Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

21.07.2010 | Концерт

Посвящение поэтам и писателям

Впервые в России первооткрыватель джаз-авангарда Орнетт Коулмэн

   

В марте этого года джазмену-авангардисту и композитору Орнетту  Коулмэну исполнилось 80 лет.

В свое время маэстро стал первым джазменом,  отмеченым Фондом Гуггенхайма, потом получил  самую «денежную» американскую премию - макартуровского «Гения»  и самую престижную в гуманитарных кругах  -  Пулитцеровскую), по случаю юбилея канадцы удостоили его  «Приза Майлза Дэйвиса». И теперь Коулмэн - первый  авангардист из всех шестнадцати «умеренных» и  пользующихся любовью у публики лауреатов  этого «приза» - от Чика Кориа до Брэда Мелдау. И первый за всю нашу историю классик «свободного джаза», дающий концерт в Москве, в Светлановском зале ММДМ.

Коулмэн по сути дела самоучка, выучивший ноты  на уроках музыки, который брал его старший брат.

Ходит даже легенда, что ноты он выучил сначала в перевернутом виде, потому что сидел в противоположном углу за тем столом, за которым занимался музыкой его старший брат, и видел все вверх ногами. Впрочем, несколько лет назад  в интервью дома у Коулэмнов на 125-й улице в Гарлеме его сын Денардо сказал мне (пока мы ждали самого маэстро, но…так и не дождались), что очень в этой легенде сомневается. И продолжил:  «Но я уверен, что в любом случае он  усваивал все по-своему, а не по школьным правилам. Да он и сейчас еще не перестает учиться - даже не представляете, сколько он всего слушает, читает и обсуждает с разными людьми».

Старший его коллега Чарльз Мингус, один из создателей первого концертного (а не прикладного танцевального) напрвления в джазе - бибопа - сформулировал то же самое так:

«Единственная проблема с Коулмэном - в том, что он ничего не играет, как написано».

Писатель Харуки Мураками,автор  переведенных у нас «Джазовых портретов» начал свое эссе о Коулмэне  так: «Неужели у Орнетта Коулмэна такая музыка - откровенная и полная юмора?» В тот момент я как-то даже разочаровался. Ведь все это время я (вероятно, как и большинство людей на этом свете) считал, что Орнетт играет что-то вызывающее, интеллектуальное и трудное для понимания».

В самом деле, младший коллега послевоенных новаторов - бибоперов, Коулмэн  и усвоил их - Чарли Паркера, Телонуиса Монка, Мингуса - уроки. А дальше, с начала 1950-х,  ушел совсем в другую  в сторону и от нарочитого неопримитивзма «корневого» соул-джаза и от по-европейски изысканного «кула». В одной редкой записи он даже пародирует «мещан во в дворянстве», приобщающихся к «великому»  при помощи обработок классики (в композиции «Пятой Бетховена» саксофонист не только ни разу не процитировал пресловутую «тему судьбы», но и, наоборот, постепенно перешел к архаичному блюзу).

На рубеже 1950-х 1960-х джазовый мир буквально ракололся на две неравные части - на подавляющее большинство - тех, кто Коулмэна изначально не признавал, и на меньшинство, которое, по крайней мере, не считало его шарлатаном.

Но  в этом меньшинстве оказалась  не только музыкантская элита, занимавшаяся  джазом (Леонард Бернстайн, Гюнтер Шуллер, Джордж Рассел), но и будущие хиппи («благодарный мертвец» Джерри Гарсия), и  панки (британский «Непотомляемый Эрик»). Недаром вырос Коулмэн в самом блюзовом штате - Техасе, а профессиональную карьеру начинал на Западном побережье США вместе с битниками и будущими концептуалистами - от Кейджа до Лямонта Янга.

В отличие от другого великого новатора джаза Джона Колтрейна, о котором сказано, что он больше искал, чем находил, Коулмэн раз и навсегда, еще в 1950-е годы, сначала - интутивно, а потом и совершенно рационально сформулировал принципы своей системы - гармолодии (гармония+мелодия). С теоретической точки зрения - это «пантональность», (музыканты меня поймут), с «идейной» - такое же возвращение к принципам раннего джаза и блюза - новоорлеанского диксиленда, каким в академической музыке - к мадригалам Эпохи Возрождения. Что, собственно, и импонировало юным рокерам.

На практике, гармолодия  равноправная коллективная импровизация («у нас все - солисты, или - никто»). С той разницей, что самодеятельные, по сути, музыканты-новоорлдеанцы в меру своих (и своего инструментария) возможностей пытались одновременно воспроизвести по слуху одну и ту же мелодию.

Гармолодия - поначалу тоже проивзодит впечатление «кто в лес.кто по дрова», только  вместо мелодии, «одноголосной  музыкальной мысли», - некий «звуковой комплекс», который разворачивается как бахтинский хронотоп в своем модально-временном континнуме. Это может быть и элементарное минималистское повторение, и сложнейшая «полифония групп», как у Айвза или  Штокхаузена.

