07.02.2006 | Архив "Итогов" / Интервью

Столица Колымского края

"И когда о Магадане думаю, вспоминаю стланник - это такое растение, на елку похожее.."

Паулину Степановну Мясникову пригласили в "Современник", когда там репетировали пьесу "Крутой машрут" по книге ее подруги и солагерницы Евгении Гинзбург. Нужен был эксперт по тюремному и лагерному быту. Но вышло так, что Галина Волчек ввела ее в спектакль и с тех пор вот уже семь лет Паулина Степановна играет в нем одну из главных ролей. Гулаговский стаж у этой женщины даже по советским меркам огромный: с 1927-го по 1956-й вперемежку тюрьма, лагерь, ссылка. На открытие памятника жертвам ГУЛага в Магадане пригласили и Паулину Степановну. Кого, как не ее. И кому, как не ей говорить о памятнике

- Паулина Степановна, Колыма снова встретила вас холодом?

- Да, такой был холод, что народ, который на открытие памятника собрался, весь околел. Такой характерный день для Колымы, как будто специально. Но все равно была масса народу. Памятник расположен высоко, на сопке, и было видно, как к нему все идут и идут люди. Сначала я подумала, что молодежь идет просто потому, что это для них мероприятие, а потом я иначе к этому отнеслась. Но речи очень долго произносили. Филатов, правда, мало говорил, Эрнст тоже понимал, что в такую погоду нельзя людей задерживать. А Заверюха листы переворачивал, делал целый доклад - я все ждала, когда он до конца доберется, надоело его слушать. И публика, наконец, начала свистеть. Я думала - боже мой, пока до меня очередь дойдет, я совсем окоченею. Говорили о памятнике, о Магадане и, конечно, о выборах...

- А сам памятник вам понравился?

- На фотографии он на меня не производил впечатления. Но когда я увидела сама, мне показалось, что он передает наши ощущения. Как будто камень сопку разворотил и оттуда вылезли погибшие. Там ведь куда ногой не ступи - на месте бывших ОЛПОв (отдельных лагерных пунктов) - сразу кости. Часто целые рвы находят.

- Ваш первый муж на Колыме погиб?

- Нет, во Владивостоке. В Магадане у меня расстрелян брат, Иван Самойлов, 21 ноября 1941 года. Я недавно его дело читала. Мы с большим трудом его получили. Он во всех показаниях говорит, что у него никого нет, ни братьев, ни сестер. Он меня спас. Если бы назвал меня - то все.

И на меня произвело впечатление, что внутрь памятника попадаешь, как будто в одиночную камеру. Там нары и рваный бушлат лежит. Кто-то из проектировщиков говорит: надо гвоздь вбить. Я говорю: не надо гвоздей, там никаких гвоздей быть не могло .

- Когда вы первый раз увидели Магадан?

- В августе 1939-го. Мы ехали с Женей Гинзубрг в том самом вагоне, который она описывает в своей книге, из Ярославской тюрьмы до Владивостока, а потом пароходом "Джурма" на Колыму. Мы добирались больше месяца, и когда сошли с парохода, день был такой же холодный и серый, как нынче во время открытия памятника. Когда мы сошли, некоторых на носилках несли, нас повели на женский ОЛП.

Мы сейчас ходили туда смотреть. Загорожено какой-то загородкой, которая едва держится. Два барака стоят, полуразвалившиеся.

- И там ничего, никакой мемориальной таблички?

- Да нет, абсолютно ничего. И в городе ничего. Этот памятник пока единственное, что будет напоминать о том, что тут было. И может, никакого уж большого душевного отклика у людей нет, но все равно для города это событие...

А тогда, в 39-м, те, кто шел нам навстречу, опускали глаза вниз. На нас было страшно смотреть. У меня еще началась куриная слепота, и меня ругали, потому что я на всех налетала. Но нас быстро из Магадана отправили в другой лагерь, который был в восьми километрах от города, а потом и вообще в тайгу. Так что я снова увидела Магадан в 1946, когда вышла из лагеря. А уехала в 1956, когда освободилась из ссылки. Так что теперь приехала спустя ровно сорок лет.

- А как получилось, что вы туда поехали?

