Россия, 2011
11.11.2011 | Кино
Показ Гордона«Огни притона» как уникальный образец идеально красивого фильма
Фильм «Огни притона», только что вышедший в московский прокат, ожидает невероятная судьба. Режиссер Александр Гордон намерен проехать с ним по стране, устраивая после сеансов обсуждения, как в своей телепередаче «Закрытый показ». Потом фильм удостоится полноценного «Закрытого показа» на «Первом канале». Так что резонно рассматривать его как манифест.
Несколько сезонов Гордон словом учил неразумных режиссеров, как надо снимать кино. Теперь он учит их делом. Говорят, некоторые кинематографисты уже рыдают от благодарности.
«Огни притона» — фильм о красивой женщине с золотым сердцем, которая в Одессе 1958 года, где все, как водится, очень афористично и колоритно, сопереживает кому может. А еще мечтает о женском счастье, а оно ускользает, потому что люди вокруг разные и не всегда хорошие.
Не станем задаваться вопросом, может ли золотое сердце принадлежать бандерше, которая содержит подпольный бордель с двумя юными девочками и вдобавок относится к своему ремеслу романтически (все лучше, чем тоскливо выйти замуж и до конца дней стирать чьи-то носки). Поверим, что Александр Гордон и его отец Гарри Гордон, по повести которого фильм снят, подобных золотых женщин встречали. Но некоторыми вопросами все же зададимся.
Гордон-младший обожает в «Закрытом показе» разносить чужие фильмы за отсутствие логики и цельности. Увы, с логикой в «Огнях притона» тоже не все ладно. Как выражаются в подобных случаях, драматургия хромает.
Гордон выводит на авансцену массу персонажей. Но только трое из них оставляют сколько-нибудь цельное впечатление: 1) главная героиня — Оксана Фандера (играет замечательно — не зря получила приз «Кинотавра»), 2) ее суровая мать — Ада Роговцева, 3) страдающий психическими припадками пляжный философ-алкоголик, бывший офицер, военнопленный и зэк, которого героиня Фандеры жалеет так, что даже строит планы о совместной жизни (неожиданная роль мэтра московского театрального авангарда Алексея Левинского). Все прочие зачем-то отвлекают зрительское внимание, торчат на экране минут по пять-десять, словно и дальше будут важны, после чего Гордон их начисто теряет. Потерял даже персонажа Богдана Ступки, хотя подчеркивает в титрах, что Ступка и Роговцева — народные артисты СССР (надо понимать так, что Гордон говорит: вот когда умели делать кино, вот на какие образцы я ориентируюсь!).
Особенно несуразна ситуация с неким 16-летним мальчиком, который некоторое время увивается за героиней Фандеры. Персонаж Левинского произносит фразу, заставляющую насторожиться: мальчик, мол, поганенький и способен на убийство. По всем законам драматургии это то самое ружье, которое висит на сцене и в финале обязано выстрелить. От мальчика ждешь пакости. Но Гордон теряет и этого мальчика.
В характере главной героини тоже нестыковки. Ей наконец-то удается достичь примирения с матерью, прилюдно называвшей ее проституткой. Почему же именно после этого светлого примирения она — впервые в фильме — чувствует себя полностью опустошенной? И совсем уже чушь с финалом, что странно для Гордона, требующего от чужих фильмов, чтобы те отвечали на любые вопросы бойко и без запинки. Я обсуждал финал с тремя искушенными в кино людьми — никто из них толком не понял, что же именно произошло. Все выдвигали свои версии. Неряшливость, однако! Понять финал можно. Но лишь прочитав какое-нибудь интервью Гордона. В одном он сказал: «У героини Оксаны Фандеры не хватит никакого сердца, чтобы всех жалеть. Поэтому она обречена. Но это высокое обречение. Это подвиг. Герой, когда совершает подвиг, погибает». Ага, вот оно значит как!.. Золотое сердце не выдержало. А мы-то думали, она просто спать легла.
Сомневаюсь, будто зрители взахлеб читают интервью Гордона. Так что некоторые наверняка ни фига не поймут. Но, полагаю, режиссер не станет особенно переживать. Потому что свою сверхзадачу он выполнил — и с лихвой.
Какой же была сверхзадача? Рискну угадать.
Меня вдруг смутило: почему пляжные сцены окрашены восхитительным предвечерним светом (это когда песок становится оранжевым, а море особенно синим), при том что, судя по недлинным теням, дело происходит днем? Выходит, при съемке использовали фильтры или же изображение обработали потом на компьютере. Почему? Потому!
Потому же, почему в трамвайных сценах, когда крупные планы Фандеры наиболее эффектны, закадровая музыка становится до умиления лирической. Потому же, почему героиня Фандеры своими платьями, прической, походкой разом напоминает персонажей Анны Маньяни (но это хотя бы понятно — 50-е годы), Моники Белуччи из «Малены» и Пенелопы Крус из «Возвращения» Альмодовара. Потому же, почему в финальной сцене по щеке Фандеры скатывается слеза Кабирии, а потом на ее лицо опускается прозрачная занавеска.
Потому что так красивше. Потому что представление Гордона о хорошем кино, вероятно, сводится к тому, что хорошее — это непременно красивое. Надо же, человек строит из себя в телепередачах циника, а в душе-то, оказывается, все еще трепетный юноша, тоскующий по старомодной красоте, старающийся сделать нам красиво в надежде, что именно за это мы его оценим и полюбим. Судя по тому, что в кадр регулярно попадает маленький мальчик, становящийся невольным свидетелем событий (на челе мальчика прямо-таки написано «маленький Гордон»), эту тоску по красоте режиссер «Огней притона» вынес из самого раннего детства. (С ходу опровергну возражения. Я прочел, что в Одессе Гордон не жил. Только папа жил. Тем не менее подтекст образа мальчика очевиден.)
Я не хочу мешать Гордону снимать те фильмы, какие ему нравятся. Должно же ведущему программы «Закрытый показ» хоть что-то в кино нравиться? Но есть два важных обстоятельства. Гордон в своих передачах любит морализаторство — так вот мораль от меня.
Во-первых, считаю, что если человек делает фильмы, то не имеет права публично заниматься кинокритикой, анализировать фильмы других. Во-вторых, анализировать с такой злобой (Владимир Хотиненко тоже ведет дискуссию о кино — на канале «Культура». Но там кино документальное, которое Хотиненко как режиссер не снимает. И он доброжелателен.) Чем талантливее режиссер, тем с большим остервенением набрасывается Гордон на его картины. Недавняя ситуация с «Кочегаром» Балабанова (до которого Гордону как режиссеру пока как до Эвереста), когда для уничтожения фильма позвали каких-то питекантропов, наконец-то взбесила даже телекритиков. Кто бывал на записях «Закрытого показа» (я в их числе), могут подтвердить, что многое ведь еще остается за кадром.
В перерывах Гордон может отпустить такую фразочку, скорчить такую физиономию по отношению к съемочной группе Гордон искренен: он искренне ненавидит чужое кино. Трудно не заподозрить в этом профессиональную зависть и комплексы.
Пусть снимает — все красивее и красивее. Пусть ведет новые и новые программы, в которых продолжит эксплуатировать свой телеобраз мизантропа. Но пусть перестанет учить кинематографистов жизни.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.