29.11.2010 | Япония без вранья

Бегущие вместе

Уверенности, что мои отношения с японцами можно назвать дружбой в русском смысле этого слова, у меня нет до сих пор

Через месяц после того, как я поступил в университет, ко мне подошел парень с Тайваня, с которым мы вместе учились на курсах японского. «Чего-то не видно тебя совсем. Куда запропастился?» Я непонимающе спросил, где это меня не видно, на что он мне терпеливо объяснил, что все иностранцы университета тусуются вместе, на особой тусовке для иностранцев.

«У тебя, что, друзей, что ли, нет?» - с подозрением спросил он. Я ответил, что есть, но что все они японцы. «Японцы? - недоуменно проговорил он. - Японцы же не дружат!» На тусовку я так и не пошел, но и уверенности, что мои отношения с японцами можно назвать дружбой в русском смысле этого слова, у меня тоже не было и нет до сих пор.

Как раз в то время вместе с несколькими японскими студентами я подрабатывал в горах проводником для детей, и периодически, навесив на спины огромные деревянные рамки сёико с поклажей из продовольствия, палаток и посуды, мы делали броски от одной горы к другой, где нас поджидали дети. Шли мы гуськом, практически не отдыхая, поскольку с таким весом без помощи и встать невозможно, и обращались ко всем встречным со следующим приветствием, в котором умещались почти все шаблоны, нужные японцу в жизни. Первый в шеренге говорил: доброе утро, второй: добрый день, третий: приятно познакомиться, четвертый: позволю себе отведать вашей великолепной еды, пятый: спасибо за угощение, шестой: спокойной ночи, и, наконец, седьмой: простите, что позволили себе отойти от приличий. Первому вежливо отвечали: доброе утро, на второго смотрели как на полного идиота, потом начинали постепенно понимать шутку и, поравнявшись с седьмым, уже начинали хохотать.

Шутка работала, во-первых, потому, что в Японии человек повязан ритуалами по рукам и ногам, и всякий редкий отход от норм вызывает хохот. Во-вторых, потому, что мы были идиотами не в одиночку, а вместе, что позволительно в Японии. Так или иначе, я считал этих парней своими друзьями, и мне было с ними хорошо, хоть и совсем не так, как чувствуешь себя в русской компании.

С людьми, выросшими в русской культуре, связь на каком-то другом уровне, о каждом знаешь всю подноготную, с каждым ты лицом к лицу, глядишь в его бездонные глаза и веришь в него и, поэтому, в себя. В слаженной группе японцев смотрят не друг на друга, а вместе на мир, верят не в каждого конкретного человека, а в общность всей группы. Верят слепо, переставая видеть и других, и самого себя, как бы утопая в вере. И, пожалуй, именно тогда, вышагивая в шеренге с белым полотенцем, повязанным на голове на манер японских строителей, и почти автоматически выдавая свое «спасибо за угощение» каждому встречному, я впервые почувствовал себя по настоящему японцем.

Что бы мне сказал мой однокурсник с Тайваня, если бы я рассказал ему об этом – не знаю. И еще меньше представляю себе его реакцию на следующую историю.

Один приятель позвал меня участвовать в, пожалуй, самом опасном празднике Японии – Дандзири. Праздник состоит в том, что к пятитонной деревянной повозке привязывают толстенные тросы и с бешеной скоростью тащат ее по узеньким улицам города, в то время как на самой повозке человек десять бьют в барабаны, играют на флейтах и танцуют. Руля на повозке нет, и управляют ею только веревками сзади. Праздник уносит в среднем по жизни за два года, да и поломанных костей, контузий и разрушений для города всегда немало.

Я прибыл в город за день до праздника, едва проспал ночь, встал на рассвете и отправился вместе с другими бурлаками в храм – убедить японских богов дать нам выжить. До сих пор помню тусклое утро, звон колокольчика, которым после немой молитвы каждый обращает на себя внимание богов, и хмурые и похмельные лица собравшегося рабочего люда. А потом мы побежали. Мне, как новичку, да еще и иностранцу, было велено просто бежать рядом с другими и пока что не притрагиваться к веревкам. Для начала мы врезались в фонарный столб. Повозка осталась цела, но столб встал на манер Пизанской башни. Затем кому-то переехали ногу. Повозка поехала дальше, но хруст костей донимает меня до сих пор. Мне было страшно, одиноко, и я думал о жене и детях, которые ждали меня дома. А потом переднее колесо въехало на тротуар.

Повозка наклонилась над нами, танцоры и музыканты посыпались вниз, а бурлаки, бросив на мгновение веревки, отпрыгнули как можно дальше. Я тоже. Секунды две повозка шаталась. А потом единым движением все вокруг бросились к ней и поставили ее на землю. Я тоже подбежал. Но на секунду позже остальных.

Заметил ли кто-то эту секунду или нет – не знаю. Но в обед мне сказали, что поскольку происшествий в этот год много, новичкам лучше не соваться. И я шел назад в дом моего друга, шел один по улицам этого маленького городка, пустынным, потому, что все население выстроилось вдоль пути нашей повозки. Шел и думал, что же это была за секунда. Мне хочется думать, что дело не в храбрости. Что мне недоставало чего-то другого. Того, что японцы называют фразой «ики га ау» - «дышать вместе». И мне кажется, что это нечто как раз и стоит в основе настоящей японской дружбы.

Источник: "За рубежом",11-06-2010,