- Пришла домой, а меня ждет телеграмма из Магадана - длинный текст. И я еще подумала: по-прежнему они денег не жалеют. Нас пять человек бывших колымчан пригласила администрация Магадана, и они нам все оплачивали. Кроме меня, был еще Семен Виленский, Татьяна Исаева и несколько человек из других городов. Так что бывших заключенных было совсем немного. Нас сопровождал специально выделенный человек, в прошлом секретарь горкома комсомола - такой расторопный молодой мужчина. Что я вам могу сказать: бытовая часть была исключительная, гостиница только что отремонтированная, кормили прекрасно, машина была, чтобы мы побольше могли увидеть.

Когда я туда летела, я все думала, а кто там с тех пор остался? Мы все уехали, как только дали эту возможность. И если кто-нибудь жив, какая встреча может произойти? Но ничего не было. И вообще никакой формальности, все были очень приветливы.

В номер нам пакеты принесли, что-то вроде гостинцев - рыба, маленькие баночки с красной икрой... Медали вручили участников Великой Отечественной. Других не сделали. Вот только ни карт, ни путеводителей по городу - ничего нет. С огромным трудом нам в библиотеке достали карту 89 года.

- Ну а город вам как показался спустя сорок лет?

- Город, конечно, невероятно вырос, изменился. Даже не узнаешь, что здесь раньше было. Мы тут первую школу строили и театр, и дорогу. А теперь высокие здания, чисто в центре, публика молодая и средних лет одета хорошо и дети тоже. Но мы не только центром города интересовались. А на окраине - настоящий шанхай. Не тот, в котором когда-то Женя Гинзбург жила, те бараки давно снесли, но по-прежнему такие трущобы, что даже представить себе невозможно, что там люди живут. Темно, ни канализации, ни воды. Пробовали их сносить, но такой активный протест был, потому что жилья в городе нет. А уехать многие хотят с кем я разговаривала, но у них денег нет. И безработица, и зарплату вовремя не платят.

Центр Магадана изменился, но если немножко вглубь, то кажется, что этих сорока лет и не прошло. Многие продолжают жить там, потому что им некуда деваться. Они бы и рады уехать, да не на что.

Я там встретила женщину, которая со мной жила на одной площадке в Марчикане - это окраина Магадана. Надо же, сорок лет не виделись, а она меня узнала. Я ее спрашиваю: "Зина, ты сколько получаешь пенсии?" - "Миллион". - "Ну это еще ничего, жить можно". А она мне: "А вы зайдите в магазин и посмотрите. Там и правда такие цены - масло, например, втрое дороже, чем у нас.

- А вы какую пенсию получаете?

- Триста двадцать тысяч. Компенсацию за Колыму мне три года назад дали - 81 тысячу. Вот и рассчитайте, по сколько за год Колымы. Ну, скидки на квартиру и на телефон, и за то что на Севере была 17 тысяч прибавки, и еще 17 тысяч Лужков прибавил. Это в те 320 входит. У наших почти у всех такая.

- На Колыме вы сколько времени на лесоповале проработали?

- Я вам в точности все могу сказать и все участки в тайге назвать и даже бригадиров. Все время проработала - с 39-го по 46-ой. Меня только тогда с лесоповала снимали, когда всех зеков отправляли картошку или капусту сажать - на несколько дней . А потом снова в тайгу. Я же "тюрзак" (тюремное заключение. - "Итоги") - нас только на тяжелых работах должны были использовать.

- А дом свой, где вы жили, когда на поселении были, вы нашли?

- Да, я ездила в Марчикан. Стоят те дома. И люди живут. Но я попробовала войти, а там доски отваливаются, я просто испугалась, как бы ноги себе не переломать. Эти дома стояли на улице, которая к заводу вела, где я работала, только меня постоянно увольняли: пункты мои по 58-й - 11 (участие в контрреволюционной организации) и 8 (террор) им мешали. Знаете, какая я в 1946 году на поселение вышла: телогрейка, юбка вся в заплатах, страшная как черт, лицо темное, как у всех, кто из тайги, я их потом в Магадане сразу узнавала.

Когда мы сошли с самолета , меня спросили: что вы чувствуете? Что вы вспоминаете, когда думаете о Магадане? А я говорю, вот если бы двадцать лет назад. А сейчас все-таки  более спокойной стала. И когда о Магадане думаю, вспоминаю стланник - это такое растение, на елку похожее, он зимой глубоко под снегом ищет себе пути, и лапы у него, как у елки. И вырвать его очень трудно. И там ко мне пришел какой-то человек и принес коробку со стланником. Я его в Москву привезла.

Источник: "Итоги", №8, 30.06.1996,