28.02.2013 | Литература

О первом «Камне»

Сто лет назад вышла в свет первая книга Мандельштама

Высокомерная насмешка над недальновидными читателями прежних эпох, читате-лями-современниками того или иного начинающего поэта – кто из нас может с уверенно-стью заявить, что он неповинен в этом грехе, что он ни разу мысленно не переносился в прошлое и там триумфально не открывал глупым критикам глаза на прозеванного гения? Очень трудно, почти невозможно стереть из своей памяти знание о последующем пути любимого нами и всеми автора, забыть не только его позднейшие стихи, но и стихи поэтов, на которых он оказал влияние, и попытаться воспринять дебют всеобщего любимца так, как его воспринимали первые читатели.

А ведь для них эти стихи и слагались...

Попробуем же взглянуть глазами непредвзятого современника на вышедшую в по-следних числах марта 1913 года в эфемерном издательстве «Акмэ» дебютную книгу сти-хов Осипа Мандельштама «Камень».

Эта книга, а вернее будет сказать, книжечка, изданная за счет средств автора, имела весьма небольшой формат (12 х 16,5 см) и насчитывала всего тридцать страниц и двадцать три стихотворения. Выделялась ли она своей компактностью на фоне поэтических книг модернистов – современников Мандельштама? Да, выделялась. «Сборник этот составлен слишком скупо, даже для первого выступления», – сетовал вполне доброжелательный рецензент (Сергей Городецкий). Но выделялась не слишком. Вышедшая за год до первого «Камня» скандальная книга стихов мандельштамовского товарища по «Цеху поэтов» Вла-димира Нарбута «Аллилуиа» состояла из сорока четырех страниц, а Игорь Северянин, Вадим Шершеневич и Алексей Кручёных в 1913 году выпустили, каждый, по нескольку стихотворных брошюрок, насчитывавших шестнадцать, пятнадцать и даже четырнадцать страниц. Четырнадцать страниц было и в дебютной книге Владимира Маяковского «Я!» (1913). С другой стороны, в следующем, 1914 году, уже не эпатажники-футуристы, а тра-диционалист Борис Садовской издал крохотную книжечку-цикл «Самовар», насчитывав-шую лишь девять страниц!

В этом стремлении постсимволистов выпускать малостраничные, как бы на одном дыхании написанные книжки, вероятно, правомерно будет усмотреть протест против пух-лых и солидных фолиантов старших символистов. «Ужасно не люблю бесконечных про-изведений и больших книг – их нельзя прочесть зараз, нельзя вынести цельного впечатления, – признавался Кручёных. – Пусть книга будет маленькая, но никакой лжи; всё – свое, этой книге принадлежащее вплоть до последней кляксы. Издание Грифа, Скорпиона, Мусагета <перечисляются символистские издательства>… большие белые листы… серая печать… так и хочется завернуть селедочку… и течет в этих книгах холодная кровь».

Что знала публика о Мандельштаме ко времени выхода первого «Камня»? Ничего иль очень мало. Кое-кому запомнилась подборка стихотворений начинающего поэта в августовском номере элитарного журнала «Аполлон» за 1910 год. «Еще в отцовской библиотеке, в одном из номеров “Аполлона” я прочел стихотворение “Имею тело – что мне делать с ним...”, которое меня поразило неприятным оборотом “имею тело” и удивительным, похожим на мертвую зыбь, ритмом, от которого нельзя было отвязаться: помимо воли отдельные строчки возникали в сознании, как цветы в густой траве», – многие годы спустя вспоминал сын писателя Леонида Андреева, Вадим. Ему вторил отнюдь не склонный к излишней сентиментальности поэт Георгий Иванов: «Я прочел это и еще несколько таких же “качающихся”, туманных стихотворений, подписанных незнакомым именем, и почувствовал толчок в сердце:

– Почему это не я написал?"

