30.11.2012 | Арт

Апология «мушиного засида»

выставка «Натюрморт. Метаморфозы» в Третьяковке очень тонко и точно обнажает механизм присутствия феномена кунсткамеры.

На выставке «Натюрморт. Метаморфозы», что открыта до 24 февраля 2013 года в Третьяковской галерее на Крымском валу, совсем нет, казалось бы, неизбежных для темы русского натюрморта гигантских и жирных полотен бубнововалетовцев Машкова, Кончаловского. Отсутствуют их же опусы периода развитого соцреализма. Ну, как же угодить в тему натюрморта, да без «орденоносной» «Сирени» товарища Кончаловского? Своей тонкой и умной логикой выставка убедила, что без ражей бубнововалетовской и соцреалистической плоти экспозиция натюрморта только выиграла.

Работавший некогда в Третьяковке профессор Московского государственного университета Михаил Алленов рассказывает, что на правах лаборанта был занят тем, что писал учетные карточки по поводу состояния различных картин и графических листов. В случае с графикой и черными точками на ней употреблялось красивейшее словосочетание «мушиный засид». Когда от его частого употребления наступила беспросветная тоска и скука, от которой «и мухи мрут»,

Михаил Михайлович относительно одного листа сделал экспертное заключение: «В правом верхнем углу – мушиный засид, в левом нижнем – мышиный угрыз».

Выставка «Натюрморт. Метаморфозы» во многом и посвящена феномену этого вот «мушиного засида» в истории русского изобразительного искусства. Главные ее герои: предметный мир на натюрмортах XVIII – первой половины XIX века в диалоге с неофициальным искусством последней трети века двадцатого. Собственно сюжет: превращения, метаморфозы тварного мира, запечатленные в артефактах, составляющих затейливую и обворожительную в деталях кунсткамеру. На материале собранных сотрудниками ГТГ при участии многих музеев и коллекций и под руководством куратора Светланы Усачевой раритетов выставка очень тонко и точно обнажает механизм присутствия феномена кунсткамеры в русской культуре.

Дитя эпохи барокко, кунсткамера была квинтэссенцией научного освоения мира в модальности «Вечность как Вещность». Уместно вспомнить еще один девиз барокко: vincit dum vincit – «побеждает, пока связывает», универсальный принцип, согласно которому единая Цепь Бытия соединяла все многообразие процессов и явлений. И натюрморт выполнял роль не бездумной забавы, а научного во многом инструментария в изучении Вселенной. Воссоздавая кистью или пером предметную тактильность, визуальное роскошество живущих тихой жизнью вещичек (Stilleben, «тихая жизнь» по-немецки, – более точный перевод того «натюрморта», что собран на выставке, в отличие от французской «мертвой природы», nature morte), художники времен кунсткамерного знания прежде всего каталогизировали весь тварный мир. И не только.

В своих иллюзионистических обманках они поднимали естественнонаучные проблемы возможностей современной оптики и философские проблемы соотношения в искусстве реальности и иллюзии, природы творящей и сотворенной, подражательной (миметической) и воображаемой.

Ну и, конечно же, натюрморт для мастеров барокко и Просвещения был поводом исследовать фундаментальные бытийственные категории: Пространство и Время. Без виртуозного владения навыками передачи пространства невозможно достичь совершенного иллюзионизма, так ценившегося некогда. Без понимания движения времени вещи в натюрмортах окажутся сталактитами в пещерах. И совсем невозможно будет правдиво рассказать об архетипической теме европейской культуры – vanitas, суете сует, которую способны трагически пережить лишь те, кто погружены в поток времени.

Ученая интерпретация проблемы натюрморта на примере кунсткамерных раритетов галантного века и эпохи романтизма весьма деликатно и тактично дополнена образцами неофициальной живописи советских и постсоветских времен. Игорь Макаревич, Елена Елагина, Виктор Пивоваров, Павел Пепперштейн, Илья Кабаков, Михаил Рогинский, Борис Турецкий в продолжение безвестных часто мастеров прошлого наглядно представляют тему границ реального и иллюзорного, визуального и вербального, в конечном счете, границ искусства как такового. И схожим образом следуют по пути создания альбомов, каталогов, архивов.

Какой же герой этих ученых натюрмортов своим присутствием обеспечивает континуальность в них Пространства и Времени? На выставке демонстрируют очень красивый мультфильм, в котором по многим выставленным картинам летает бабочка. Здесь уголок конвертика отогнет. Там цветочек раскачает, так что его лепестки метелью по экрану завихрятся. Собственно, по мысли организаторов, эта бабочка своим присутствием и демонстрирует непрерывные метаморфозы мира чувственных вещей. Замечательно!

Однако убежден, что еще красноречивей об этих метаморфозах в контексте современного искусства свидетельствует самый частый гость натюрмортов начиная с XVII века – муха обыкновенная. На каждом втором выставленном в ГТГ натюрморте она ползает по стаканам, цветам, плодам, столам и бумагам.

Согласно кредо романтика Федора Толстого, подобно цветам и предметам, все эти мухи «изображены в лучшую для себя минуту». Несуетно так изображены, тщательно, «филозофически», в соответствии с требованиями класса живописи «цветов и плодов» Императорской Академии художеств.

И вот что любопытно, в отличие от слишком декоративных бабочек мухи-труженицы и демонстрируют нам извечные превращения материи. Пространство оживает в жужжании тонких крылышек, время застигнуто врасплох благодаря предъявлению самого непарадного его мгновения – с мухой обыкновенной. Что лучше может напомнить о vanitas, чем муха-работяга, из-за которой черными «засидами» покрывается не только листочек из графической папки ГТГ? Муха – деконструктор привычного порядка вещей, первый концептуальный художник. Неспроста же она оказалась среди главных героев неофициального искусства, прежде всего у того же Ильи Иосифовича Кабакова, который посвятил мухам целый проект.

Для концептуалистов муха не только знак убожества быта и бытия. Это насекомое еще и индикатор того процесса, о котором написал в статье прекрасного каталога выставки сокуратор Кирилл Светляков: процесса очеловечивания мира неантропоморфного (муха замещает артиста) и расчеловечивания мира людского (предмет и насекомое заступают на место хозяина положения). Так что новая выставка еще и документация особой экзистенциальной драмы.

Источник: "Артхроника", 19.11.12,