Колумнист газеты «Ведомости» и один из главных публичных интеллектуалов страны Максим Трудолюбов на сей раз выступает в роли эдакого современного Адама Смита: в своей небольшой книге он пытается описать историю, философию и, если можно так выразиться, физиологию отношений между российским обществом и институтом собственности. В качестве универсальной сквозной метафоры (а заодно и в качестве основного объекта изучения) он выбирает собственность наиболее понятную, близкую и всенародную, то есть недвижимую.
И снова в фокусе авторского внимания не столько дом как совокупность стен, бытовых приспособлений и обитателей, сколько дом как символ укромного и интимного частного пространства, неподвластного вторжению извне.
В России, по мнению Трудолюбова, с частным пространством дело всегда обстояло неважно: «Россия — необычная страна, поскольку она и колония, и колонизатор. Парадоксальный результат ее многовекового расширения заключается в том, что места в стране много, а жить тесно. Жить тесно, потому что пространства много, а обжитого пространства мало». Эта теснота, скученность на крошечных пригодных для жизни пятачках, окруженных колоссальными дикими просторами, исторически сформировала представление о «частной жизни» как о роскоши, доступной только элите. Причем, начиная со времен Ивана Грозного, элите служилой:
любое благо становилось привилегией, и только лояльность власти обеспечивала право на относительно комфортную частную жизнь на обособленной территории.
Вообще понятие обособления — одно из ключевых для Трудолюбова: не случайно именно извечный символ обособленности — забор — вынесен им в заглавие книги. Потребность хотя бы в призрачном, эфемерном способе отгородить собственный пятачок внутри огромного коллективистского пространства — едва ли не главная потребность русского человека. Отсюда бесконечно ветвящаяся инфраструктура заборов, КПП, вечно закрытых (или в лучшем случае полузакрытых) дверей, да еще и с непременным охранником сбоку. Обособлению физическому сопутствует обособление визуальное: цель любого человека, достигшего мало—мальски заметного успеха — это построение себе «дворца», максимально отличающегося от «типовых» жилищ людей менее преуспевающих. А вот с обособлением юридическим российской недвижимости не везет:
несмотря на десятилетия реформ, собственность на дома и квартиры до сих пор остается у нас в значительной степени условной и временной, не защищенной правом по-настоящему…
Трудолюбов пишет историю российского частного пространства, встраивая ее в самый широкий всемирный контекст. Для того, чтобы интерпретировать семиотику коммуналок, он ныряет в древнюю Спарту и обращается к платоновским диалогам, а истоки привлекательности «сталинок» — главного символа отечественного «пайкового» благополучия — ищет в области средневекового бенефициарного права. С некоторыми выводами автора можно поспорить (так, к примеру, он слишком доверчиво относится к голландской живописи XVII века, которую, как мы уже знаем, беспощадно разоблачала Джудит Фландерс), а от скорости его перемещений по хронологической прямой иногда немного укачивает. Однако едва ли найдется в современной российской публицистике другой человек, способный одновременно на такую залихватскую широту и вместе с тем строгую концептуальность мысли, как Максим Трудолюбов. На этом фоне незначительная небрежность в деталях и легкий эффект укачивания — сущие пустяки, которые не то, что простительны — на них можно вообще не обращать внимания.
Источник:
Медуза, 12.12.2015,
