29.09.2011 | Колонка

Третья столица

Как музыкальная периферия победила центр

Неделю назад мой друг и коллега Глеб Лисичкин проводил в своем фейсбуке небольшой соцопрос — требовалось назвать лучшую новую московскую группу, появившуюся за последний год. Я быстренько попытался что-то вспомнить, ожидая, что на ум придет имен как минимум десять, — и не вспомнил практически ничего. Ну то есть либо группа появилась больше года назад. Либо это, строго говоря, не группа (как Ggle Highs, к примеру). Либо — самый частый случай — не из Москвы. Несколькими днями спустя, публикуя на сайте материал про «Творожное озеро», я в технических целях занимался пересортировкой артистов, проходивших у нас под грифом «новые русские», и обнаружил, что, собственно, за последние 9 месяцев непосредственно из Москвы из этих артистов было ровно два (и это еще без поправки на тот факт, что автор этого самого проекта Ggle Highs вообще-то приехал в город учиться из Тульской области). Остальные — в лучшем случае Электросталь или Зеленоград; Петербург (допустим, тоже столица); а потом — Омск, Красноярск, Екатеринбург, Калининград, Мурманск, Челябинск, далее везде. Само по себе это, конечно, не должно шокировать или радовать — ну да, новая музыка производится не в одном городе на территории нашей необъятной страны; если бы производилась в одном — было бы совсем грустно; ну да, интернет худо-бедно дошел до всех, и волны распространяются равномерно. Дело в другом.

Похоже на то, что Москва сейчас перестала быть центром, в который всем необходимо стремиться и из которого все неизбежно распространяется. Москва сейчас — это если и не приговор, то, во всяком случае, определенная оптика, ракурс, точка зрения, и совсем не факт, что самая выигрышная и продуктивная.

Тезис «Москва как Лондон» (оставим за скобками то, что в конкретных обстоятельствах этой недели он звучит несколько саркастически) за последнее десятилетие успел превратиться из программного лозунга в жупел; сейчас практически любой умный человек, дай ему волю, с удовольствием расскажет про проблемы внутренней эмиграции и про то, что нельзя жить, как в Лондоне, если за углом живут, как в канаве. Это, конечно, сложный вопрос; однако ж факт заключается в том, что эта самая программа, к которой искомый лозунг относился, до некоторой степени уже выполнена и реализована. В Москве сейчас можно жить, как в (условном) Лондоне. Более того, довольно большое количество людей этой возможностью пользуются. Да, такая позиция предполагает вольное или невольное закрывание глаз на многие окружающие вещи; да, она по-своему безответственная — речь не об этом, а о том, что она в принципе реализуема. И когда «редкий денди» Антон Севидов пишет, что с тем видом, который открывается из его спальни, «с легкостью можно представить, что ты не в Москве, а в Париже, Лондоне или Берлине» — ну да, можно усмехнуться по поводу того, с какой интонацией это говорится, но принципиально-то ему не возразишь: действительно можно. И разумеется, весь этот расклад впрямую влияет на новую музыку — потому что она делается новыми людьми, к жизни которых весь этот расклад имеет самое непосредственное отношение.

В Москве чаще поют не по-русски — и во многом по вышеуказанным причинам распространена позиция, что, раз уж мы живем в глобальном мире, почему бы не делать это в полной мере, до конца (для пущей красоты конструкции хочется добавить, что две, кажется, самых ярких молодых группы города из поющих по-русски — Narkotiki и «Краснознаменная дивизия имени моей бабушки» — тоже не вполне из Москвы: одни целенаправленно приехали с Дальнего Востока покорять столицы, другие живут в Малаховке, которая тоже немного другой мир).

В Москве почти всегда не по-русски играют. В Москве легче испытывать иллюзию, что у нас есть хоть сколько-нибудь связная музыкальная индустрия. В Москве, короче, довольно легко можно существовать так, что условные The Horrors будут казаться ближе и роднее условного Шевчука. И я не говорю, что это плохо. Это прекрасно, на самом деле. Но это не единственный способ ориентации в реальности.

По техническим причинам последние полтора года я был лишен возможности выезжать за границу — и много ездил по разным городам внутри страны: Казань, Ростов, Вологда, Калининград, Самара, Пермь, Владимир, и так далее, и так далее. Так вот: распространенная присказка о том, что за МКАД начинается другая страна, конечно, имеет под собой определенные основания, но верить ей целиком и полностью было бы опрометчиво. В частности, эти самые новые люди — молодые, открытые в мир, ловящие волны, которые по этому миру идут, и как-то примеряющие их на себя (можно называть их хипстерами, сколько угодно) — совершенно точно есть везде. Да, их бывает совсем немного, но они всегда заметны, потому что хотят быть заметными; и уж тем более они выделяются на общем фоне в городах большой России, которые, как правило, существуют в нескольких эпохах сразу. Волны, как и было сказано, распространяются равномерно и доходят до них одновременно с Москвой; и важно еще, что, как показывает практика, для того чтобы распространить в мир что-то свое, им вовсе необязательно ехать в Москву — те же самые механизмы работают и в обратную сторону; да, нередко через пень-колоду, помедленнее, но работают.

При этом способ ориентации в реальности в городах за пределами Москвы несколько иной. В частности, там, кажется, невозможно безнаказанно и полноценно представить себе, что ты живешь в Лондоне. То есть можно, но не до конца.

Разлом между несколькими очень разными сосуществующими в России модусами существования (ну, совсем условно — «советский», «корпоративный», «коррупционный», «из девяностых» и проч.) там куда более ощутим, эти модусы налезают друг на друга, постоянно втыкаются один в другой; и если в Москве существует прекрасная резервация тире оазис, которая красиво и небезуспешно притворяется центром мира, то там, как правило, ничего подобного нет; все живут в одном пространстве — и неизбежно друг на друга влияют. И что бы ни было у тебя в плеере, ты идешь по улицам, которые всегда охотно напомнят, где именно ты находишься. И это, разумеется, тоже влияет на музыку. Как сформулировал герой последнего выпуска рубрики «Новые русские»: «Я всерьез задумался, что английский язык не подходит для выражения мыслей, рождающихся под впечатлениями от здешней природы, местного быта» — и речь здесь не только о языке, но и о звуке, об атмосфере, об оформлении, о чем угодно.

В музыке, происходящей из-за пределов Москвы, обычно слышно, как одна реальность сталкивается с другой, как они при этом трещат, звенят, поют — и как из этого столкновения происходят очень живые смыслы и звуки.

Не знаю; возможно, все это вполне самоочевидные соображения, не требующие проговаривания. Но по крайней мере кое-как сформулировав их, я нашел для себя ответ на один вопрос, который довольно долго меня мучил и который я здесь уже даже в какой-то форме задавал: почему песни ростовской группы Motorama мне кажутся очень своими и родными, а песни московских групп Xuman или Pompeya — не кажутся, хотя звуки они производят по схожей, в общем, модели. Может быть, вот как раз поэтому.

Источник: "Афиша", 11.08.2011,