14.09.2010 | Аахен-Яхрома

Л-1

Лазаревская, Лакко Амено, Ларнака, Латси, Леваллуа-Перре, Левоча, Ле-Дьяблере, Леселидзе, Лефкара, Лимасол, Лихославль..

252. ЛАЗАРЕВСКАЯ

1963

Я был там с мамой и Валентином Ивановичем, и это была моя первая поездка на Кавказ. Я помню, что меня удивила природа, отличавшаяся от уже привычного сухого Крыма: показавшаяся избыточно сочной зелень, тяжело-пряные запахи во влажном воздухе, даже море было каким-то другим. Кажется, из Лазаревской мы ездили к озеру Рица, но это я помню смутно.

Самое сильное впечатление это полет на маленьком самолете чехословацкого производства. Наверно, мы взлетели в Адлере, пролетели сколько-то вдоль моря и вернулись обратно, полет длился минут тридцать. Из иллюминатора низко летевшего самолетика в одну сторону было видно море, внизу пляж, людишки, домики. Прополз поезд, выглядевший как игрушечный, такой же, как мне подарили несколькими годами раньше. В другую сторону видна была стена гор, некоторые вершины покрыты снегом.

С тех пор я не летал на маленьких самолетах и мечтаю снова когда-нибудь совершить такой полет. Это куда интереснее и приятнее, чем огромные лайнеры.

253. ЛАККО АМЕНО

1999

В Лакко Амено мы с Сашей остановились на полчаса по пути в Форио. Выехали на автобусе из Искья-Порте, дорога была живописной, вдоль моря, с далекими видами на островок Прочида, Везувий и Капри.

Тут же поняли, что делать там нечего. Главная достопримечательность – Фунго, скала в форме приземистого гриба, торчащая из моря метрах в пятидесяти от берега. А так – гостиницы и прибрежные кафе. Дождались следующего автобуса и поехали дальше.

254. ЛАРНАКА

2001

Видимо, до войны 1974 года Ларнака была совсем заштатным городишком – хотя в древности находившийся здесь город Китион был одним из самых важных портов южного Средиземноморья. Потеряв аэропорт Никосии, киприоты построили аэропорт в Ларнаке. Потом пошло-поехало: город разросся, понатыкали многоэтажных гостиниц, на холмы начали карабкаться жилые дома и «виллы». Дама из агентства недвижимости показала мне стоявший на солнцепеке, на пустом косогоре, отвратительный дом – смесь «традиционного греческого стиля» и неоготики, в довершение с портиком из толстых бетонных колонн: «Это дом одного вашего очень богатого соотечественника». Гордиться было нечем.

А в самой Ларнаке – остатки турецкого форта, невыразительная мечеть позапрошлого века и древняя, многократно перестроенная церковь Св. Лазаря, в которой перемешалась византийская, готическая и исламская архитектура. Вроде бы Лазарь, считающийся первым епископом Китиона, там и был похоронен, когда помер вторично.

Больше ничего, кроме многочисленных магазинов с сувенирами и кожаными куртками, я в Ларнаке не обнаружил.

255. ЛАТСИ

2000, 2001

Это – деревенька на полпути от городка Полис к мысу Акамос. Наверно, лет тридцать назад она была настоящей рыбачьей деревней, сейчас превратилась в туристский аттракцион. Сюда один за другим прибывают экскурсионные автобусы, и стада туристов, пыхтя, ползут в сторону Акамоса, к «Купальне Афродиты».

Эта «купальня» – зрелище вполне идиотское. Расщелина в скале, стекает меж камней чахлый ручеек, внизу водоем с мутноватой водой.

Но сама Латси не так и дурна. Красивая бухта, несколько старых домиков, а кроме того, в тамошних тавернах неплохо готовят рыбу, что на Кипре почему-то редкость.

256. ЛЕВАЛЛУА-ПЕРРЕ

1992–1993

Олливье Моран, муж Оли Свибловой – внук Леона Морана, одного из первых французских авиаторов и создателя самолетостроительной компании Morane-Saulnier, и он жил в фамильном доме в пригороде Парижа Леваллуа-Перре. Сперва Олливье купил бывший магазинчик слева от своего дома и в честь этого взял себе псевдоним Boutikoff. В этом бутике довольно долго жил и работал Никола Овчинников, когда обосновался в Париже. Потом Олливье купил здание бывшей фабрички справа от своего дома (когда-то эта фабричка принадлежала его предку, он там строил свои первые монопланы). Олливье отремонтировал стеклянную крышу над цехом, построил там себе кабинет, а также две мастерские с жильем для художников. И назвал это Centre Culturel La Base.

На «Базе» было несколько неплохих выставок – Брайана Ино, Франциско Инфанте, Николы Овчинникова. И я там тоже сделал выставку, «Le Palais de l’Arbre-Balais».