Свой самый первый альбом 1958-го года Коулмэн назвал программно «Кое-что еще», первую пластинку солидном лейбле - можно даже сказать, высокопарно: «Очертания грядущего джаза».

Но  переворот совершил диск 1960-го года со встречей двух спонтанно импровизирующих  квартетов - Коулмэна и другого саксофониста (увы, вскоре умрешего) Эрика Долфи.

Название стало знаковым Free Jazz, при этом конверт пластинки представлял собой книжку-«раскладушку» с прямоугольным вырезом, сквозь который посвященному нетрудно было  узнать часть картины «Белый свет» Джексона Поллока (на компакт-дисках, увы, на этом месте портрет саксофониста). Идея понятна: по когтю узнают льва. Действительно, Коулмэна легко узнать в любом контексте, по самым первым звукам. И не только потому, что сначала он играл на нарочито дешевом пластмассовом саксофоне, больше похожем на дорогую игрушку. Но и по неповторимо авторской интонации, независимо от жанра.

Контекст с годами, действительно, менялся: легендарный квартет начала 1960-х  (без «гармонического» инструмента - фортепьяно или гитары),  уступил место трио - без трубы Дона Черри, но на трубе (и вдобавок на скрипке) стал играть сам маэстро. Вроде бы играл нарочито любительски, но в 1967 году воспроизвел свой квартет… как трубач (а место саксофониста-лидера занял его  последователь Джеки МакЛин). Вскоре место ударника в трио занял его 10-летний тогда сын Денардо.

В 1962 году Коулмэн дал концерт в нью-йоркском Таун-Холле, причем  позвал на сцену и какую-то чуть ли не уличную блюз-рок-группу (онаосталась не записанной) и струнный квартет, который исполнил его вполне акдемичное сочинение «Посвящение поэтам и писателям». С этой записи, кстати, начала свою деятельность первая фирма альтернативной музыки ESP.

Так Коулмэн и продолжает: то сочиняет симфонию «Американское небо», то собирает два электрических трио, а сам стоит на сцене, как бы исполняя роль связного между ними.

Примечательно, что один и тот же парижский концерт 1977 года, давший название и сегодняшнему проекту («Прайм-тайм»), вышел на двух дисках - сначала «Танцы разума», а потом как «Мета-тело».

Названия говорят сами за себя: Коулмэн все это время мучительно пытается пытается вербально сформулировать идею «гармолодии». Но словами не получается, и он выпускает двойной альбом «Звуковой музей»: два диска с одними и теми же своими вещами в разных гармолодических интерпретациях.

Только на одном есть еще композиция с названием «Ну теперь вы понимаете». Быть может, не случайно он получил Пулитцеровскую премию за еще одну эскпликацию своего метода - диск «Звуковая грамматика». Так он и приезжает к нам с квартетом: с двумя контрабсистами, только Тони Фаланга играет, как в симфоническом оркестре - смычком на акустическом инструменте, а Эл МакДауэлл - на электрической бас-гитаре. На ударных неизменно - сын Денардо, и на подхвате внук Орнетт Али Коулмэн.

Бывшая жена саксофониста (мать Денардо) - известнейший литератор афроамериканской школы Джейн Кортес. Вообще Орнетт Коулмэн - человек той же тусовки, что и поэт Брайон Гайсин, композитор и литератор Пол Баулз и, естественно, автор «Голого завтрака» Уильям Берроуз. В свое время Коулмэн охотно поучаствовал в саундтреке к «Голому завтраку» Дэйвида Кроненберга. Оно и понятно: джазовый авангардист Коулмэн - человек той эпохи, когда джаз был самой передовой музыкой. Потом он играл этот саундтрек на гастролях с симфоническим оркестром. В фильме даже использованы его записи с музыкантами-суфиями из марокканской деревни Джаджука, которых примерно тогда же открыл Брайан Джонс из «Роллинг Стоунз».

Не так давно в Париже Орнетт Коулмэн  позвал на концерт философа Жака Деррида, чтобы тот что-нибудь читал, а он будет аккомпанировать Затея с треском провалилась.  Когда на сцене Орнетт Коулмэн - неважно с саксофоном или трубой, электроникой или симфоническим оркестром, с семьей или один, все равно музыка превратится в посвящение поэтам и писателям.


P.S.

Оправдались ли ожидания?

Если одним словом, то - да, там  надо было быть. Хоть Светлановский зал был наполовину пуст (и даже  не наполовину полон). При этом я не заметил (или не узнал?) знаковых лиц из творческой богемы, тех самых «поэтов и писателей», успех у которых для маэстро все еще ценнее, чем, собственно, у музыкантов. Их, впрочем, тоже не было: один очень популярный джазмен из круга Игоря Бутмна демонстративно удалился с средины концерта, и чуть ли не единственный, кто остался - Сергей Жилин.

(Кстати, два года назад неизменно более популярная рок-авангардистка Лори Андерсон собрала чуть больше публики в том же самом Светлановском зале, но принимали ее, мягко говоря, вяло).

