Авторы
Гелос» — первый аукционный дом в новой, перестроечной России. Он появился в 1988 году как кооператив «Антик» и сначала занимался исключительно мебелью. О торгах, ценах, покупателях, предметах и причинах неистребимости фальшивок на рынке рассказал заместитель директора аукционного дома «Гелос» Павел ГОЛУБЕВ.
— Чем аукционный дом отличается от антикварной галереи?
— Если человек, собирающийся продать антикварную вещь, приходит в галерею, он сам назначает цену. Ну, например, 100 тыс. руб. за антикварную книгу. Цена может быть адекватной, а может — завышенной. Поэтому предмет может стоять там довольно долго. Все это время галерист кормит владельца «завтраками». Галерист может искусственно взвинтить цену и ждать своей сверхприбыли порядка 200–300%. Аукцион работает принципиально иначе. Во-первых, продажа проходит по расписанию. Во-вторых, сам процесс купли-продажи максимально открытый. Ты видишь, сколько это стоит на старте, за сколько продалось. У тебя есть договор. Ты знаешь, сколько денег получишь. Аукционные дома в отличие от галерей работают на обороте, потоке. 200–300-процентной прибыли не получают практически никогда.
— Логично спросить: почему же не все идут в аукционные дома? Зачем кто-то идет в галереи?
— Очень просто. Если в галерее за принесенную книжку ты можешь просить 100 тыс. и с тобой согласятся, в аукционном доме тебе скажут: 75 или даже 50. Это резервная цена, ниже которой предмет не может быть продан. Разумеется, рост ставок мы никак не ограничиваем — если вещь будет продана дорого, от этого выиграет и покупатель, и аукционный дом. Аукционы идеальны в первую очередь для распродажи наследств, обанкротившихся состояний и отдельно шедевров.
— На что сейчас спрос у коллекционеров?
— У нашего дома нет ярко выраженной специализации. Мы торгуем всем. И ювелирными украшениями, и часами, и фарфором, и книгами, и живописью, старинной и современной, иконами, марками, монетами, оружием, гравюрами, плакатами, медалями, мебелью. Спросом пользуется все. И коллекционеров разных много, и дилеров тоже. Поскольку мы живем в России, могу сказать, что наибольшим спросом пользуется все русское. Это неизбежно. Но парадокс в том, что достойных вещей отечественного происхождения циркулирует на рынке мало. Особенность нашей истории такова, что вещи, которые могли бы находиться на рынке, реально находятся в музее. В большинстве своем они туда попали после октябрьского переворота, в первые годы советской власти это то, что большевики отобрали у аристократов и буржуа. Великая Отечественная война пополнила фонды музеев трофейными произведениями искусства. И в Эрмитаже, и в ГМИИ, и в Историческом музее колоссальное количество предметов, которые лежат там мертвым грузом. Их никто не показывает. Они низких музейных категорий. По-хорошему, этим вещам в музеях нечего делать.
Календарь «Гелоса». Аукционный дом «Гелос» проводит торги каждую неделю. Эти торги ранжированы по значению. На еженедельных пятничных аукционах продаются недорогие вещи — стоимостью приблизительно до 10 тыс. руб., а то и значительно дешевле. На т.н. больших пятницах (раз в месяц) вещи уже значительно дороже. Предметы с аукционов месяца способны пополнить коллекцию даже взыскательного собирателя. Еще более высокий статус у аукционов сезона — они проходят в конце мая, августа и ноября. Ну и наконец creme a la creme — аукцион года, который пройдет совсем скоро, 2 и 3 марта. На торгах будут продаваться старинные книги, гравюры и плакаты, монеты и награды, антикварное оружие, иконы, часы, ювелирные украшения, предметы быта и интерьера, старая и современная живопись, фарфор и стекло, серебро.
— И все же понятие моды к коллекционированию применимо? Что сейчас модно собирать?
— Трудно «вывести среднюю температуру по больнице». В коллекционирование разные люди приходят по-разному и собирают разное. Стимулом могут быть и детские впечатления (например, сохранившиеся трофейные часы). А могут быть нереализованные амбиции человека, ушедшего из профессии (вот историк, в 90-е годы стал бизнесменом, а страсть к древним монетам дарит ему иллюзию, что он «при деле»). Существует, конечно, и понятие престижа. Сегодня престижно собирать русское серебро, предметы эпохи авангарда, ар деко.