Публику, впрочем, заманить на открытия выставок было трудно: убедить парижанина из художественной тусовки, что надо проехать десять минут на метро от центра, а там еще пройти пешком минут пять ради того, чтобы посмотреть на искусство, – крайне трудно.

По московским же понятиям, Леваллуа-Перре вообще не пригород, а что-то вроде станции метро «Аэропорт».

Это довольно богатый район, примыкающий к совсем уж миллионерскому Нейи. Кое-где – многоэтажные здания, но в основном в два-три этажа. По каким-то причинам в Леваллуа-Перре гнездилась французская рекламно-коммуникационная индустрия, в каждом третьем доме находилась какая-нибудь Agence de publicité et communication. Днем оживленно, ночью полная тишина.

Выставочное пространство на «Базе» было прекрасное – белый зал с верхним светом, площадью больше двухсот метров. Мастерские тоже были очень хорошие. Спасибо Олливье, я там проработал месяца два, делал большие работы для выставки у него и в Москве.

Единственно, это было в разгар очень жаркого лета, и солнце сквозь стеклянную крышу мастерской палило страшно – даже кондиционер, работавший на полную мощность, не помогал. А я делал картины на черных фонах, и они попросту накалялись.

Иногда мне было лень ехать через весь город домой в Венсенн, оставался ночевать в мастерской. Спать удавалось не всегда.

Олливье обожает все делать своими руками. Днем ему недосуг – надо делами заниматься, страховым бизнесом. Поэтому он что-то сверлил дрелью по ночам или рано утром. Однажды среди ночи затеял крушить перфоратором стену в подвале.

Потом очень вежливо спрашивал, не мешает ли он спать, естественно, я отвечал: нисколько.

Это была мелочь по сравнению с возможностью сделать первую в жизни персоналку в по-настоящему большом и профессиональном пространстве.

По-моему, она вышла неплохой, хотя никто в Париже ее не заметил.

А почему «Дворец Дерева-Метлы»? Меня в свое время поразил устойчивый символ «дерево-метла» в японской поэзии. Это дерево (почему «метла», мне так выяснить и не удалось), появляющееся на горизонте; когда к нему приближаешься, оно то оказывается на расстоянии вытянутой руки, то удаляется на горизонт, то какое-то время стоит на месте, то исчезает, то появляется снова. Что касается дворца, я придумал, что выставка – это результаты раскопок Дворца Дерева-Метлы, принадлежавшего Степану Волку, русскому аристократу XXV века, произведенных археологами XXXIV столетия. Ход несколько инфантильный, но позволивший связать вместе разнородные компоненты выставки.

257. ЛЕВОЧА

1998

Я совсем плохо подготовился к поездке в Словакию, про город Левочу не знал ничего, и она для меня оказалась еще одним сюрпризом этой страны.

Ехали по холмам Спишского края на востоке Словакии мимо каких-то деревенек и вдруг оказались перед сказочным средневековым городом, обнесенным крепостными стенами.

В XII веке здесь поселились саксонские купцы и ремесленники, и город оставался преимущественно немецким до середины прошлого столетия – назывался он Leutschau. Процветал – через него проходили важные торговые пути. Но в XIX веке, когда строили железную дорогу, она по каким-то причинам прошла мимо него. Левоча захирела. Долго славилась только своими овощами.

Может, и хорошо: благодаря этому она сохранилась почти в полной неприкосновенности.

А сейчас живет в основном за счет туристов, но, к счастью, их не так уж много, они не портят атмосферу этого крошечного городка, до сих пор не выросшего за пределы средневековых стен.

В готическом соборе Св. Якова – огромный, высотой почти двадцать метров резной полихромный алтарь работы Мастера Павла. Про этого замечательного скульптора XVI века я что-то слышал, кажется, видел какие-то репродукции, но когда увидел в оригинале – пришел в восторг. И это – в дальнем углу Восточной Европы, в малюсеньком городке, о котором мало кто слыхал! Рядом с собором – торжественное готическое же здание ратуши, на площади перед ней «Клетка позора», в ней на показ горожанам выставляли преступников. А вокруг петляющие улочки со старинными домами, где тихо и сонно, где зевают собаки, лежащие в тени под стенами.

Перед отъездом из Левочи зашли пообедать в маленький – восемь столов – но славящийся на всю Словакию ресторан «У Трех Апостолов». На стене фреска с Петром, Павлом и Иаковом, патроном Левочи. У Петра в руке рыба. Рыба, которую мы ели – форель из горных речек, – была приготовлена превосходно. И салат с местных огородов тоже был вкусный.

258. ЛЕ-ДЬЯБЛЕРЕ

1999

В туристском буклете этой деревни в кантоне Во написано, что в старину гора, нависающая над ней, считалась населенной злыми духами, оттого и название горы – Les Diablerets. Не страшно: оно домашнее, ласкательное. «Чертики», «Чертушки». Но эта гора, замыкающая долину Ормон, и правда угрожающих очертаний. Лезть на нее не хочется.

