Первое и главное, что нужно знать об «Автохтонах» Марии Галиной (пока, к сожалению, доступных только в виде толстожурнальной публикации) — это классический page-turner смертоносной системы «коготок увяз, всей птичке пропасть». Большая это проза или жанровая, в чем заключается главная идея автора, на что похож роман и нужно ли выискивать в нем политические коннотации (а еще не выкипел ли суп и не пора ли за ребенком в детский сад) — обо всем этом вы непременно задумаетесь, но только после того, как дочитаете до конца.
А до этого момента плавный, но совершенно неудержимый поток из мистики, обмана и местного колорита будет нести вас по переходам и закоулкам этого хитро устроенного текста, не оставляя ни малейшей возможности соскочить.
Начать, пожалуй, следует с местного колорита. Так же, как и в предыдущих романах Галиной (если вы еще не читали «Малую Глушу» и «Медведок», то сейчас подходящий момент, чтобы ликвидировать пробел — а заодно скоротать время в ожидании книжной версии «Автохтонов»), место действия в книге одновременно предельно конкретно и в то же время полностью анонимно. Некий Город, собранный из фрагментов Львова, Киева и Одессы (преобладает Львов), но как бы без выраженных украинских черт, так и остается безымянным, обрастая при этом разветвленной историей, топографией, вкусами, запахами, погодой и даже локальной мифологией — просто хоть туристические маршруты прокладывай. Не зря Галина долгое время числилась по ведомству фантастов — в деле конструирования воображаемых миров ей сегодня, пожалуй, нет равных в русской прозе.
В этот безымянный город прибывает такой же безымянный герой — безликий «он», человек без имени и без персональной истории. Вообще-то он, вроде бы, искусствовед, прибыл сюда писать статью о нашумевшей постановке 20-х годов, когда в местном театре царили нравы более чем вольные.
Разного рода богема, по большей части сбежавшая сюда от советской власти (из текста следует, что сам Город отошел СССР по пакту Молотова-Риббентропа), ставит на городских подмостках оперу «Смерть Петрония», первое и единственное представление которой плавно перерастает в оргию.
Художник, хореограф, автор либретто, композитор и исполнители главных ролей — все они оказываются вплетены в сложную историю с элементами метафизики и детектива, которую герою предстоит распутать.
Тени оживают, город наполняется выходцами из прошлого, которое вроде бы давно закончилось, но в то же время продолжает длиться. Оперная дива, убитая прямо на сцене ревнивым любовником, прорастает в собственной полубезумной правнучке; под сенью барочного монастыря затаился призрак, отлично помнящий ужасы Холокоста и готовый в любой момент рассказать о них всем желающим; официантка в местом кафе работает тут, по ее собственным словам, с конца XVIII века, а вездесущий старикашка, которого главный герой нанимает в качестве консультанта, похоже, и вовсе вечен. Все вместе они формируют странную и выморочную расу древних обитателей этого города — неотделимых от него, сумрачных и загадочных автохтонов. И все они так или иначе связаны с таинственной и практически забытой постановкой без малого столетней давности.
Дочитав роман до конца и слегка переведя дух (а заодно не без легкого огорчения обнаружив, что все это время автор крайне успешно водил за нос и читателя, и героя), можно начать размышлять над вопросами, поставленными в первом абзаце. Сама Галина регулярно подчеркивает свою преемственность по отношению к братьям Стругацким (вот и на сей раз в самой серединке романа имеется изящный реверанс в их сторону). Однако нет:
мир Марии Галиной — теплый, вещный, с мокрыми носками и творожными запеканками, ничуть не похож на предельно схематичных, чуждых любой детальности Стругацких. Зато он похож — и вряд ли это случайно — на мир «Американских богов» Нила Геймана, а еще немножко на «Волхва» Джона Фаулза.
Нет, никакой политики в том, что украинский город лишен всех признаков украинскости (кроме, разве что, казацкого кулеша, который подают в полуподпольном кабаке), усматривать не стоит. Большая это проза или жанровая — вопрос сложный и, пожалуй, совершенно избыточный. Что же до авторской сверхидеи, то она — и это вечный трюк Галиной, одновременно восхитительный и раздражающий — как будто маячит где-то на краю сознания: протяни руку и ухватишь, но при этом решительно отказывается вербализоваться. Возможно, для того, чтобы ее все же поймать и сформулировать, роман следует просто перечитать — уже без первоначальной горячки.
Источник:
Meduza, 24 апреля 2015,
