкатеш рассказывает, как заинтересовался жизнью чикагских низов, и, вооружившись самодельными анкетами, доверчиво отправился в самый опасный из районов, застроенных социальными многоэтажками. Чудом уцелев при первой встрече с местными головорезами (их до смерти оскорбило слово «афроамериканцы» — сами они именовали себя «ниггерами» и никак иначе), постепенно Венкатеш интегрировался в их среду и, оставив свои наивные вопросники, перешел к работе по методу «включенного наблюдения». Главарь крупного подразделения «Черных Королей» (хаотичный на первый взгляд криминальный мир оказался очень похож на иерархическую бизнес-корпорацию) взял юного социолога под свое крыло, открыв ему тем самым доступ ко всем тайнам жизни вне закона. Благодаря его покровительству Венкатеш стал завсегдатаем гангстерских вечеринок, участником бандитских разборок, собеседником проституток, свидетелем повседневного насилия и лучшим другом местных торчков.
Читать вошедшие в книгу остроумные и красочные новеллы, напоминающие одновременно «Шантарама» и «Крестного отца», сплошное удовольствие. Однако есть в книге Судхира Венкатеша еще один смысловой слой, куда более мрачный и менее очевидный. «Главарь банды на день» — это не только и не столько отчет о рискованном научном эксперименте, сколько классическая история «своего среди чужих, чужого среди своих». Углубляясь в жизнь криминальных низов, привыкая понимать и даже по-своему любить этих людей, Венкатеш не становится одним из них — пропасть, отделяющая длинноволосого индийца-вегетарианца с дипломом престижного университета в кармане от полуграмотных чернокожих люмпенов, по-прежнему непреодолима. Но в то же время пропасть не меньшей глубины возникает между ним самим и его «цивильными» друзьями: их отталкивают его методы, а ему скучна их жизнь, такая обычная и нормальная. Таким образом, книга Венкатеша только на первый взгляд кажется гимном научному бесстрашию. В действительности «Главарь банды на день» — это горький, смешной и совершенно завораживающий рассказ о том, чем «полевому» исследователю приходится платить за успех, об одиночестве, отчуждении и прочих вещах, о которых мало кто знает и почти никто не говорит вслух.
Эрик Ларсон. Дьявол в Белом городе. М.: Эксмо, 2018. Перевод Ю. Вейсберга
Применительно к литературе нон-фикшн фраза «читается как роман» звучит набившим оскомину клише, однако в случае с «Дьяволом в Белом городе» американца Эрика Ларсона она не более, чем констатация очевидного. Эта книга не только читается как роман, она, по сути дела, им и является — правда, романом документальным. Все, о чем пишет автор, происходило на самом деле и в менее умелых руках осталось бы просто россыпью разрозненных фактов, однако Ларсон ухитряется вычленить из хаоса событий и лиц мощнейший сюжет, которому позавидует самый матерый беллетрист.
«Дьявол в Белом городе» — это не один сюжет, а сразу два, объединенных в первую очередь по принципу географии и хронологии. Ларсон берется рассказать две параллельные истории, разворачивавшиеся в Чикаго в 90-х годах XIX века. Первая — это история строительства собственно Белого Города, огромного и помпезного выставочного пространства, которое должно было затмить недавнюю Всемирную выставку в Париже, достойно отметить четырехсотлетие открытия Америки Христофором Колумбом, а заодно окончательно закрепить за Чикаго статус второго (после Нью-Йорка) города США. Центральная фигура этой сюжетной линии — приятный голубоглазый мужчина Дэниэл Хадсон Бернэм, выдающийся архитектор и главный «мотор» всего выставочного процесса.
Вторая же линия, главным героем которой становится мужична не менее приятный и не менее голубоглазый, — это классический детектив про маньяка. Покуда Бернэм с нечеловеческим и несколько разрушительным энтузиазмом строит Белый Город, по соседству с его творением вырастает зловещий Черный Замок — мрачный отель, в котором без следа исчезают приехавшие в Чикаго на заработки молодые женщины. Там творит свои дела ужасный доктор Холмс — хрестоматийный психопат, беспощадный серийный убийца и, по мнению многих современников, сам дьявол во плоти.