— Десяток лет назад сетовали на то, что рынок авангарда благополучно рухнул из-за немереного количества наводнивших его подделок…
— Применительно к станковому творчеству, живописи, графике ситуация действительно очень тяжелая. Однако спрос сегодня на другие артефакты авангардной поры. В частности, на книги, которые растут в цене и пользуются спросом. Книги несравнимы по цене с живописью. Их коллекционирование доступно куда большему кругу людей.
— Интересно, кто сегодня занимается коллекционированием?
— В разных сегментах это разные люди. Очень часто – бизнесмены с хорошим образованием. Мы замечаем, что образованных коллекционеров становится все больше, компетенция их все выше. Относительно каких-то вещей мы сами интересуемся мнением коллекционеров. Вроде бы прошло время «малиновых пиджаков», о которых ходили анекдоты типа «подарок я уже купил, а вот мне бы еще открытку с подписью Репин».
Кому горе от ума? Один из интереснейших лотов аукциона года в «Гелосе» — рукописное «Горе от ума» А.С. Грибоедова. Так как текст комедии на протяжении долгого времени не устраивал цензуру, «Горе от ума» без значительных изъятий было доступно только в рукописных списках. На одном из таких списков, принадлежащих С. Ляпуновой, представительнице древнего княжеского рода, сделал дарственную надпись сам Грибоедов. Список оценивается самое меньшее в 250 тыс. руб., но в «Гелосе» уверены, что на торгах цена значительно возрастет.
— Культурный уровень нашего собирателя сравнялся с европейским?
— По культуре обращения с предметами мы с Европой никогда не сравняемся. Когда свою коллекцию собирает потомок каких-нибудь английских баронетов, у него структура знаний о старинном искусстве превосходная. Она формировалась веками, с помощью книг, каталогов, описей. Он на этом вырос. Непосредственный контакт с предметом — основа компетентности собирателя. Не так у нас. В СССР периода 30–50-х сложилось так называемое номенклатурное коллекционирование. Многие партийные работники собирали тогда антиквариат — зачастую это были ювелирные изделия и предметы интерьера. Однако в отсутствие профессиональных консультантов (многих репрессировали, если они не успели покинуть Россию в 1910–1920-х годах) эта деятельность была бессистемной.
В 60-е годы помимо предметов интерьера оживился спрос на старинные книги, марки. Хотя владение антиквариатом официально осуждалось, а при некоторых обстоятельствах собирателя и вовсе могли провести по уголовной статье, на коллекционирование старинных книг, например, власти смотрели сквозь пальцы. Но это скромное послабление, конечно, не могло исправить ситуацию. Общая для советской и постсоветской России беда: связи с прошлым разрушены, историческая память прервана, предметы вырваны из контекста, их реальный провенанс (происхождение) установить часто невозможно. Это повод для разного рода мошенничества и фальсификаций.
— Антикварный рынок позднесоветской и постсоветской России существует уже 25 лет. Фальшивок на нем циркулирует меньше?
— Да не сказал бы. Уровень подделок сегодня очень высок. Технология классная, особенно в некоторых областях — в нумизматике или старинном оружии, например. На оборонных заводах Восточной Европы и России осталось огромное количество замечательных специалистов. И даже вместе с оборудованием. Это позволяет делать подделки очень высокого уровня. Задействованы люди с высшим образованием. Очень часто даже с учеными степенями.
— Помню, лет десять назад салоны в ЦДХ оставляли странное впечатление из-за неимоверного количества «вновь обретенных» работ Гончаровой, Клюна. Сегодня в живописи подделок меньше? Народ стал более искушен?
— Не думаю, что меньше. С живописью авангарда вообще все очень сложно. Ведь первое, что ты хочешь сделать, когда к тебе попадает в руки неведомое полотно известного авангардиста, — это провести пигментный анализ. Берешь установку, загоняешь под нее холст. Пытаешься понять, что у тебя за краски. А краски на полотне, созданном в начале XX века, в общем-то не будут отличаться от сегодняшних. Ты ничего не докажешь. А старую бумагу и холсты достать вообще не проблема.
— Как же защититься от подделок?