Однако лазают. Подъем туда, по сведениям из рекламного буклета, «возможен для всех, кто не лишен средних физических способностей, и Ле-Дьяблере – очаровательное место для семейного отдыха и летом, и зимой».

Мы там переночевали, потом местный гид устроил для нас развлечение. Отвез в узкое ущелье, предложил пересечь его по тросу, подвесившись на карабине. Тогда моя спина еще позволяла такие упражнения. На другой стороне ущелья ждал напарник гида. Он извлек из чехла спортивный лук, поставил нас на лужайке и указал в чащу. Спросил: «Видите?». Сперва никто ничего не понял, а потом мы разглядели между веток и лопухов, шагах в двадцати, чучело медведя, сделанное из синтетического меха. Предложил стрелять в него по очереди.

Мои попутчики (Миша Новиков, Катя Деева), куда более спортивные, чем я, стреляли, но попасть не смогли. Очередь дошла до меня. В последний раз из лука, сделанного из орехового прута, я стрелял в детстве. С трудом натянул тетиву, выстрелил и к собственному изумлению попал медведю точно в голову.

Гид удивился и предложил выстрелить еще раз. Когда я отпустил тетиву, стрела уныло свалилась на землю мне под ноги. Тем не менее, за совершенный полностью случайный подвиг я был награжден бутылкой местного красного вина Aigle.

По узкой тропиночке мы поднялись к дороге, где нас ждал автобус, и поехали смотреть затмение солнца.

259. ЛЕСЕЛИДЗЕ

1983

Мы спускались от Микельрипша к морю. Золотозубый таксист в алой рубахе катал желваками. Коля Козлов впал в похмельную болтливость – что-то бубнил, хихикал. Девушки дремали.

Приехали на берег, в Леселидзе. Я сказал, что мы дальше с ним не поедем. Шофер потребовал сто пятьдесят рублей за то, что так долго с нами валандался. На счетчике было три рубля с чем-то, тут Коля очнулся и сказал: «Дай ты ему по счетчику», и это было правильно. Я сунул пятерку, шофер выматерился и вытащил из-под сиденья монтировку. Потом, видимо, сообразил, что площадь возле железнодорожной станции – людное место, да и мы с Колей хоть и не бойцы, но нас двое, да тут еще две девицы. Проскрежетал: «Вам все одно не жить. Приеду в Гюльрипш с друзьями, разберемся».

Мы пошли на платформу ждать электричку в Сухуми и Гюльрипш. Море штормило, пахло солью.

260. ЛЕФКАРА

2001

Я совсем не разбираюсь в вышитых скатертях и салфетках, более того, они мне не нравятся. Я думаю, они бессмысленны.

Деревня Лефкара уже несколько веков живет благодаря вышитым кремово-белым скатертям, полотенцам, салфеткам и занавескам, которые производят местные женщины. Я сомневаюсь, что вся эта «лефкаритика» делается в Лефкаре. Скорее всего, что, как «муранское стекло» изготавливается сейчас в основном не на острове Мурано, так и «лефкаритику» могут вышивать где угодно, хоть в Пакистане. Потому что все женщины Лефкары не смогли бы сделать столько вышивок.

Деревенская площадь забита автобусами и машинами из проката для туристов. Вокруг в жарком воздухе колышутся тысячи и тысячи кремово-белых изделий разного размера.

Повторяю, я ничего не понимаю в вышитых скатертях. Возможно, прав был Леонардо да Винчи, восхищавшийся точностью и замысловатостью ее геометрических узоров, тщательностью их выполнения. Он даже убедил герцога Висконти заказать в Лефкаре покров для алтаря Миланского собора.

261. ЛИМАСОЛ

2001

Почти все кипрские города уродливы. Наверно, не стоит винить киприотов. Это глубоко провинциальный в культурном отношении и до недавнего времени бедный народ, испытавший жестокую травму, когда в 74-м потерял красивые и богатые города – Фамагусту и Морфу. Грекам-киприотам пришлось заняться заброшенным и скудным южным побережьем острова.

«Не было счастья, да несчастье помогло». Киприоты начали строить, строить и строить: благо настала эра массового туризма, а вслед нагрянул бум средиземноморской недвижимости для иностранцев. Дальше – мудрые (или жульнические) законы о налогообложении недвижимости и открытии оффшоров помогли.

