17.02.2012 | Музыка

Рояли гибнут сотнями

Пианист Петр Айду рассказал о судьбе музыкального антиквариата

Снискавший международное признание в разных жанрах фортепианного искусства пианист, руководитель музыкальной лаборатории театра «Школа драматического искусства» Петр Айду рассказал  о том, почему у нас выбрасывают старые рояли, чем французский клавесин отличается от итальянского и как работает оркестр без дирижера.

— Фестиваль театра «Школа драматического искусства» «Вифлеемская звезда», который проводится ежегодно в рамках Международных Рождественских образовательных чтений, открылся 15 января вашим сольным концертом «Токкаты и куранты». Расскажите о его программе.

— Отправной точкой был не композитор, а инструмент, специально заказанный в Германии для исполнения итальянской музыки раннего барокко. В 2009 году я заказал у немецкого мастера Кристиана Фукса модель итальянского клавесина XVII века и теперь вынес на суд публики программу, которая для подобного клавесина придумана: книгу «Токкаты и куранты» 1657 года Микеланджело Росси. В ней пьесы отличаются совершенно дичайшими, сложнейшими для исполнения хроматизмами, неправильными, истинно барочными пропорциями, неожиданными поворотами. Мои амбиции состояли не только в предъявлении уникального звука воссозданного барочного инструмента, но и в том, чтобы сыграть всю книгу Росси целиком, наизусть. Полностью погрузить слушателя в поток звуков итальянского барокко, таким образом приблизиться к пониманию уникального времени эпохи. Мы сегодня привыкли к разным ютюбовским просмотрам одного, второго фрагмента. Мозг не в состоянии ни во что глубоко погружаться: легко нажать на кнопку «стоп» и открыть новое окно трансляции. Но на концерте хотелось создать ситуацию, чтобы подобное было невозможно.

— Каковы же особенности звучания итальянского барочного клавесина в отличие, например, от французского?

— Важно точное понимание стиля исполняемой старинной музыки, потому на клавесине другой школы (фламандской, французской) играть Микеланджело Росси — удовольствие невеликое. Итальянский барочный клавесин имеет почти гитарную жесткость звучания, и в ней есть своя, только итальянской музыке присущая страстность. Сугубо итальянское жесткое зацепление струн не похоже на мягкий звук французского клавесина. Учтите, что звучание инструмента — данность, с которой клавесинист работает. Исправить звук, тембр он не может. Он может только управлять временем.

— Ваш концерт открыл и фестиваль «Вифлеемская звезда», и придуманную лично вами программу «Осколки музыки». Расскажите о ней.

— Смысл серии «Осколки музыки» в том, что каждый концерт — замкнутое музыкальное пространство. 15 января я сыграл итальянское барокко на барочном клавесине. 4 марта планирую исполнить романтическую музыку (Бетховен, Лист, Вагнер) на большом концертном рояле 1900 года фирмы Becker. Такие стояли в консерватории в эпоху Скрябина. Этот инструмент был найден моим другом, мастером Алексеем Ставицким. Он привел его в порядок и вернул роскошный звук. Третий концерт, возможно, произойдет в конце марта. Я исполню репертуар второго концерта серии, но на другом инструменте — английском рояле 1870-х годов. Долгое время рояль жил в этом театре, теперь у меня. Идея — сравнить музыку в звучании разных инструментов. Следующие планы серии связаны с французской позднебарочной музыкой, с романтической музыкой, что будет исполнена на реконструированном венском фортепиано 1810-х годов

— Можно ли сказать, что ваша программа строится на взаимоотношениях музыки и инструмента?

— Во многом да. Более того, это повод для того, чтобы бить тревогу о гибели уникальных инструментов, на реставрацию которых нет ни денег, ни энтузиазма. Не находящиеся в музеях и хранилищах старинные клавесины, пианино, рояли становятся все более ветхими, а работа с ними не налаживается.

— Судьбе музыкального антиквариата была посвящена устроенная вами в рамках 4-й Московской артбиеннале программа PianoReCycle. В новом художественном центре — Arthouse — проходила выставка старинных клавишных. Многие из них увечные в прямом смысле — без ножек, без крышек. А ведь были там фортепиано эпохи Бетховена, Чайковского...

