10.05.2012 | Анимация / Интервью

«Мы продавцы сантиментов»

Сценарист «Смешариков» Алексей Лебедев о бабушке с артритом, байкере Нюше и семи смертных грехах

Главный козырь «Смешариков», самого успешного отечественного мультсериала, — отличные сценарии. Даже на первом для профессионалов анимационном фестивале России — Суздальском, где иронически-снисходительно относятся к упрощенным круглым героям леденцовых цветов, «Смешарики» получали премии за лучшую драматургию. У этого цикла, изначально рассчитанного на малышей, огромное количество старших поклонников, опять же благодаря остроумным и часто совсем не похожим на детские сюжетам, полным литературных отсылок и киноманских цитат, начиная с названий серий: «Полеты во сне и наяву», «Большие гонки» и «Танцор диско», «Педагогическая поэма» и «Дар», «Господин оформитель» и «Основной инстинкт», «Кто подставил кролика Кроша?» и «Ежик в туманности». Все эти истории написал петербуржец Алексей Лебедев.

Художественный руководитель и идеолог «Смешариков» Анатолий Прохоров любит рассказывать о том, как безуспешно он в поисках новых сценаристов вел семинары для драматургов, пробовал многочисленных авторов — от студентов до пенсионеров-литераторов. Сравниться с Лебедевым не мог никто.

Умение написать хороший сценарий для коммерческого проекта сегодня в нашей анимации (как, впрочем, и в игровом кино) уникально, школы нет, и те сомнительные истории, которые российские зрители видят на экране, имеют бледный вид рядом с бодрыми зарубежными шреками. Мы встретились с Алексеем ЛЕБЕДЕВЫМ, чтобы выяснить, откуда он такой взялся и что нужно, чтобы сочинить хороший сценарий для мультсериала.

—Откуда у вас такая сценарная лихость, где вы учились?

—Я учился в театральном, на актерско-режиссерском курсе у Корогодского. Помню себя театральным студентом, как на первом–втором курсе все начинали друг перед другом выпендриваться: а что ты имеешь в виду в своем отрывке? где у тебя сверхзадача, где у тебя исходное событие? Тогда по большому счету никто не понимал, о чем речь, да и теперь не понимают. Никто не может сделать просто событийный анализ пьесы. И даже я, хоть и был выпускником театрального, сначала не умел.

—То есть люди просто не понимают, что происходит в пьесе?

—В целом да. Черт с ними, драматургами. Судя по фильмам, которые выходят, людей, умеющих читать сценарии, — раз, два и обчелся. Продюсеры вкладывают бешеные деньги в то, что — заранее видно — нельзя использовать. Они видят там какую-то фишечку А на мой взгляд, все начинается с героя. Большой соблазн сделать аттракцион, закрутить интригу и вроде не дать соскучиться, но должен проявиться характер. И мне кажется, я понимаю, как это делается.

—Как получилось, что вы начали писать сценарии?

—Когда я выпустился, уже понимал, что не хочу заниматься театром, это мутотень какая-то, но что-то ведь делать надо? Пошел в нашу театральную библиотеку и стал искать материал для постановки. Убил недели три, а потом подумал: а попробую-ка сам. Написал, но решил, что не буду этого ставить. Это было году в 97-98м. Так у меня получился сценарий для полнометражного игрового фильма «Шкаф эпохи бидермайер», который через пятые руки дошел до Бронзита (один из самых знаменитых отечественных режиссеров анимации, номинант на «Оскара». — Д.Г.). А Костя тогда грезил игровым кино. В результате ничего не вышло, но этот «Шкаф» — мой первый настоящий сценарий из четырех самодостаточных новелл — с тех пор не раз возникал. После Бронзита его еще хотел сделать Баширов, с Украины звонили. Там юмор был, нескучно. Потом ко мне обратились с просьбой помочь со сценарием Высоцкий с Сикорским (питерские соавторы, режиссер и художник анимации. — Д.Г.). Хороший совет для начинающих драматургов — никогда не отказываться от самых сумасшедших предложений и никогда не спрашивать гонорара. Я работал программистом, выходные были свободны, что-то написал

—Ничего себе переходы: учился в театральном, работал программистом, стал сценаристом.