Со стихотворения, которое так поразило Вадима Андреева и Георгия Иванова, Мандельштам начал свою первую книгу, но в его зачин поэт внес существенную поправку. В «аполллоновском» варианте, как мы помним, было: «Имею тело…»; теперь же текст начинался как математическая задача, которую предстоит решать лирическому «я» «Камня»: «Дано мне тело – что мне делать с ним»? Вопрос же о том, кто даровал герою «тело» и саму жизнь («За радость тихую дышать и жить, // Кого, скажите, мне благодарить?») в новом зачине мягко снимался. «Дано мне тело» (не «имею тело»!), следовательно, «я» лишь выращиваю свою жизнь, как цветок, из уже данного мне семечка. «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя» (Бытие 1, 29). Важно, что местоимение «кого» Мандельштам поместил в начало строки, получив, тем самым, возможность употребить его с большой буквы, не акцентируя на этом внимания.

Но вернемся к вопросу о том, что знали читатели о Мандельштаме в моменту вы-хода его первой книги. Кое-кто, из внимательно следивших за литературной жизнью северной столицы, увидев «Камень» на прилавках книжных магазинов, смутно припоминал, что автор, кажется, входит в группу умеренно прошумевших в печати декабря 1912 – января 1913 года акмеистов-адамистов. Но именно что – «смутно припоминал»: из всех шести акмеистов Мандельштам к этому времени был наименее известен. Он последним из них выпускал свою поэтическую книгу, его имя, единственное из шести, не было названо в акмеистическом манифесте Городецкого. Закономерное следствие: о Мандельштаме в статьях и заметках об акмеизме, опубликованных в 1913 году, упоминалось лишь 20 раз. Для сравнения: – об Ахматовой речь заходила 55 раз; об авторе широко обсуждавшегося и цитировавшегося акмеистического манифеста Городецком – 188 раз, об авторе второго манифеста, Николае Гумилеве – 143 раза, о Михаиле Зенкевиче – 52 раза, о Владимире Нарбуте – 66 раз.

Неудивительно, что имя нашего поэта даже если и называлось в статьях об акмеиз-ме, зачастую, просто входило в список участников группы, предъявляемый критиками чи-тателю и никак специально не комментировалось. Приведем здесь только один, курьезный пример из фельетона Ильи Василевского «Балаганчик»: «Нет сомнения, что все эти: Василиск Гнедов, Хлебников, Маяковский, Крученых, Широков, Бурлюк, Нарбут, Коневской, Мандельштам, Зенкевич остались бы совершенно неизвестными широкой читательской массе, если бы газеты от времени до времени не напоминали обществу о существовании в его среде этой беспокойной человеческой породы».

Если же о Мандельштаме и говорилось чуть больше, то эти упоминания, как правило, не были особенно лестными для поэта. Так, Аркадий Долинин (Искоз), в статье «“Акмеизм”», задавшись вопросом: «Талантливы ли акмеисты?», относительно двух поэтов из списка отвечал следующим образом: «Вл. Нарбут и О. Мандельштам еще под сомнением, несмотря на то, что отдельные образы им иногда и удаются». Тогдашний эгофутурист Вадим Шершеневич в обзоре поэзии «За полгода», категорически заявил, что о «Зенкевиче, Мандельштаме и др.» «ничего одобрительного сказать нельзя». В памфлетной книжке еще одного эгофутуриста, Виктора Ховина, «Модернизированный Адам» коротко и кисловато характеризовался «О. Мандельштам с обычными для него причудливыми переживаниями, блуждающий в “игрушечных чащах” и открывающий там “лазоревые гроты”».

