02.10.2015 | Книга недели

То ли фокус, то ли чудо

Самая удивительная из особенностей Кутзее — способность любой, даже самый умозрительный мир наполнить жизнью и, чего греха таить, болью

Если говорить о простом и бесхитростном читательском удовольствии, то Дж. М. Кутзее (самый, пожалуй, титулованный писатель современности — лауреат одной Нобелевской и целых двух Букеровских премий)  проходит не по этому ведомству. Вернее, удовольствие, им предлагаемое, относится к числу весьма специфических: базовое ощущение, что с тебя очень острым ножиком срезают ороговевшую шкурку, и в результате этой болезненной процедуры ты начинаешь как-то тоньше и свежее воспринимать действительность.

Его новый роман — это роман-ребус: сам автор говорит в одном из интервью, что предпочел бы, чтобы он вышел безымянным и читатель увидел заглавие, лишь перевернув последнюю страницу. Однако — не сочтите за спойлер — и последняя страница не даст определенности, так что разгадывать аллегорию (при чем тут Иисус?) читателю придется самостоятельно — без надежды на полное и окончательное решение.

Действие романа происходит в неком условном городе под названием Новилла, жители которого приплывают сюда по морю из какого-то другого места. Они прибывают очищенными от всего — от привязанностей, желаний, аппетита, гнева. У них даже нет своего языка — все они говорят на испанском, хотя ни для кого из них он не является родным. Они почти не едят мяса (все больше хлеб или фасоль), дружбу, любовь и секс им заменяет «благая воля», они не ссорятся и почти не дерутся, их главное развлечение — походы в Институт, где они ведут философские диспуты или рисуют с натуры. Никто ничем не возмущается, никто ни к чему не стремится — в некотором смысле жизнь горожан можно счесть раем, но таким — бедным, сереньким и дистиллированным, в духе социалистического реализма или романов Герты Мюллер.

Главные герои «Детства Иисуса» — мужчина средних лет Симон, опекаемый им малыш Давид и его приемная (хотя Симон убежден, что родная) мать Инес разительно выделяются на общем нейтральном фоне Новиллы. Симон тоскует без секса и говядины, Давиду скучно в школе и он подбивает товарищей на шалости, а у Инес бывают месячные, она любит принарядиться и тоже не против полакомиться сосиской. В них слишком много плоти и крови, их обуревают страсти и в конце концов им всем троим приходится покинуть серую теплохладную идиллию ради какого-то нового мира — возможно (даже вероятно) наполненного любовью, ненавистью, голодом, враждой и завистью.

Самая удивительная из особенностей Кутзее как автора — способность любой, даже самый умозрительный мир наполнить жизнью и, чего греха таить, болью.

На сей раз его герои живут в городе, который даже не прикидывается настоящим, их проблемы в пересказе выглядят бесконечно чуждо и непонятно, весь созданный автором мир — это не очень сложный конструкт, условное пространство в стиле кинофильма «Догвиль». И тем не менее тот принцип, о котором я говорила в самом начале, работает в полной мере: на каждой странице ты корчишься от сопереживания, тебе хочется закрыть книгу, но ты не можешь — и словно бы против воли снова возвращаешься к этой сладостной пытке, к шлифовальному станку, снимающему с тебя стружку и оставляющему диковинным образом преображенным. Как Кутзее это делает — непонятно: то ли фокус, то ли чудо. Мне приятнее думать, что все же второе — тем более, что если даже и фокус, то все равно неразгадываемый и неповторяемый.

Источник: "Медуза", 25 сентября 2015,