Редко какой переводной роман имеет такую устойчивую репутацию еще до выхода по-русски: все, абсолютно все — и читавшие в оригинале, и ограничившиеся прочтением западных обзоров и рецензий — упорно говорят о «Маленькой жизни» Ханьи Янагихары как о романе выдающемся и даже потрясающем, но при этом невыносимо тяжелом, мрачном и душераздирающем.
Пожалуй, обе эти характеристики не лишены смысла, однако вторая определенно нуждается в пояснениях и дополнениях.
История четырех друзей — художника Джей-Би, юриста Джуда, архитектора Малкольма и актера Виллема — начинается как классическая история про юношескую дружбу на всю жизнь, эдакий современный парафраз вечного сюжета о мушкетерах, таких разных, но при этом таких неразлучных. Ну да, понимающе кивнет искушенный читатель, сейчас нам будут долго (семьсот страниц) рассказывать четыре равноправные истории, которые будут то расходиться, то сходиться, переплетаясь между собой во всех возможных комбинациях. Примерно так все и происходит на протяжении первых ста страниц: герои веселятся на вечеринках, маются от безденежья, карьерной неопределенности, сложных отношений с родителями и проблем с сексуальной идентичностью. Они снимают жилье, ссорятся для того, чтобы практически сразу помириться, валяют дурака, рисуют, клеят макеты, ходят на кастинги, зубрят гражданское право и ездят в гости за город.
Однако не стоит обольщаться: после сотой страницы роман внезапно ускорится и начнет тугой петлей затягиваться вокруг двух по-настоящему главных героев — Виллема и Джуда, а если еще точнее — одного Джуда.
Медленно, мучительно, выбирая крупицы правды из многолетних страхов, недомолвок и вранья, нам придется восстанавливать картину его прошлого. Время от времени Янагихара будет милосердно выныривать на поверхность относительно комфортного настоящего (все герои — в том числе Джуд — постепенно добиваются успеха и славы, находят близких людей и выстраивают с ними отношения), но после двух-трех вдохов вновь уходить в беспросветную глубину джудовых воспоминаний. Мы узнаем, что же у него с сексуальной ориентацией, почему он так плохо ходит, когда он выучился так прекрасно петь, играть на фортепиано, готовить и решать математические задачи, а еще почему он никогда не носит одежду с коротким рукавом, что хранит в пакете под раковиной и как коротает одинокие ночи.
И каждое из этих открытий будет бить под дых — все сильнее и сильнее, покуда мы сами не ощутим себя в известной степени Джудом, покуда у нас не откроются и не закровоточат собственные раны, казавшиеся давно зарубцевавшимися и почти забытыми.
Вроде бы, описание романа как «тяжелого» и «душераздирающего» вполне оправдывает себя, однако если бы этим ценность «Маленькой жизни» исчерпывалась, вопросы неизбежно возникли бы к его «потрясающести». Делать читателю больно — умение, спору нет, важное, но все же не самодостаточное — больно должно быть зачем-то или на худой конец почему-то. И тут в голову приходит неожиданная аналогия: в одной из разновидностей йоги есть практика, когда человеку предлагают лечь, поднять ноги под углом 45 градусов к полу и задержаться в этом положении минут на пятнадцать. Понятное дело, через пять минут такого лежания боль в мышцах становится нестерпимой, однако, как утверждают люди, прошедшие это испытание, еще через пять минут боль проходит — или, вернее, меняет свое качество и смысл.
Это называется «преодолеть пространство боли», за которым тому, кто сумел прорваться, открываются новые земли — неведомые и манящие.
Именно так работает «Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары. Через некоторое время боль за Джуда (а потом и за тех людей, в которых эхом отзывается его травма) не то чтобы проходит, но перестает быть важной — и ровно в этот момент с читателем, достигшим катарсиса и умытым слезами, начинают происходить чудеса. Подобно настоящей жизни,
«Маленькая жизнь» Янагихары избегает любых однозначных характеристик и интерпретаций, вступая в диковинный резонанс с внутренним миром каждого отдельного читателя.
Именно поэтому сходясь в том, что роман мучителен и прекрасен, дальше почти все люди, пишущие и говорящие о «Маленькой жизни», расходятся. Для кого-то — это книга о том, что всей любви мира не хватит на то, чтобы залечить травму, нанесенную в детстве. Для кого-то — история про любовь и дружбу, а еще про то, что граница между ними зыбка и неопределенна. Для кого-то — брутальный мужской гей-роман с жестью и кровью. Для кого-то — история преодоления и возможности счастья при любом анамнезе, а для кого-то — рассказ про художника и парадоксы творчества или, того удивительнее, про математику и ее связь с реальностью. Иными словами, после пространства боли в «Маленькой жизни» и вправду открывается целый мир, особый для каждого — большой и странно устроенный (об архитектуре и стилистике книги можно — и очень хочется — написать, а лучше прочитать целую монографию), ни на что не похожий и при всей своей специфичности очень гармоничный, цельный и логичный. Мир настолько невероятный, что вам будет трудно, почти невозможно его покинуть — и именно к этому, а не к боли и переживаниям надо быть готовым.
Источник:
Meduza, 12 ноября 2016,