Однако все пять рецензий, опубликованных на первое издание «Камня» (не очень большое, но и не очень маленькое количество для дебютной книжки) были на удивление доброжелательными – больше такого в поэтической практике Мандельштама не повторится никогда! Справедливости ради нужно, впрочем, указать, что четыре из этих пяти отзывов вылились из-под пера мандельштамовских соратников по «Цеху поэтов» и акмеизму. Нарбут в особую заслугу автору ставил то, что «и ритм, и метр стиха О. Мандельштам знает великолепно»; Городецкий (дважды откликнувшийся на выход первого «Камня») отмечал «сдержанность» поэта, наряду с его «непоколебимым сознанием собствен-ной правоты»: «Горделивая скромность каменщика отличает всю его поэзию»; а Гумилев писал о любви Мандельштама к «северной пристойности и даже просто суровости обыкновенной жизни»: «Я не припомню никого, кто бы так полно вытравил в себе романтика, не затронув в то же время поэта».

Шестая рецензия на «Камень» (1913) принадлежала известному критику Александру Измайлову, в 1910 году встретившему уже упоминавшуюся нами «аполлоновскую» подборку Мандельштама глумливой пародией, в которой юный поэт был без затей назван «балбесом». Теперь же Измайлов писал о Мандельштаме, как о «даровитом человеке», умеющем «схватить сегодняшний день с петербургскими метелями, оперными мужиками, мистическими моторами, уносящимися в туман».

Опытный критик неслучайно обратил благосклонное внимание именно на «Петер-бургские строфы» – это едва ли не единственное стихотворение первого «Камня», в финале которого возникают отчетливые приметы современности:

Летит в туман моторов вереница;

   Самолюбивый, скромный пешеход –

   Чудак Евгений – бедности стыдится,

   Бензин вдыхает и судьбу клянет!

«Петербургские строфы», как известно, любил декламировать вслух Маяковский, их на все лады варьировали многочисленные подражатели и продолжатели автора «Камня». От малоизвестного сейчас поэта Ивана Евдокимова, в 1913 году выпустившего книгу «Городские смены», в которой находим стихотворение «Прогулка», завершающееся такими строками:

Вдыхаю гарь бензина,

И морщусь, и кривлюсь…

Быть может, под машину

Я на торец склонюсь!

До Иосифа Бродского (с его: «Вдыхая сперму и бензин // Посередине дня») и Сергея Гандлевского (с его: «Вот автор данного шедевра, // Вдыхая липы и бензин, // Четырнадцать порожних евро- // бутылок тащит в магазин»).

Интересно, что в 1913 году Мандельштам написал сразу несколько стихотворений, в которых последовательно и целенаправленно осваивал остросовременные темы, но в первое издание «Камня» их не включил. Вот эти темы и микротемы: кинематограф (сти-хотворение с одноименным заглавием), футбол и теннис (стихотворения «Футбол», «Вто-рой футбол», «Теннис»), судьба династии Романовых, чье трехсотлетие торжественно отмечалось как раз в 1913 году (стихотворение «Заснула чернь. Зияет площадь аркой…»), гибель «Титаника» (строки: «Забыв “Титаника” совет, // Что спит на дне, мрачнее крипта» из стихотворения «Американка»), самоубийство (финал «Летних стансов»: «И, с беско-нечной челобитной // О справедливости людской, // Чернеет на скамье гранитной // Самоубийца молодой»)…

Правдоподобное объяснение подобной тактики Мандельштама как автора и в то же время составителя своей первой книги стихов, как кажется, лежит в области истории борьбы и взаимодействия тогдашних литературных группировок. Понятно, что самыми рьяными энтузиастами актуальных для 1913 года тем были футуристы. Будущий же автор «Камня» как раз в этом году всерьез задумывался о вхождении, вместе с Зенкевичем и Нарбутом, в кубофутуристическую группу «Гилея». Такой альянс в силу различных при-чин не состоялся, соответственно, Мандельштам и в «Камень» (1913) свои остроактуальные стихотворения не включил – в акмеистическую программу воспевание технического прогресса вписывалось не очень органично.

Некоторые из этих стихотворений 1913 года были впоследствии Мандельштамом реабилитированы и вошли во второе издание его «Камня» (1916). Но время для юбилей-ных размышлений о нем еще не приспело.