04.12.2012 | Литература

Русский роман по-украински

Рецензия на роман Евгении Кононенко "Русский сюжет"

Имя  Евгении Кононенко российскому читателю, возможно, знакомо по «украинским номерам» «Нового мира». Обычно она ассоциируется с мейнстримной в украинской беллетристике «женской прозой», но у нее есть своя фишка:

она пытается быть ироничной, она слегка рефлексирует и дистанцируется от «жанра», она даже пытается тематизировать собственно «жанр».

Последний ее роман называется «Русский сюжет», это «старый русский роман» из нынешней украинской жизни, а сюжет, действительно, из школьной хрестоматии. Главного героя зовут Евгений, а главную героиню, соответственно, Татьяна. В издательской аннотации читателя предупреждают, что речь пойдет о «лишнем человеке».

«Лишний человек» Евгений Самарский (автор не без тонкости дает понять, что фамилия образована не от русского города, а от украинской реки) какое-то время «тусуется» в столице среди продвинутых киевских интеллектуалов.

Сын учительницы русской литературы, он в известный момент становится украиноязычным – это модно и это принципиально, но, похоже, для Евгения – скорее, модно. Затем он запутывается в каких-то коллизиях личной жизни, но здесь как deus ex machina является «дядя самых честных правил», и столичный интеллектуал отправляется в деревню. Там он встречает патриархальное семейство, двух сестер и сельского лекаря по имени Владимир. Евгений – завидный жених, его приглашают на именины, ненароком он становится убийцей, - не на дуэли, а в пьяной драке, он бежит в Киев и дальше – в Америку. С этого момента сходство с русской хрестоматией заканчивается и начинается новая украинская reality. Всякий, не понаслышке знакомый с этой reality, узнает ее топографию и ключевые слова. По большому счету, все, что происходит в этом романе с «лишними людьми» - это сугубо «украинская история», в которой «отразился век и современный человек изображен довольно верно». Наш герой попадает в негордый университет на Среднем Западе, где встречает свою Дуню, и та не «разливает чай», а совсем наоборот, пишет монографию «Russian Sexuality». Там еще долго, неинтересно, но вполне узнаваемо дискутируют о «докоитальности» и «посткоитальности» русской литературы.

В какой-то момент на страницах «Русского сюжета» возникают вечные русские вопросы «кто виноват?» и «что делать?», но героям и автору не до них. 

«Языковой вопрос» их испортил, и они на десятках страниц выясняют, кто с кем и на каком языке разговаривает, как «по языку» встречают и как провожают, как «по языку» сходятся и как расходятся. Кстати, эта Татьяна не пишет письма-признания своему Онегину, ведь настоящая Татьяна писала его по-французски, и в логике украинского романа она должна была бы писать по-русски. Но это окончательно развалило бы хрупкую любовную интригу.

Однако вся эта история неплохо придумана, Евгения Кононенко старается не отступать от пушкинского подстрочника, что, кажется, ее собственному умственному сюжету идет на пользу. И вот герои обмениваются книжками: сельская девочка приходит к столичному интеллектуалу со своим «ричардсоном», т.е. с Беатрисой Смолл, а взамен получает Ницше и Хемингуэя. Потом она прочитывает его «библиотеку», находит не Байрона, но Кундеру, и узнает заемные мысли своего кумира. Кстати, по модным книжкам опознается киевское время: основное действие разворачивается в начале 90-х.

Но самое интересное происходит ближе к развязке, - там сюжет окончательно расходится с хрестоматией: лет через 15 робкая девочка превращается не в светскую даму и генеральскую жену, но, опять же, в интеллектуалку, научную даму и, судя по всему, свободную феминистку.

Герои встречаются не на балу, а на экзотической конференции, Татьяна произносит зажигательный доклад «Нерв существования малых наций», а Евгений … поправляет ей цитату из Кундеры. Татьяна, а не Евгений, пишет последнее письмо, больше похожее на объяснительную записку или заключительные титры после конца фильма. На просторах постмодерна и феминизма нет места  старомодной «русской тоске» и любовным признаниям. Прочитанный «назад» сельский сюжет оказывается вполне прозаичным и скучно-благополучным: несчастный Владимир не погиб, он вышел из комы и женился на своей Ольге. Его «страдальческая тень» не унесла с собой «святой тайны», наоборот, все произошло по второму сценарию: он «носит стеганый халат», он счастлив и, возможно, рогат, в общем, он «узнал жизнь на самом деле». Сакраментальная конференция, к слову сказать, происходит на Азорских островах, и девизом этого псевдопушкинского романа стали слова другого русского поэта: «Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова». Это, кстати, сознательная отсылка: где-то здесь проходит граница между «романом» и «жизнью». На конференции, как на том балу, перед Евгением и Татьяной проходят узнаваемые персонажи украинской литературной тусовки, короче говоря, перед нами «роман о романе», - не о романе сельской девочки и лишнего человека, но о романах, которые они прочитали и о литературе как таковой. Он довольно схематичен, но, кажется, интересен именно этой сознательной рефлексией над хрестоматийным сюжетом, всеми этими литературными проговорками и совпадениями-несовпадениями.

Это не сказать, чтоб «энциклопедия современной украинской жизни», но что-то вроде вокабулярия.

И не исключено, что в этом качестве он войдет в будущие украинские хрестоматии. 

Источник: Коммерсант-Украина, 06.11.12,