11.04.2011 | Япония без вранья

Конский навоз и…

... глобальная экономика чувств

– На землетрясении в Кобэ двести миллионов заработали. Большая часть, конечно, боссу досталась, да только мне тоже малость перепало. Он, понимаешь, в налогах не больно силен, даже в университете не учился, вот и говорит мне: давай-ка, мол, настрочи мне декларацию как следует, ты ж раньше в мэрии работал, знаешь, что там и как. А я, что, дурак что ли? Сразу говорю ему: у меня, знаешь, в списке обязанностей такого не написано. Он поглядел на меня, поглядел, да и сдался: десять миллионов мне отписал, за услуги. Вот на них я себе ресторан в Таиланде и купил, жену завел вторую, ребенка. Жена потом, правда, в Бангкок сбежала, к любовнику, а ребенка мне оставила – у них там это дело обычное. А мать ее мне сразу новую подыскала, из той же деревни. Молоденькую.

С этого землетрясения даже не знаю, сколько сделаем – отсюда все-таки далековато – да, наверное, тоже не мало – у босса вон уже вторую неделю улыбочка с лица не слезает.

Мой частный ученик, толстый и низенький малый уже за пятьдесят, который в молодости ходил в Гималаи и до сих пор может без веревки взобраться по тринадцатиметровой стене Осакского Замка, гордо называет себя торговцем. Окончив университет, он было устроился на работу в мэрии, но выдержал всего несколько лет – донимало и слепое равнение на прецеденты, и еще то, что и отец, и дед – оба мелкие торговцы – презирали его за бесхребетный выбор. Уволившись, он устроился в фирму, торгующую подержанной строительной техникой – бульдозерами, кранами, тракторами. И с тех пор в нарочито потрепанной одежде объезжает строителей, оказавшихся на грани разорения, за гроши скупает у них старую технику, и продает ее раз в десять дороже в азиатские страны. Но после каждого землетрясения гораздо выгоднее торговать с пораженными регионами: там и спрос получше, да и цены, естественно, взлетают мгновенно.

– Наживаемся, говоришь, на чужой беде? Ну, да. А чего плохого? Мы же торговцы, должны деньги зарабатывать. Работа у нас такая.

Другой мой ученик – уже глубокий старик, приезжающий на урок на новеньком Мерседесе. Родился он в семье, которая много поколений занималась изготовлением сакэ – ничего грандиозного, просто лавка в торговом квартале. Разбогател старик во время войны, когда его приписали к кавалерийскому полку самого императора, отчего в боях ему участвовать не пришлось, и он проводил много времени в конюшне, вычищая боксы, причем без грамма спиртного во рту – риса в полку было вдоволь, но сакэ по военному времени было не достать. Однажды зимой, когда он валялся на сене да глядел на кучу конского навоза, который довольно долго хранит тепло, ему пришла в голову мысль – готовить в навозном тепле закваску для сакэ. Идея сработала, он быстро наладил производство, снабжал ценным продуктом вышестоящих чинов и скоро уже заведовал снабжением полка. Когда война кончилась, он прибрал к рукам пару вагонов кожаных сапог, которые не успели отправить на фронт. Распродал их на черном рынке босому народу, сделал на этом целое состояние, учредил сеть магазинов, продающих китайскую пластмассу по сто иен за штуку, благодаря чему сильно поубавилось количество мелких лавочек в торговых кварталах, и теперь к нему постоянно приезжают пожить дети китайских партнеров, старающиеся поступить в японские университеты.

Оба торговца приходят ко мне каждую неделю, но не для того, чтобы учить языки – это только предлог. Они приходят просто поговорить.

– Ты прямо священник какой-то, – то и дело говорит мне двоеженец. – С тобой все заботы забываешь.

Я не очень понимал, что они получают от меня такого, чего нельзя получить от друга. А потом понял: у них просто нет друзей. Есть партнеры, есть клиенты, есть конкуренты. Есть, наконец, родственники, с которыми их тоже связывают вполне регламентированные отношения. А вот друзей нет. Друзья есть у бизнесменов другого толка – как, например, у моего приятеля, который держит велосипедный магазин недалеко от моего дома.

В его мастерской стоят стулья и скамейки, у него всегда полно народа, пепельница полна окурками разных марок, а старушки, которым он латает шины, кричат на него, чтобы он взял у них побольше за работу: тебе, мол, тоже на что-то жить надо.

Друзья есть и у моего автомеханика, он же торговец антиквариатом, он же местный центр распределения брошенных котят, у которого над мастерской даже нет вывески – все в округе знают, кто он и чем занимается.

У этих двоих как раз нет ни партнеров, ни клиентов, ни конкурентов. Большинство приходящих состоят с ними в страшно запутанных отношениях с бесконечными взаимными услугами, куплями, продажами да одолжениями, в которых без пол-литра (или без скрупулезных культуро-антропологических исследований) просто не разобраться. Отношения между ними и завсегдатаями настолько близкие, что со стороны даже начинаешь думать, что все они родственники

Оба живут если и не бедно, то довольно скромно, и потому с точки зрения моих учеников они, конечно, торговцы никудышные. Но им не нужны вторые жены в Таиланде, им не нужны благодарные приживалы из бедной Азии, не нужен им и я – а если и нужен, то совсем в другой функции.

Без моих учеников – двух первых персонажей моей притчи - не было бы никакого Великого Японского Экономического Благоденствия второй половины прошлого века. Если бы не люди такого толка, наверное, не было бы и пресловутой глобализации. Ну, а если бы не мои мастера, то есть двое вторых, я бы, наверное, не стал бы жить сейчас в Японии.

Жалко, что таких, как вторые, становится меньше с каждым годом. А вот то, что бизнесмены нового толка нуждаются и в Таиландских деревнях, и в благодарных приживалах, и в равноправных разговорах с пареньком из России, что они добирают у иностранцев именно то, что они сами всем своим существованием отрицали и уничтожали в Японии – ощущение принадлежности к тесной общине нуждающихся друг в друге людей – вот это забавно. Разве нет?