— Это был сигнал SOS! Эти инструменты я собирал повсюду: что-то приобретал за небольшие деньги, что-то перехватывал у хозяев, готовившихся вынести их на помойку. Хранить это мне было негде. Потому решил выставить и обратить внимание. По счастью выставку посетил директор ОАО «Алмазный мир» Сергей Улин. В больших цехах этого завода, в которых поддерживается достойный температурно-влажностный режим, устроено подобие пансионата для антикварных музыкальных инструментов.

— Странно слышать о таком безразличии к раритетным инструментам. Ведь совсем недавно само производство фортепиано в России было прекращено.

— В последние годы старые рояли активно выбрасывали на помойку. Их практически не осталось. Теперь выбрасывают старые пианино. Еще 15–20 лет назад они представляли собой некую ценность, дорого продавались. Теперь продать за бесценок — и то счастье. Предупрежденные мною грузчики звонят мне, если очередной экземпляр XIX века отправляется на свалку. Выбрасывают инструменты сейчас сотнями. Сегодня царит новая конъюнктура. Если нужен инструмент (для детей, учащихся в музшколе), гораздо проще купить цифровые клавиши. Они не требуют настройки, не ломаются, на них не влияет влажность. Они не живое дерево. Срок жизни фортепиано по определению небольшой. Его постоянно необходимо поддерживать в рабочем состоянии. Ведь изобретение фортепиано связано с идеей сильного натяжения струн, которое обеспечивает, во-первых, мощность звука, во-вторых, жесткость настройки. Потому в каждом пианино создается напряжение весом около 15 тонн. Это колоссальная, работающая на разрыв сила. Инструменты работают на износ. К тому же у нас, как правило, ужасающие условия хранения. И влажность — особенно зимой при отоплении очень сухо. В общем, не Италия. Вот люди повсеместно в России и переходят на электропианино.

— Да, симулякры побеждают. Ценить живую историю, живой звук — это не про нас. В театре «Школа драматического искусства» вы помощник главного режиссера, Игоря Яцко, руководитель музыкального отдела театра. Вы ощущаете себя вовлеченным в процесс жизни самого театра?

— Дело в том, что театр в лице его бывшего художественного руководителя Анатолия Васильева меня и пригласил. От Васильева исходила идея организации концертов, которые затем стали поводом для создания при театре музыкальной лаборатории. Само пространство театра не только многофункционально, открыто для сосуществования разных видов искусств, но и отлично выстроено акустически. Это отличительная особенность здания театра на Сретенке. Нет аналогов не только среди построенных в Москве театров, но и среди концертных залов. То, что мы имеем на Красных холмах, в Доме музыки, — пародия на современный концертный зал. В театре «Школа драматического искусства» живой звук и живая музыка играют большую роль. Я рад, что в этом участвую. Еще одна базовая установка театра — лабораторность. Разные люди занимаются своим делом (актерским мастерством, пластикой, хореографией, музыкой), потом объединяются в нужный момент.

— Меломанам хорошо известно, что вы возродили авангардный саундпроект, созданный в 1922 году и просуществовавший тогда десять лет, — первый оркестр без дирижера Персимфанс (Первый симфонический ансамбль). Как возрожденный Персимфанс поживает сегодня?

— С Персимфансом у нас сейчас затевается грандиозный план — мы собираемся 8 февраля открыть фестиваль в норвежском городе Киркенесе. В составе Персимфанса будут помимо основной московской группы музыканты из Петербурга, Мурманска, Бергена и даже Дублина, а также духовой военный оркестр города Харштата почти в полном составе. После нескольких дней репетиций будет представлена программа из музыки Глинки, Чайковского и авангардного композитора 20–30-х годов Александра Мосолова. Наше выступление — первый в истории опыт. Никогда в ансамбль без дирижера не собиралось столько народу из разных стран, ведь Персимфанс первого созыва даже не был никогда за границей!

Источник: "Московские новости" 18.01.2011,