— Технологии технологиями, однако живого квалифицированного искусствоведа ничто не заменит. Самая главная на сегодня проблема — это ответственность экспертов. В нашей стране эксперты никакой ответственности не несут. И в общем нет никаких реальных предпосылок для того, чтобы это произошло. В Европе если эксперт дает положительное заключение, которое потом оказывается опротестованным, пострадавшему (покупателю) выплачиваются деньги. Эксперты страхуют свой бизнес, страхуют себя от ошибки. У нас для такой ответственности нет законодательной базы. Не готово и сообщество.
— Музейная экспертиза сегодня запрещена. Это изменило ситуацию?
— Этого не произошло. Да, сегодня искусствоведческие экспертизы сотрудников музеев печатаются не на бланках музеев, а на бланках организаций с похожими названиями. Аккредитацией экспертов занимается Минкульт (раньше это делала упраздненная ныне Росохранкультура). Около 90% аккредитованных экспертов — это те же музейные сотрудники (в сущности, это очень узкий мир), они получают аккредитацию без вопросов.
Платим за имидж. Самая дорогая работа, проданная на открытых торгах за последние годы, — это полотно «Обнаженная на фоне бюста и зеленых листьев» (1932) кисти Пабло Пикассо. Этот холст был куплен на одном из аукционов Christie's в мае 2010 года за 106,5 млн долл. В начале февраля появилась новость о шумной сделке — королевская династия Катара приобрела картину импрессиониста Поля Сезанна «Игроки в карты» (ок. 1895) за четверть миллиарда долларов. Тем не менее рекорд Пикассо не побит — холст Сезанна продан в результате частной сделки, а не на аукционе. В большинстве случаев к таким сделкам не привлекают внимание прессы, продавец и покупатель предпочитают сделку не афишировать, тем более что иногда это избавляет от некоторых расходов. В случае с Сезанном ситуация другая — катарская королевская семья намеренно рекламирует открытие Катарского национального музея резонансными покупками.
— Цены значительно выросли по сравнению с серединой-концом девяностых?
— До кризиса 2008 года цены уверенно росли. Своего пика достигли в период 2005–2007 годов. В кризис все схлопнулось. Где-то с 2010 года стало заметно восстанавливаться, но докризисных показателей, конечно, не достигло. Ни у нас, ни на русских торгах в Лондоне. Что касается структуры спроса, то в первую очередь из-за кризиса «просели» средние вещи. О нижнем ценовом сегменте говорить вовсе не стоит — там всегда что-то продается. Шедевры — отдельная тема. Человек реально стремился приобрести что-то уникальное, грезил. Понимал, что если не купит сейчас, не купит никогда. Это заставляет раскошеливаться на шедевры. А в принципе цены на искусство неуклонно прибавляют. Впрочем, нужно всегда иметь в виду и инфляцию.
— Насколько российские цены на русское искусство отличаются от цен на русское искусство на международных аукционных торгах?
— На Западе самое интересное, связанное с торговлей отечественным искусством, проходит на русской неделе аукционных торгов в Лондоне. Это проходящее два раза в год (конец осени, конец весны) мероприятие, в котором традиционно участвуют четыре дома (MacDougall’s, Bonhams, Sotheby’s, Christie’s), как магнит собирает все самое интересное. Там выставляются супервещи с отличной репутацией. Один и тот же предмет на торгах в Лондоне и в Москве с большей вероятностью будет продан дороже именно в Великобритании. Не последняя причина здесь — особая ситуация ввоза-вывоза предметов. Если человек предмет купил в России, это значит, он легально его за рубеж не вывезет. Минкульт просто не даст ему разрешения. А существенная часть покупателей (особенно русской живописи) не очень доверяет нашему государству и по возможности предпочитает держать предметы «там». Если ты покупаешь предмет здесь, должен смириться с тем, что он скорее всего здесь и останется. Поэтому даже на равные по качеству вещи в России цены дешевле, чем в Европе.
Творчество Межерицкого - странный феномен сознательной маргинальности. С поразительной настойчивостью он продолжал создавать работы, которые перестали идти в ногу со временем. Но и само время перестало идти в ногу с самим собой. Ведь как поется в песне группы «Буерак»: «90-е никуда не ушли».
Зангева родилась в Ботсване, получила степень бакалавра в области печатной графики в университете Родса и в 1997 переехала в Йоханесбург. Специализировавшаяся на литографии, она хотела создавать работы именно в этой технике, но не могла позволить себе студию и дорогостоящее оборудование, а образцы тканей можно было получить бесплатно.