Но результат – дисморфия Лимасола, когда-то, наверно, приятного левантийского городка. Вдоль длинной и унылой береговой линии – переполненный отдыхающими пляж, за ним прибрежный бульвар с чахлыми пальмами и соснами, шоссе, тромбозное от машин, и череда бетонных гостиниц, темнеющих глубокими балконами, на перилах сушатся цветастые полотенца и купальники. Торчат в небо бессмысленными параллелепипедами многоэтажные Hyatt и Four Seasons (мне там привелось ночевать), из туристских ресторанов пахнет дикой смесью кетчупа, fried potatoes, безжалостно зажаренной размороженной рыбы, лимона и сосисок. Дальше на холмы лезут тусклые жилые районы, еще выше посеревшим рафинадом разбросаны «виллы» небедных идиотов, не придумавших ничего лучше, как построить себе дома в этом унылом месте.

Туристская индустрия Лимасола назойливо жужжит про Ричарда Львиное Сердце, отправившегося отвоевывать храм Гроба Господнего, но случайно прибитого штормом к Кипру. Тут он моментально разбил на голову войско неласково принявшего его византийского наместника Иакова Комнина и обвенчался с милой его сердцу Беренгардой Наваррской. Дальше, как известно, история становится довольно дурацкой. Ричард тут же продал абсолютно ему не нужный Кипр франко-армянским династам из рода Лузиньянов, с Беренгардой у него не сложилось, Иерусалим он из рук сарацин не вырвал. Попал в плен к Саладдину, который с ним обращался по-рыцарски, потом, на обратном пути в Англию, долго сидел в плену у германских единоверцев. На родине, где правил его более вменяемый брат-узурпатор Jean sans Terre, его никто не ждал.

Эти смутные сведения и мифы оставили мало следов в Лимасоле. Возле старой гавани – чрезмерно зареставрированный замок, похожий на лоскутное одеяло. Тут пятнышко чего-то романского или готического, здесь вдруг ренессансное венецианское окно, рядом вылезает нечто ориентально-османское. Не то натуральное, не то сделанное запоздало спятившим от «Лайлы Рук» викторианским военным инженером. Забавно, но хуже, чем апельсиновые и лимонные деревья, растущие в садике возле этого сооружения.

К замку примыкает бывший турецкий квартал. Это интереснее, однако заброшенные дома в Никосии и в Пафосе производят более сильное впечатление.

Из таверн снова несет кетчупом, пивом, маринованным луком и зажаренной в плохом оливковом масле рыбой; кричит британский телекомментатор, рассказывает о матче между командами Лидса и Кардиффа.

Рядышком я увидел нечто милое сердцу, хоть и бессмысленное, как история Ричарда Львиное Сердце, – рыночек, где торговали ржавыми коленчатыми трубами, навесными замками, позеленевшими турецкими самоварами и непонятного мне назначения рыболовной снастью.

Возвращаясь в «Четыре времени года», я увидел, как на прибрежном бульваре, сидя на колючей траве под пальмами, не дававшими тени, праздновали свой Новый год кипрские вьетнамцы. Ели что-то вьетнамское из пластиковых коробочек, автоматически-грациозно танцевали, размахивая радужными бумажными гирляндами.

Ветер дул на восток, в сторону Израиля. По телевизору, когда я вернулся в номер, показывали совместные учения кипрских и греческих ВВС, их дразнили турецкие не то «Фантомы», не то «Миражи». После этих новостей рассказали про политический скандал: архиепископ Лимасола был обвинен в гомосексуальных домогательствах, а его пресс-атташе говорил, что это абсурдные инсинуации, спровоцированные конкурентами и ненавистниками преосвященного в сфере инвестиций недвижимости. Например, по вопросу строительства нового ипподрома.

262. ЛИХОСЛАВЛЬ

1977, 1978, 1979

Когда едешь в Торжок из Твери (Калинина, как приходилось ее называть), Лихославль не минуешь. Почему этот городишко назвали так страшно? Там москвичи перебили тверичей или наоборот? Татары ли перебили русских, но те покрыли себя лихой славой? Нет, там просто протекает под железнодорожным путем Москва – Петербург речушка Лихославка.

Я не знаю историю ее названия. Можно предположить, что в ней утопилась обесчещенная пейзанка. Но это трудно: речка мелкая. Или кто-то кому-то по голове заехал топором, а потом труп дотащил до илистого берега?

Неважно.

В одну из поездок в Торжок мы не успели на прямую электричку, надо было ждать пересадку в Лихославле. Там за забором пристанционного здания кивали головами золотые шары, и суетились в песке воробьи. Я прошелся до обращенного в сторону Ленинграда конца железнодорожной платформы: из-под нее текла Лихославка. Воды под листьями кувшинок почти не было видно.

263. ЛОБНЯ

1976–1983

Насколько помню, это был городок, застроенный типовыми пятиэтажками. Сейчас, видимо, там, как везде в Подмосковье, понастроили многоэтажек из монолита.

В Лобне я , собственно, бывал только на железнодорожной станции, когда возвращался в Москву с Киевогородского поля.