Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

10.12.2005 | От копеечной свечи...

Любовь зла

Или нечто об историческом значении домоправительниц

10 сентября 1825 года в усадьбе Грузино – вотчине всесильного временщика и фактического правителя России Алексея Аракчеева случилась беда. Повар зарезал домоправительницу Настасью Минкину - давнюю пассию графа. Настасья Федоровна - крестьянская дочь, умная, красивая и решительная, сумела привязать к себе Аракчеева настолько, что он оставил законную жену. Какою ворожбой она этого добилась - неведомо. Но окрестные крестьяне были убеждены, что она - точно ворожея, и, пожалуй, ведьма. Тут, впрочем, никакой мистики не было, просто, наладив в вотчине правильно организованную шпионскую сеть, Минкина была в курсе самых интимных подробностей крестьянской жизни. Для укрепления привязанности сожителя Минкина иногда проделывала рискованные трюки: инсценировала беременность (носила подушку под платьем), а потом предъявила «счастливому отцу» младенца купленного у солдатки.

Влияние Минкиной на графа было так велико, что перед нею заискивали высокопоставленные лица. Сам император Александр Павлович, бывая в Грузине, заходил в ее комнаты пить чай.

С годами характер Настасьи Федоровны решительно испортился. Дворовых третировала она беспощадно. Осенью 1825 года особенно доставалось комнатной девушке Параше. До поры та сносила издевательства терпеливо. Но 10 сентября барыня принялась поучать ее за какую-то пустяковую провинность раскаленными щипцами для завивки волос, «вырывая из лица куски мяса». Параша не стерпела и убежала на кухню. На кухне же обретался ее брат, служивший у графа поваром. Увидав изуродованное сестрино лицо, он схватил кухонный нож, бросился в покои барыни и разделал ее как свиную тушу.

Граф был безутешен и с горя начал чудесить. Он уединился в Грузине, отпустил бороду, носил на шее платок, омоченный кровью убиенной Минкиной. И прежде суровый и взбалмошный граф стал по отзыву очевидцев вовсе «дик и злобен». Устроив домашнее следствие, он подвергал ужаснейшим истязаниям множество людей, которые «могли хотя косвенно знать» об убийстве.

При этом граф забросил все дела. Государю, призывавшему его в Таганрог, он ответствовал «Батюшка ваше величество! Случившееся со мною несчастие, потерянием верного друга, жившего у меня в доме 25 лет, здоровье и рассудок мой так расстроило и ослабило, что я одной смерти себе желаю и ищу, а потому и делами никакими не имею сил и соображения заниматься. Прощай, батюшка, вспомни бывшего тебе слугу; друга моего зарезали ночью дворовые люди, и я не знаю еще, куда осиротевшую свою голову преклоню, но отсюда уеду».

Практически империя осталась без верховного руководства, поскольку в последние годы царствования Александра I все бразды правления были сосредоточены в руках Аракчеева, без которого никто ничего существенного предпринимать не решался.

Между тем помимо прочих дел «под личным контролем» Аракчеева, как сказали бы сейчас, находилось дело по доносу унтер-офицера Шервуда, открывшего правительству существование тайных обществ.

Сын английского джентльмена на русской службе Иван Васильевич Шервуд получил довольно основательное домашнее образование, знал несколько новых языков и даже латынь. Будучи определен на службу в 3-й Украинский уланский полк, расквартированный в Новомиргороде, в 60 верстах от знаменитой Каменки - одного из главных пунктов собрания будущих «декабристов», Шервуд, отличавшийся наблюдательностью, скоро постиг смысл толков о грядущей «перемене в государстве», шедших между офицерами 2-й армии. Разыграв из себя сочувствующего, он вошел в доверие к Федору Вадковскому, который обещал посвятить Шервуда в подробности о делах общества при следующей встрече. Вадковский так был очарован Шервудом, что отправил с ним послание Павлу Пестелю, где о посыльном писал в превосходных тонах: «Его характер вообще английский... он тверд в своем слове и неуклонно стремится к своей цели. На первый взгляд кажется холоден, но он способен к горячей преданности; нет жертв, на которые он не решился бы для достижения своих замыслов, нет опасности, которой он не презрел бы, чтобы успеть в задуманном им предприятии... он обладает необычайной тонкостью в выборе средств для своих действий».

Средства Шервуд выбрал самые незамысловатые: добился через знакомого лейб-медика Якова Виллие вызова в Петербург под благовидным предлогом, и в начале июня 1825 года был представлен государю, коего в самых общих чертах известил о существовании заговора.

«Горячо преданный» унтер просил предоставить ему годовой отпуск, чтобы он мог, прикинувшись эмиссаром тайного общества, свободно переезжать с места на место и разведать возможно больше. Отпускное свидетельство было выдано Шервуду за подписью Аракчеева, которому одному - ради сугубой секретности - Шервуд должен был препровождать подробные доклады. Первый такой доклад он должен был передать фельдегерю в Карачеве 20 сентября. Но тут Аракчеев отошел от дел. Курьер опоздал на десять дней, а потом дело и вообще замерло. Настолько, что Аракчеев только 12 декабря 1825 года собрался, наконец, встретиться с великим князем Николаем Павловичем, который готовился со дня на день занять престол. Как жаловался потом Николай другу Ивану Дибичу, о расследовании заговора Аракчеев ему только «упомянул… не зная, на чем оно остановилось». Николай отправил к Аракчееву за подробностями петербургского военного губернатор графа Милорадовича, «но как граф принял за правило никого у себя и нигде не видеть, даже и по службе, то и не пустил к себе Милорадовича», хотя он и велел сказать, что он от Николая.

Но если бы Настасья Минкина не зверствовала, то заговорщики были бы арестованы задолго до несчастного междуцарствия — столь удобного повода вывести войска на Сенатскую площадь. И будить Герцена пришлось бы кому-нибудь другому.











Рекомендованные материалы



Стекольщик, офис и листобой

Особенно же меня тронуло интервью режиссера Юрия Норштейна. Это чудесно, когда человек настолько равен себе. Среди самых важных слов Норштейн называет пространство, мироздание, мироощущение, возвышение.


Крестины и крестное целование

Народ смотрел на Скопина как на богоданного спасителя от бедствий смуты. Взбалмошный Прокопий Ляпунов даже отправил к нему послов с предложением самому венчаться на царство, от чего Михаил Васильевич решительно отказался.