—А до этого я еще был военным, я ж суворовское училище Ленинградское окончил. Я когда учился в театральном, все поражались моему военному прошлому, в программистские времена — театральному. А теперь программистскому.

—Вы на программиста тоже учились?

Анатолий Прохоров, худрук «Смешариков»:
Лебедев — человек уникальный, он двухголовый, как дракон, и это объясняет, отчего многое может в драматургии. С одной стороны, он театральный актер и режиссер, а с другой — работал системным программистом в американской компании, то есть у него системные мозги. А известно, что драматургия не может без системных мозгов, там нужно постоянно складывать некий пасьянс с жесткой структурой, который при этом должен быть каждый раз свежим. Кроме того, Леша очень быстро рос на «Смешариках». До него нам предлагали какие-то обычные сюсюкающие детские истории. У него уже первые два сценария были очень профессиональными, хоть и простыми. Но, начиная с третьего сценария «Фанерное солнце», в его историях вдруг появилась удивительная тонкость, которую уже, если угодно, можно назвать взрослой, но которую дети тоже могли осознать. Леша все время набирал обороты, и в финале у него уже было много таких экзистенциальных историй, что вставал вопрос: «А детям-то что в них?» Так Лебедев вырулил на сценарии «с двойным смысловым дном», как мы это назвали. И тогда у нас уже для других сценаристов в так называемом «Сценарном евангелии «Смешариков» появилось первое требование: история должна быть интересна взрослым и понятна детям. Формирование этого типа истории — Лешина неоспоримая заслуга, и в истории отечественной художественной культуры для детей, где всегда было много сюсюканья, пожалуй, мы благодаря Лебедеву первыми открывали взрослый мир, взрослые чувства и психологические ситуации старшим дошкольникам.

—Да, я окончил матмех, у них есть такая классная вещь — второе высшее образование. В этом была логика. Такими вещами, как драматургия, человек должен заниматься, когда у него не горит зад, когда он не готов на все на свете, лишь бы взяли. Необходимо внутреннее равновесие, чтобы сконцентрироваться, а не смотреть в рот и пытаться угадать желания человека, который сам не знает, что он хочет. Программирование мне это обеспечило.

—Вы тяготеете к очень простым и внятным историям, это большая редкость для наших сценаристов.

—Я думаю, что если человек засмеялся или заплакал, то есть ты вызвал какие-то сантименты, то работал не зря. А если человек задумался, то кто его знает о чем он задумался: о твоей ли истории или о том, не оставил ли дома включенный утюг? Мы продавцы сантиментов, даже не продавцы смыслов. Я чувствую свою ограниченность: я не могу сказать ничего особенного, но могу попытаться сделать историю, которая будет узнаваема, переживаема, которая будет цеплять. А что будет дальше происходить со зрителем — это как критика чистого разума. Я просто должен пробудить накопленный зрителем опыт — не гипнозом, а связными историями. А этого можно достичь только через воздействие на чувство, причем гуманным способом, а не депресняком и мрачняком. У Станиславского есть девиз «Проще, легче, веселее!». Это ж гениальный код к любому ремеслу.

