Авторы
14.03.2011 | Япония без вранья
Евреи Восходящего СолнцаОказывается, японцы – прямые потомки одного из десяти колен Израилевых, сбежавших из Палестины в Японию
Дорога с перевала была длинная, каменистая и все вниз – километров десять, не меньше – а велосипед старый, шины истертые, колодки тормозов как железные и на полпути вниз камера на раскалившемся ободе таки лопнула. Резиновая заплата у меня была, а вот насоса почему-то не оказалось. Я как-то добрел до деревни у подножья, и, оставив велосипед у прогнившего забора придорожной закусочной с громким названием «Европейская Еда», зашел внутрь. И там познал, что еврей и японец – братья навек.
Поскольку еврейство у меня неправильное – по отцовской линии – я стараюсь его особо не акцентировать, считая, что данная мне таким неудобным образом еврейская кровь скорее освобождает меня от национальных признаков, давая полное право сидеть под сакурой, закусывать ром мацой и петь «мы же русские, Танька». Но кем-то себя называть надо, а в Японии, стоит человеку назваться русским, и на него немедленно выливают ведро ассоциаций от матрешек и водки до казачьих плясок, поэтому я часто представляюсь как еврей из России – на эту гремучую смесь у японского народа штампов не заготовлено, и можешь выстраивать свой образ сам. Но в этот раз не вышло.
Я сел у стойки и заказал хозяину закусочной какое-то блюдо, решив, что лучше сначала завоевать его расположение, а потом уже выпрашивать насос. И на первый же заданный мне вопрос выдал ему свой пятый пункт.
– Еврей? – переспросил он, застыв со сковородкой в одной руке и куском чего-то европейского в другой. Затем повернулся и возбужденно крикнул куда-то вглубь дома, – Жена, к нам еврей приехал!
Одернув занавеску, к нам вышла женщина деревенского вида и встала рядом с мужем. Некоторое время оба заворожено смотрели на меня, как на эдакую мифическую птицу. Затем, очевидно поняв по моему недоуменному виду, что птица считает себя последним воробьем, начали меня просвещать.
Оказалось, что миром на самом деле правят евреи, но правят тайком, не показывая, до поры до времени, своей силы. Но что в двухтысячном году (дело происходило года за два до великой даты) они открыто заявят о своем могуществе и создадут всемирное правительство, упразднив все остальные. И тут-то, мол, мы, японцы, и пригодимся – в качестве правой руки. Почему? Да потому, что японцы – прямые потомки одного из десяти колен Израилевых, сбежавших из Палестины в Японию. Что, не веришь? Подумай, столько всего общего между Ветхим Заветом и японской мифологией, между иудаизмом и синтоизмом, слова кое-какие совпадают, да и вообще у нас Y-хромосома одна и та же.
Я слушал вполуха, хоть и удивляясь количеству выдаваемой мне информации, думая, как бы повернуть разговор в сторону насосов да европейской еды, которая теперь лежала, все еще нежареная, на сковороде рядом с плитой. Хозяин же, неверно рассудив, что мне просто не хватает доказательств, отправился на второй этаж и притащил мне с десяток брошюрок, какие в городах разносят по домам пожилые бабы – всегда уродливые, очень дорого одетые да с японской парасолькой – и все стало ясно. Хозяин гнал не от фени, а от религии.
Я покорно взял первую брошюрку, и хозяин, не желая мешать праведному делу, наконец, поставил сковороду на плиту. С обложки на меня смотрела гора – наверное, Синай – а уже на развороте я нашел то, что искал: фотографию и биографию основателя.
Основателю было всего лет сорок на вид, был он толстоватый, в костюме, в очках, и выглядел совсем как обычный японский бухгалтер, только похитрее. А в биографии указывалось, что он не так давно приехал из Америки, где учился на экономическом, много общался с представителями величайшей расы, и из первых рук добыл свою истину. Дальше следовала масса статей, разъясняющих доктрину и подчеркивающих, что, хотя все японцы и являются, по сути, евреями, в новое правительство возьмут только первых учеников. А на последней странице – неизменный в таких брошюрах номер банковского счета – присылайте, мол, кому не жалко.
– Ну, понял? – сказал хозяин, ставя на стол долгожданную тарелку.
Я нерешительно заметил, что если и действительно правлю миром, то этого пока не заметил. Хозяин сухо усмехнулся.
– Ты с другими евреями связь-то поддерживаешь? Нет? А что ж ты тогда хочешь? Еврейская сила – в единении! Ищи евреев, они везде есть. Еврей еврею – лучшая опора.
Я вдруг подумал, что, если так, то хозяин, как прямой потомок мирового еврейства, охотно поможет мне с насосом, а, если повезет, может, и за еду не возьмет. Проглотив последний кусок, я изложил ему свою проблему.
– Насос? – буркнул хозяин. – Нету у нас насоса. Сломался.
На лице его вдруг появилось какое-то другое выражение, словно у ручного феникса отказала система зажигания.
Я расплатился, попрощался и вышел на улицу. Скрипнув пружиной, закрылась дверь. Но я все же успел услышать, как он бормочет про себя:
– Тоже мне, еврей. Один, без насоса, на велосипеде по горам разъезжает…
Когда я рассказываю садовнику что-то наболевшее, он никогда не дает ни советов, ни оценок. Он выслушивает мою историю и, на секунду задумавшись, начинает свою. И только дослушав его историю до конца, я понимаю, что эта история — его ответ.
Прошло три дня с его смерти, кончились поминки, похороны, бесконечный черед важных родственников, сослуживцев, начальников отделов и даже отделов кадров, чинных поклонов и пустых слов. И только теперь, глядя на двух братьев, я вдруг снова увидел моего отчима таким, каким он был мне дорог.
