12.11.2016 | Книги

Карманный советский супермен

Новая жизнь Васи Куролесова

Выпуская детскую книгу с подробным историко-культурным комментарием, издатель либо сразу выводит ее за рамки детского чтения, либо по умолчанию делит на две обособленные части: собственно текст, который будут читать дети, и комментарий к нему, который достанется родителям. Однако в случае с трилогией Юрия Коваля о Васе Куролесове, выпущенной Издательским проектом «А и Б» с комментариями Олега Лекманова, Романа Лейбова и Ильи Бернштейна, очевидным образом не происходит ни того, ни другого. За счет иллюстраций (новых, но по-хорошему консервативных, традиционных) книга остается отчетливо детской — вернее, однозначно пригодной для детского чтения. Что же до комментария, то он — огромный (чуть ли не на треть книги), но вовсе не академичный — что называется, «с картинками и разговорами», оказывается не суверенным «взрослым» анклавом внутри книги, но вполне интегрированной, органичной ее частью.

Более того, за счет этого диковинного триединства — текст Коваля плюс картинки, плюс комментарий — трилогия о простоватом пареньке из подмосковной деревни Сычи обретает некоторые новые, не присущие ей изначально свойства. Из плоской — хотя и неотразимо обаятельной — история Васи Куролесова превращается в объемную 3D-конструкцию, которую можно рассматривать с разных ракурсов, поворачивая в руках то так, то эдак.

Книга Юрия Коваля сама по себе достойна отдельного длинного разговора. Хотя все, в общем, знают, что «Вася Куролесов» — это трилогия; три повести под одной обложкой выходили до сих пор всего единожды — двадцать с лишним лет назад, в Ижевске. Как правило, вместе публиковались первая и третья части цикла — «Приключения Васи Куролесова» и «Пять похищенных монахов», а вторая — «Промах гражданина Лошакова», по логике повествования идущая между первыми двумя, но написанная существенно позже, издавалась либо отдельно, либо в комплекте с одной из двух предыдущих. Таким образом, нынешнее издание — первый за очень долгое время шанс прочесть все три повести подряд и в правильном порядке. Прочесть — и, помимо прочего, убедиться, что сходства между ними гораздо меньше, чем различий. Формально объединенные главными героями — собственно Васей, Васиным верным псом Матросом, усатым милицейским старшиной Таракановым и мудрым капитаном Болдыревым, а также местом действия (подмосковным городом Кармановым и его окрестностями) — они, тем не менее, написаны совершенно по-разному и даже, по сути дела, в разных жанрах.

«Приключения Васи Куролесова» — настоящий (хотя и с легким привкусом пародии) детектив, относительно простой, смешной и прямолинейный, похожий одновременно и на детские книжки Бориса Заходера (как услужливо напоминает нам комментарий близкого друга Коваля), и на повесть Виля Липатова о «деревенском детективе» участковом Анискине. А вот «Пять похищенных монахов» и особенно «Промах гражданина Лошакова» — вещи совершенно иной, куда более затейливой и странной природы. Фирменный ковалевский магический реализм, памятный нам по «Недопеску» и «Чистому Дору», начинает в них ломать плиты обыденности, пробиваясь к свету сквозь обманчиво «нормальный» и устойчивый мир первой повести. Как проницательно отмечают авторы комментария, в «Промахе гражданина Лошакова» полет пули (буквально как в фильме «Матрица») растягивается до бесконечности — на несколько глав, причем по дороге эта самая пуля проходит сложную нравственную эволюцию и в конце концов принимает ответственное решение не убивать главного героя. А в «Пяти похищенных монахах» такой понятный, узнаваемый и убедительный поначалу Вася-простофиля превращается — опять же, пользуясь образом из комментария, — в «карнавального советского супермена», способного сливаться с толпой, стрелять без промаха, скакать верхом без седла и совершать прочие немыслимые подвиги.

Внимательный читатель этого текста наверняка уже отметил, что при наличии комментария читать повести Коваля, не сверяясь с ним, становится решительно невозможно: комментарий все время хочется цитировать, использовать, обсуждать — словом, всячески включать в обсуждение самого текста. Соблазн после каждого прочитанного предложения отлистывать страницы к концу, чтобы узнать, скажем, об особой роли усов у Коваля или о том, какую дружбу увековечивало название одноименной бензопилы (на самом деле, дружбу русского и украинского народов — как ни странно это прозвучит сегодня), настолько велик, что противиться ему не только бессмысленно, но и не нужно. Срастаясь с комментарием, служа ему надежным фундаментом и в свою очередь подпитываясь им, трилогия о Васе Куролесове разворачивается одновременно вглубь и вширь, включая в себя широчайший контекст — как литературный, так и прагматический.

Из одинокого шедевра, не вполне понятно каким образом зародившегося в недрах советской детской прозы, книга Коваля становится важнейшим семантическим узлом —  точкой, где официоз вступает в причудливое взаимодействие с контркультурой, где старые слова наполняются новыми смыслами, а привычные фрагменты быта обретают собственное отдельное существование: иногда миражное, символическое, а иногда и вполне конкретное, бытовое (как, например, все те же усы). Известно, что нарастив на себя лотмановский комментарий, «Евгений Онегин» изменился и никогда уже не будет прежним. Схожим образом «Вася Куролесов» благодаря усилиям Лейбова, Лекманова и Бернштейна оказывается совсем не той книгой, которую многие из нас знают с детства и с удовольствием читают собственным детям, — похожей, но при этом куда более длинной, сложно устроенной и разнообразной.

Источник: Горький. 28 октября 2016,