09.11.2010 | История / Колонка

Секс — Семья — Свобода — Россия

С-С-С-Р

В связи со всеобщей переписью населения в России в эти дни, заговорили (и на "Пятом этаже" тоже) о демографическом кризисе.

С кафедры конференции на острове Родос демографы с разных концов мира забили в набат: цивилизованной части человечества - из-за повсеместного снижения рождаемости - грозит полное вырождение.

Некоторые российские авторитеты (и не они одни среди консервативно-религиозных кругов во всем мире) видят причину этого в подрыве традиционных норм семейной морали. А развал крепкой семьи, по мнению этих мыслителей, спровоцирован торжеством феминизма, разнузданностью активистов по правам сексуальных меньшинств, гомосексуалистов и других "девиантов", толерантным отношениям к внебрачным формам сожительства, излишней политической корректностью и антагонистическими настроениями в обществе из-за бесконтрольной эмиграции из стран третьего мира.

Снова заговорили о закате Европы в духе Шпенглера. Мелькают фразы, вроде: "Европа превратилась в помойку – ее ждет судьба Римской империи". Или: "Те страны, где поощряется инстинкт потребительства и вестернизация общества, очень скоро окажутся на обочине цивилизации". Короче, распустили народ разные либералы, развращают людей и подрывают основы семейного счастья – то есть, воспроизведение себе подобных.

Некоторые считают, что институт брака как таковой окончательно и бесповоротно скомпрометирован. Я не хочу быть голословным и поэтому процитирую одного из известных российских комментаторов по вопросам гражданских свобод, секса и семьи (без научного, впрочем, звания), Позднышева:

"У нас люди женятся, не видя в браке ничего, кроме совокупления, и выходит или обман, или насилие. Когда обман, то это легче переносится. Муж и жена только обманывают людей, что они в единобрачии, а живут в многоженстве и в многомужестве... Если взглянуть на жизнь наших высших классов как она есть, со всем ее бесстыдством, ведь это один сплошной дом терпимости".

Как и многие другие демографы России, Позднышев видит причину кризиса семьи в одержимости сексом и в излишествах общества потребления: "Мы, поедающие по два фунта мяса, дичи и всякие горячительные яства и напитки, — куда это идет? На чувственные эксцесы", говорит он и заключает: "Ведь наша возбуждающая излишняя пища при совершенной физической праздности есть не что иное, как систематическое разжигание похоти".

Мои просвещенные читатели узнали, надеюсь, в этих острых полемических строках цитаты из "Крейцеровой сонаты" Льва Николаевича Толстого. Эти вполне современные по тону идеи высказывает его маниакальный герой (закончивший убийством жены) Позднышев.

"Крейцерова соната" была написана полтораста лет назад (в этом году, в связи со столетней годовщиной смерти Толстого мы увидели несколько переработок этой поучительной истории на английской сцене и на киноэкране). Но музыкальные уроки этого произведения до сих пор актуальны. Считают, что Толстой в этом произведении автобиографичен. Это верно лишь отчасти. Толстой довел до абсурда свои собственные взгляды поздних лет на секс и на брак, чтобы проверить, увидеть и понять, куда его может завести собственная одержимость в этих вопросах. Но в Позднышеве мы узнаем вовсе не самого Толстого, а, скорее, его последователя Черткова, который в конце концов стал его двойником, тенью, и довел взгляды Толстого именно до тех абсурдных крайностей, которые знакомы нам из монологов Позднышева.

Позднышев начал, как мы знаем, с отвращения к самому себе, затем к супружеским связям, семейной жизни и сексу в развратном, либерально-просвещенном обществе. А закончил тем, что убил свою жену из-за ревности, вообразив, что у нее роман с учителем музыки, одетым по парижской моде. (Считается, кстати сказать, что сам сюжет возник в уме у Толстого, когда он заметил, что его супруга, стареющая Софья Андеевна, влюбилась в композитора Танеева, друга семьи. Танеев, ученик Чайковского, не скрывал при этом своего гомосексуализма. При этом сама Софья Андреевна обвиняла Толстого в извращенной привязанности к Черткову.)

Столетие спустя винить кризис института европейской семьи в излишнем либерализме по отношению к гомосексуалистам и мусульманским меньшинствам – и видеть в этом закат Европы - это значит искренне разделять идеи Позднышева. Но, в отличии от его современных поклонников из российских мыслителей, Позднышев доводит свою мысль до конца, и считает, что поскольку современная ему семья – это тюрьма, где в наше время царит разврат и коррупция, а держится эта тюрьма на столпах сексуального желания, на похоти, на инстинкте продолжения рода, то именно это желание надо в себе подавлять. Он не просто за демографический кризис. Он – за окончательное вырождение человечества. И предвидит серьезные возражения на этот счет:

"Проповедуй воздержание от деторождения во имя того, чтобы английским лордам всегда можно было обжираться, — это можно. Проповедуй воздержание от деторождения во имя того, чтобы больше было приятности, — это можно; а заикнись только о том, чтобы воздерживаться от деторождения во имя нравственности, — батюшки, какой крик: род человеческий как бы не прекратился оттого, что десяток-другой хочет перестать быть свиньями".

Сам Толстой, однако, ушел из семьи вовсе не потому, что считал ее гнездом коррупции и разврата. Он искал не идеальной традиционной ячейки человеческого общежития, а иной крайности – личной свободы, независимости от всякого общественного института (и, в частности, от семьи). И в этом смысле он был последовательным европейцем: он экспериментировал со своей жизнью. Европа - это вечный поиск разных возможных форм свободы.

Трудно сказать, где консервативные российские демографы, разоблачающие развратную Европу, видят идеальную семью? В России до отмены крепостного права? Наверное, все-таки, еще раньше: в библейском Раю. До грехопадения Адама, то есть.

Источник: "Пятый этаж",bbcrussian.Русская служба Би-Би-Си,23 октября 2010 ,