—Получается, что вы в «Смешариках» создали для нас новый формат коротких историй

—Это не была идея продюсера, это моя хитрость. Началось с того, что были изображения персонажей и наивное предположение художника и продюсера, что тут можно действовать как в компьютерной игре: этот у нас пчеловод, тот любит на лыжах кататься. И — оп! Появятся характеры. До этого, как я понимаю, сценарии были такие. «Вышел герой на крыльцо, посмотрел на гору: «О, какая гора большая, пойду-ка я на нее заберусь. Ой-ой-ой, что же я забираюсь на лыжах, надо лыжи снять». Снял лыжи. «А теперь я лыжи надену и съеду». Надел, съехал. «Хорошо!». Было очень большое застолье, и все собирались выдумывать персонажей. Но я сказал, что это бесполезно. Что характеры персонажей я лично могу родить только в истории, причем не в одной, а в каком-то количестве. Я же помню из своего театрального опыта, что хорошая труппа должна строиться по амплуа героев «Горя от ума», я это старался объяснить. Теперь-то я этих монстров знаю настолько, что любой микроскопический анекдот могу превратить в историю, знаю, как с помощью их реакций сделать, чтобы получился конфликт и даже месседж. Но сейчас мне глаза застилает характеры и фон, а в первый раз я, когда на персонажей глянул... Ужас. И, начиная сочинять сценарии, пытался от героев абстрагироваться, забыть, как они выглядят. Когда возник первый сценарий «Скамейка», Анатолий Валентинович Прохоров, который, по-моему, еще и не думал этим заниматься, мне позвонил: «Слушай, это здорово, а ты можешь написать два сценария?» Я тогда еще не знал, что должен буду две с половиной сотни нафигачить. Тогда половины героев еще не было, а некоторые были без характеров.

—То есть с каждым сюжетом разрабатывался новый герой?

—Да, потихоньку, причем он не сразу становился на главную роль.

—Прохоров говорил, что позже увидели нехватку женского персонажа возраста мамы. Есть как бы бабушка Совунья и внучка Нюша.

—Там все есть. Есть Нюша как воплощение тотальной женственности. Она содержит все. По Питеру едут байкеры, и я вижу, что одна байкерша — Нюша. И это правильно. Все, что связано с опытом, мы скинули Совунье. Например, разбитое сердце. Когда ясно — «не случилось» (был такой сценарий, кажется «Утерянные извинения»). Если бы это была Нюша, то воспринималось бы легко: сегодня не случилось, так завтра случится. А если это Совунья, то появляется весомость.

—Так звучит, будто вы сочиняете драму для взрослых.

—Мы снимаем семейное кино. В фильме для детей, понятно, должен быть главный или один из главных героев — ребенок. Если герой — ребенок, то хоть про атомную войну рассказывай, у тебя есть канал, через который ты строишь диалог с ребенком, он сопереживает герою.

—Значит, если у вас одна из главных героинь — бабушка, то это будут смотреть бабушки?

—Мы можем через бабушку выстроить диалог с бабушкой. Или с тем, у кого есть бабушка или соответствующего возраста мама.

—Но вы же через Совунью с бабушками не разговариваете?

—Потому что нет такой задачи. Но сделать серию про артрит можно. Про то, как ты пошла в булочную, поскользнулась, сломала шейку бедра, тебе долго никто не мог помочь, а потом ты получила воспаление легких (я историю своей бабушки рассказываю). Все шесть минут бабушек будет от телевизора не оторвать, потому что это имеет отношение к их жизни.

—Анатолий Прохоров любит рассказывать, как вы на спор написали для «Смешариков» сюжет про проституцию.

—Да, было такое. «Проституция» — это слово из взрослого языка. Если идти от сути, то это продажная любовь. Ребенок лишен нашего метаязыка, но что такое продажная любовь, он понимает, он встречается с этим. Кстати, когда я написал 223 серии и мне осталось семь, я подумал: а напишу-ка я последние серии про семь смертных грехов. Правда, никому не сказал об этом, чтобы не пугать. Пришлось обратиться к католическому катехизису, там очень грамотно расписано, что есть что. И вдруг я сталкиваюсь с проблемой: не могу написать детский сценарий про похоть. Потому что эта тема связана с гормонами, и как-то выстроить диалог с ребенком не получится. Я выкрутился, придумал аналогию похоти — графоманию. В писании вообще, а не для кого-то, есть потеря любви. Но это хитрость. Это единственный пример, когда я понял, что не обо всем могу написать.

—Так, значит, вы написали 230 серий «Смешариков» из 264?

—Да, плюс меня попросили написать десять новых 13-минутных серий, чтобы показать другим сценаристам, как почувствовать темп другого формата. Еще я написал второй полный метр, который не знаю, будут ли делать.

—Первый, «Смешарики. Начало», ведь тоже ваш?

—Да, первый тоже, но там получилось не совсем то, что задумывалось.