Конечно, на концертах культовых фигур обязательно бывают те, кто в любом случае пришел бы. О таких в советское время говорили цитатой из фильм «Мы из Кронштадта» «Нас мало, но мы в тельняшках».

И  они/мы  устроили квартету Коулмэна овацию стоя еще до появления маэстро на сцене. Соответственно прошел и весь концерт, не понадобился даже  внук-саксофонист Орнетт Али Коулмэн. Который, как я понял, представлял ансамбль (анонимно, из-за кулис).

Маэстро явно был в форме: полнометражный  концерт прошел нон-стопом с классическим бисом - главным хитом Колулмэна Lonely Woman (которую в самой Америке играют даже  не «братья Блюз», а «хорошие старые  парни» в стиле кантри.  О чем, разумеется, я должен был написать не сейчас, «После», а «До».

Как и ожидали знатоки, маэстро привез в целом программу «звуковая грамматика» - то самое «Введение в гармолодию»,  удостоенное Пулитцеровской премии.

Тем более, что в нем принципы гармолодии применяются и к соул-блюзу Turnaround. Но в полтора раза медленее, как будто бы специально, чтобы мы смогли «расслушать»  эту образцово афроамериканскую композицию  во всех деталях. Принцип «вопроса-ответа» из черных спиричуэлс, казалось бы, знакомый  со времен Jazz Messengers Арт Блэйки, но подвергнутый гармолодической деконструкции.

«Звуковая грамматика» проверялась и дргуим «жанром»: главной музыкальной темой, после которой искусство  ХХ века пошло  другим путем - я имею в виду первый мотив «Весны священной».

Вот раздолье для  психоаналитиков и юнгианцев. Почему свою интерпретацию знаковой темы  Игоря Стравинского Коулмэн назвал Sleep Talking («Говорить во сне»)?  «Звуковой ликбез» вышел за пределы «Грамматики»: были сыграны и «Песня Х» - стандарт нового джаза, впервые записанный с любимцем публики - гитаристом Пэтом Метини на какое-то время время примиривший  радикала Коулмэна с электрическим поп-джазом. И «Прелюдия Баха» (та самая из которой Шарль Гуно сделал свою «Аве Мария») с альбома «Тоновый набор». Это тоже с одной стороны проверка гармолодии на прочность,а с другой стороны - сарказм, как в «Пятой Бетховена», предвидение лет за пять-шесть индустрии «рингтонов». А что? Недалеко то время. когда люди музыкальные от природы, будут, как канарейки от скрежета ножэа по тарелке,  падать в обморок, когда сотовые телефоны будут верещать в троллейбусах что-нибудь непривычно «духовное».

И еще я понял одну очень важную вещь: почему саксофонист Коулмэн взялся за скрипку и в 80-летнем возрасте все еще берет в руки трубу? У него ведь и так уже не  пластмассовый, а дорогой саксофон, но все-таки покрытый белой эмалью «под»  дорогую игрушку - явная дань собственной истории.

Из трубы  80-летний саксофонист  теперь извлекает  звуки еще более неуклюжие, чем раньше и быстро откладывает ее в сторону. Скрипка лежала на видном месте, но маэстро к ней ни разу не притронулся. И стало ясно, наконец, для чего они ему: для того же, для чего такому же, как джазмен, анти-мэйнстримовцу  Чарльзу Айвзу  в «Трехстраничной сонате» для фортепьяно всего на несколько тактов понадобился  второй исполнитель - на колокольчиках. Или в сонате «Конкорд» - валторнист  с темой из симфонии Шуберта.

Музыкальная мысль идет дальше рояля и дальше саксофона. Только Коулмэн - импровизатор, и на этот раз  скрипичный саунд ему не  пригодился…

Итак звук его саксофона стал другим - в нем все меньше «режущих краев» и все больше «округлых», чтобы не сказать лиричных  (или ностальгических?) красок. Впрочем, нет - ностальгия не то слово. Для Орнетта Коулмэна ностальгией  был бы, наоборот, звук острый и пронзительный.  Может быть, он в 80 лет слышит «что-то еще»  - ну, хотя бы пение ангелов…



Источник: "Время новостей" №122, 14.07.2010,







Рекомендованные материалы


Стенгазета
17.07.2020
Концерт

“Дальнобойщики” держатся маршрута

Песни челябинцев рассказывают о жизни провинциальных панков, откуда-то из центра России, зажатых между панельных домов под небом, задымленным заводами. Существуя в этих унылых урбанистических локациях, лирические герои не особо склонны тосковать по своей судьбе. Напротив, они “всегда молоды и вечно довольны”, лупят в дворовый футбол, носятся по улицам на великах и при первой возможности хватают рюкзаки, чтобы утопать в поход.

Стенгазета
21.01.2020
Концерт

Жара из Якутии

Якутская DIY-сцена, развивавшаяся изолированно от остального СНГ к настоящему моменту превратилась в нечто совершенно особенное. Первые же неряшливые риффы собрали раскисших вторничных посетителей в плотный комок, который бурлил без остановки до конца сета.