Две эти истории образуют опорный каркас книги, вокруг которого плещутся волны бурной и ни на что не похожей американской истории времен первоначального накопления капитала. Растут и в одночасье рушатся корпорации, миллионные состояния сколачиваются и растрачиваются, небоскребы словно бы сами собой рвутся в небо, злодей (другой, не доктор Холмс) планирует убийство чикагского мэра, звонят первые телефоны, элегантные дамы умирают от чахотки, улицы заволакивает смог, который не в силах рассеять газовые фонари, и сам воздух эпохи буквально потрескивает от разлитого в нем напряжения, страхов и надежд. Ни на полшага не отступая от исторической правды, с крохоборской тщательностью по первоисточникам восстанавливая мельчайшие детали, Ларсон добивается поразительного эффекта — прошлое у него властно врывается в настоящее, по собственному выражению писателя «вспыхивая, как спичка в темноте».
В англоязычном мире документальные романы Эрика Ларсона —абсолютные бестселлеры, а сам он вполне заслуженно восседает на литературном Олимпе неподалеку от Стивена Кинга и Джоан Роулинг, однако в России его знают до обидного мало. Предыдущая (чуть менее масштабная, но от этого не менее великолепная) книга Ларсона «Мертвый след», рассказывающая о трагической гибели парохода «Лузитания» во время Первой мировой войны, вышла на русском пару лет назад, однако, увы, осталась практически незамеченной. Хочется верить, что «Дьяволу в Белом Городе» удастся пробить барндмауэр необъяснимого читательского равнодушия — а там, глядишь, дело дойдет и до других книг Ларсона, пока не переведенных.
Мишель Пастуро. Зеленый. История цвета. М.: Новое Литературное Обозрение, 2018. Перевод Н. Кулиш
Небольшая книга французского историка Мишеля Пастуро — долгожданное продолжение серии его работ по истории и семиотике цвета, начатой «Синим» и продолженной «Черным». На сей раз Пастуро обращается к одному из самых противоречивых, чтобы не сказать двусмысленных цветов — зеленому, ухитрявшемуся на протяжении долгих веков оставаться одновременно цветом юности, надежды и весны с одной стороны, и цветом дьявола, зависти и соблазна с другой.
У древних греков в языке не было специального слова для обозначения зеленого, что породило многовековую дискуссию о том, могли ли греки вообще воспринимать этот цвет, или их зрительный аппарат существенно отличался от нашего. В Риме зеленый цвет в одежде считался проявлением экстравагантности и даже порока (в противовес респектабельным белому, желтому или терракотовому) — неслучайно ему отдавал предпочтение один из самых непопулярных императоров Нерон. Однако в то же самое время зеленый считался полезным для глаз — все тот же Нерон, устав от созерцания гладиаторских боев, любил полюбоваться на свою коллекцию изумрудов.
В Средние века эта репутация сохранилась — в первую очередь потому, что для получения насыщенного зеленого цвета требовалось смешать два красителя, желтый и синий, а это запрещалось тогдашними правилами красильного цеха, да и вообще наводило на мысли о ереси и разврате (любой смешанный, нечистый оттенок считался греховным, так как происходил не от бога). Впрочем, в ту же эпоху возникает и альтернативная концепция зеленого — он начинает восприниматься как цвет нейтральный, промежуточный, своего рода компромисс между красным, черным и белым. Тогда же за ним закрепляется значение, хорошо зафиксированное русским выражением «молодо-зелено»: зеленый цвет становится символом неопытности, незрелости и даже трогательной юношеской влюбленности. Лишь к эпохе романтизма зеленый приобретает сегодняшний смысл и окончательно становится в первую очередь цветом природы, чистоты и здоровья, а также знаменем энвайроментализма.
Приглашая прогуляться по истории зеленого цвета, зеленых красителей (длительная непопулярность зеленого была связана в частности с тем, что люди очень долго не умели изготавливать стойкий зеленый пигмент) и цветовой семантики в разные эпохи, Пастуро умело развлекает читателя разного рода историями — от рассказа о происхождении известной песни «Зеленые рукава» до почти анекдотического высказывания Кандинского, уподобившего зеленый цвет толстой и глупой корове. Однако сквозь весь этот милый развлекательный субстрат, как обычно у Пастуро, прорастают мысли небанальные и важные — об относительности восприятия, о том, как трудно установить однозначную связь между объектом и обозначающим его словом, и о том, как сильно мы ошибаемся, приписывая людям других эпох собственную картину мира.
Источник:
Meduza 16 декабря 2017,
