29.12.2011 | Pre-print

Завтра была война-3

«Баллада о солдате»

3

...

-- Есть Казанцев!

-- Каждан?

-- Есть Каждан!

-- Карелин?

-- Есть Карелин!    

-- Кедрин?

-- Есть Кедрин!

-- Кин?

-- Есть Кин!

-- Кистяков?

-- Есть Кистяков!

-- Ковбасюк? Ковбасюк?.. Корвин?

-- Есть Корвин!

...

Перед обедом мать сочла сливы и видит: одной нет.

-- Слово имеет старший батальонный комиссар запаса товарищ Рубанчик.

-- Товарищи! Работники нашей киностудии вливаются в ряды народного воинства. Вместе со всей страной мы готовы дать сокрушительный отпор немецко-фашистким захватчикам...

-- Милий Степанович, – пригибаясь, как под пулями, к Ротмистрову подбежал профгруппорг цеха и шепотом: – Ковбасюк пришел, говорит: замок заело.

-- Мог бы и не приходить.

-- Милий Степанович, плачет. Спрашивает, можно ему занять место в строю?

-- Я же сказал: нет.

Рубанчик продолжал потрясасать в воздухе кулаком.

-- Нас вдохновляет пример наших героических предков, Суворова, Кутузова, Александра Невского, Минина и Пожарского...

«Особенно твоих предков. Да немцы под орех всех разделают». Это была сложная комбинация злорадства, ненависти и паники. Нельзя сказать, что профгруппорг ненавидел этих выстроенных в две шеренги дяденек, добрая половина из которых сверкала лысинами. Но многих ненавидел люто, например, Кедрина. А Рубанчика что – любил?

-- Да здравствует наша Родина, товарищи, могучая и непобедимая! Да здравствует великий советский народ! Враг будет уничтожен и разгромлен, товарищи!

Гавря смотрел на ополченцев-мосфильмовцев, плечом к плечу с которыми он мог бы сейчас стоять, и по его огромным, как надувные шары, щекам катились под стать им такие же крупные слезы. Он мог бы стоять в одном строю анималистом Дриго, с оператором Корвиным, со сценаристом Ираклием Кедриным.

Заметив профгруппорга, бросился к нему:

-- Ну что?

-- Неумолим боярин.

Все-таки Гавря пробился с Ротмистрову, задевая всех своим мешком.

-- Милий Степанович, я же собрался, я... замок заело, а я был один дома... я уже в окно хотел, когда мамаша пришла... может... а?

Ротмистров не удостоил его взглядом, уполномоченному по спискам было не до него. А Гавря стоял, сопел, мял в кулаке широколопастный свой галстук.

-- Послушайте, – наконец повернулся к нему Ротмистров – вы бы себя видели. Вам же персональный вагон подавай, в обычный не влезете. Вон какое брюхо наел.

-- Милий Степанович, у меня неправильный обмен веществ. Я таким родился. Пожалуйста... я вас умоляю...

-- Все, вычеркнут. Уже передано в отдел кадров.

Гавря перебежал через улицу в административный корпус и без доклада влетел к начальнику отдела кадров.

-- Есть выравнять... есть... – повесив трубку, он уставился на Гаврю, уже настигаемого откровенно хватательным движением секретарши.

-- Товарищ Строев! Спасите! Речь идет о жизни и смерти! Я Ковбасюк! Я опоздал на перекличку. Меня товарищ Ротмистров вычеркнул. Сейчас уже все отправляются. Внесите! Я тоже ополченец-мосфильмовец!

-- Запишитесь по месту жительства. В другой раз не будете опаздывать. Быстро освободите кабинет, пока я не вызвал охрану. А ты куда смотришь?

Гавря упал на колени.

-- Товарищ Строев! Не могу по месту жительства. Они не как мы. Они в ополчение записываются, чтобы в армию не попасть и зарплату сохранить. Говорят, воевать не будут, только склады будут охранять да диверсантов ловить, – Гавря дернул себя за воображаемую бороду – на резиночке, как в фильме «Девушка с ружьем».

-- Как ваша фамилия?

-- Ковбасюк... Гавриил Малахович.

Строев снял трубку и увидел, как глаза у Гаври засияли счастьем. Он продолжал стоять на коленях, обеими руками прижимая к себе мешок. Строев положил трубку.

-- Лида, повторно запиши его, поняла?

-- Товарищ Строев, век вам этого не забуду.

Но коротка память человеческая.

Улучив момент, Гавря приблизился к Кедрину:

-- Ираклий Отарович, а я к вам домой сценарий для переработки приносил, не помните? «Племя молодое». Я тогда в сценарном отделе работал.

Кедрин прекрасно все помнил. Это было перед арестом Шумяцкого.    

-- Нет, не помню.

От Мосфильма прошли строем до Куйбышевской площади. В ногу с колонной шла женщина, бок о бок с безымянным мосфильмовским электриком, стараясь держать его под руку. Гавря слышал, как Кедрин сказал: «Это, должно быть, жена соседа».

На Киевском вокзале всем раздали саперные лопаты, и Гавря слышал, как Кедрин сказал: «Будем фрицам могилы копать».

Говорили, что их повезут в сторону Ржевска. Когда тронулись, Гавря уснул и проснулся от шума. Поезд стоял. Кто-то, пробегавший, крикнул ему: «Воздух!» Первая мысль: у него нет противогаза.

Все выпрыгивали из вагона и сбегáли в поле. Прыгать было страшно. Преодолевая себя, Гавря плюхнулся на насыпь и тяжело побежал, куда все. Увидав Кедрина, поспешил к нему, но тот рухнул ничком на землю. Послышалось частое «дюйм-дюйм-дюйм», и всё кругом расстоянием в дюйм покрылось кустиками разрывов. Неправдоподобно низко вихрем пронеслись два огромных крыла.

Отплевываясь от попавшей в рот земли, Кедрин проводил самолет глазами.

-- Поэты, сволочи.

На носовой части он успел прочесть, большими буквами: «Пегас» – слово, которое Гавря никогда раньше не слышал и уже никогда не услышит.