Но сначала о потребительских характеристиках. Во-первых, читать «Лампу» непросто. Если вы помните курсивные философские вставки в «Generation П», то представьте, что теперь они еще более тяжеловесные, сфокусированы на финансах (о которых писатель говорит без всяких скидок на нашу неподготовленность) и расползлись на треть текста. Во-вторых, шутить и развлекать публику затейливой словесной игрой Пелевин не будет — почти все шутки сосредоточены в первой (из четырех) части романа, и они такого свойства, что повторять их как-то неловко. И в-третьих, упомянутая первая часть, озаглавленная «Золотой жук», не просто самая слабая в романе, но и настолько пустая и бессмысленная, что не списать после нее «Лампу Мафусаила» в утиль довольно сложно.
И все же не спешите с выводами. Конечно, история трейдера с порнографическим именем Кримпай (ближе к концу он сменит его на патриотичное «Крым»), гея и профессионального двурушника, попеременно пишущего аналитические обзоры то для «либералов», то для «ваты», едва ли впечатлит читателя, знакомого, скажем, с творчеством господина Минаева. А унылые кислотные трипы героя, внезапная смена им сексуальной ориентации на «дендрофилию» (непреодолимое влечение к древесине) и твердая вера в то, что все в мире зависит от «печенек Госдепа», заставят читателя с сожалением почувствовать себя гораздо умнее автора. Однако на 126-й странице «Золотой жук» закончится, несносный Кримпай будет забыт почти до самого конца, и начнутся вещи более увлекательные и неожиданные. Роман начнет раскладываться — или, вернее, складываться — внутрь себя, как матрешка (неслучайно именно матрешку Кримпай получит в подарок от своего «куратора» из ФСБ в самом конце романа), попутно обрастая новыми смыслами и оказываясь гораздо глубже и сложнее, чем представлялось поначалу.
Вторая часть — очерк о попытках изменить историю воздухоплавания для того, чтобы переломить отставание России от Запада — мягко стилизована под классическую русскую литературу. Из нее мы узнаем об извечном противостоянии двух начал — Цивилизации и Ваты, масонов и чекистов или, если нырнуть глубже, двух могущественных инопланетных рас — рептилоидов и бородачей (первые курируют Америку, вторые покровительствуют России). Третья часть, построенная на архетипах лагерной прозы ХХ века, повествует о специальном «Храмлаге» на Новой Земле, где в сталинское время репрессированные масоны в жутких условиях возводят Храм Соломона — по сути дела, мощный портал, делающий возможным явление божества в нашем мире. И, наконец, четвертый эпизод «Подвиг Капустина» (наиболее пелевинский из всех) изящно замыкает круг, выводя вечную «Большую игру» на новый виток — а заодно объясняя, почему же первая часть настолько неудачна и похожа на самопародию (
спойлер: на самом деле это автобиографическое сочинение самого Кримпая, да еще и после суровой идейной и нравственной цензуры).
В «Лампе Мафусаила» есть много занятных, интуитивно убедительных наблюдений. Так, если верить Пелевину, у России великое прошлое и великое будущее, а вот с настоящим дело не ладится. И главным образом потому, что раса бородачей — космические кураторы нашей страны — изгнаны из настоящего конкурентами-рептилоидами и живут исключительно в прошлом и будущем.
Есть моменты в книге — беспричинно волнующие, неявно отсылающие к самым чистым, самым магическим фрагментам из раннего Пелевина. Таков, к примеру, периодически всплывающий образ огромной темной равнины, на которой рядами висят тысячи круглых погремушек из расписной человеческой кожи (их звук пробуждает в сердце Высочайшего божества грозную и непонятную смертным радость). Есть вещи очевидно избыточные, мутные и словно недопридуманные — все же писать с такой скоростью (большой полноценный роман меньше, чем через год после предыдущего) не полезно никому, и Пелевин не исключение. Есть ощущение и какой-то новой оптики, позволяющей чуть иначе взглянуть на суть противостояния между миражными сущностями, которые мы привычно именуем «либералами» и «патриотами».
Однако главное, что есть в «Лампе Мафусаила» (и что начисто отсутствовало в последних пелевинских романах) — это легкий привкус волшебства и безумия, возникающий, когда текст не поддается деконструкции, не раскладывается без остатка на составные части. Когда сколько ни смотри, не поймешь, как сделано — что-то все равно ускользнет, выпадет из кадра, останется загадкой. Впервые после долгого перерыва Пелевин возвращается к нам в плаще колдуна, провидца и заклинателя реальности, в котором мы полюбили его четверть века назад. И это, как ни крути, лучшая новость наступившей осени.