—Но ведь проект с этими новыми 13-минутными фильмами и полными метрами продолжается, почему вы ушли? Он стал вас душить?

—Слушайте, ну это неправильно. Я Илье Попову (продюсеру. — Д.Г.) говорю: нельзя так доить корову, чтобы кровь из нее шла. Можно 1200 серий сделать, но зачем?

—Вам кажется, что проект должен закончиться? А ведь под него создана студия. И что ж, ей теперь закрыться?

—А почему не начать новое?

—Пока сериал приносит деньги, вряд ли его закроют.

—Ну когда-то же он должен перестать И почему бы не пройти еще раз и не собрать ту же самую поляну? А я сейчас начал делать новый анимационный сериал и как продюсер, и как сценарист для канала «2х2». Я соскучился по взрослому, по матерщине.

—Что, действительно мат будет?

—Нет, это скорее настроение. Расчет на взрослых и студентов. Попробуем захватить и подростков, но не знаю, как получится. Набираем новых людей, делаем маленькую студию. Сейчас мы готовим пилот, и я с теми, кто снимает, воюю — они хотят сделать красиво, чтобы было плавное движение.

—Неужели классическая анимация в сериале?

—Нет, это флеш. Но снять подробную анимацию на тех финансовых условиях, что у нас есть, невозможно. Мы пытаемся делать ставку на юмор и на смысл. Например, в «Саус-парке» при всей его изобразительной скудости удается делать очень точные оценки.

—Конечно, но тогда дизайн должен быть очень современный, а наши продюсеры этого боятся, предпочитают что-нибудь сладенькое.

—Да. Я понимал, что у меня будет шанс что-то сделать, только если не будет давления заказчика. Это ад. Я стараюсь не соваться в такие ситуации, и все считают, что у меня плохой характер. Потому что чуть что, я говорю «извините» и ухожу. Я поэтому и согласился на очень маленький бюджет: платите мало, но тогда вы мне доверяйте. Ты и так занят работой над формой, над решением творческих задач, а когда ты еще связан чьим-то вкусом, когда ежедневно меняются критерии и установки, как в зоне Стругацких, где не только творить, но существовать невозможно. Тогда у тебя практически нет шансов сделать что-то стоящее.

—Все продюсерское кино такое. Вы с самого начала совершенно случайно попали в тепличную обстановку. Вероятно, потому, что ваш продюсер Илья Попов никогда этим не занимался. Ну и благодаря уму и опыту худрука Анатолия Прохорова. Без этого неизвестно, состоялся бы сериал или нет.

—Это да. Там продюсерская составляющая проекта совершенно непостижимым образом не вмешивалась в творческую.

—И тем не менее возвращаясь к тому, с чего мы начинали. Есть ли надежда, что в коммерческой анимации появятся новые сценаристы?

—Я уверен, что если бы количество продюсеров увеличилось, возникли бы откуда-то сценаристы и драматурги. Когда есть стратегия, появляется тактика. Мало продюсеров, которые ставят ясные задачи и которые могут позволить себе рисковать. В этих условиях можно самому обучиться и стать профессионалом. У нас государство деньги дает на анимацию, а в результате зритель посмотрит эти фильмы пару раз и все. Но это же неправильно. Государство как заказчик должно не столько обслуживать нас, создателей, сколько себя — публику, детей. Соответственно деньги должны идти от тех, кто отвечает за то, что зритель фильмы увидит. Если это полный метр, то дистрибьютор, если сериал — канал. То есть каналу даются деньги на производство с условием, что он должен фильмы показывать. Ему придется делать такое, что люди захотят смотреть. Это какой-то выход из ситуации.

—В нашей стране это будет означать, что появится еще один перевалочный пункт для денег, на котором осядет еще 50%.

—Пусть осядет. Но я думаю, не осядет, каналы же нужно наполнять контентом, и они будут рады за чужой счет сделать разведку. И если в следующий раз государство не даст денег, а канал видит, что кино собирает аудиторию, то он решится и сам снимать. Государство делает то, что оно должно делать, — геологоразведку. А потом приходят люди, зарабатывающие деньги.

Источник: "Московские новости", 5 мая 2012,