23.07.2009 | Галина Ковальская. IN MEMORIAM / Общество

Зона рискованного проживания

Беженцы-ингуши понемногу возвращаются в пригородный район Северной Осетии

Мы сказали, что интересуемся беженцами из Пригородного района. Султан отреагировал: «Тогда вам и надо с беженцами разговаривать. А я уже не беженец. Был несколько лет, а теперь у меня свой дом». И правда, дом у Султана почти готов, осталось чуть-чуть отделать. Буквально на днях собирается в него заселиться. Султан – житель села Тарское, что в Пригородном районе Северной Осетии, директор сельской школы, весьма уважаемый человек. В ноябре 1992 года он, как и все его односельчане-ингуши, как вообще все ингуши Пригородного района, бросил дом и ушел в Ингушетию. Ушел последним, когда в селе ни одного ингуша не осталось: все не верил, что ему может грозить какая-то опасность от односельчан осетин или от российской армии. Его никто и не трогал: в Тарском было относительно спокойно, но родные боялись, что начнутся расправы, как у соседей, и умолили уйти. Два года назад вернулся в Тарское, поселился во времянке и начал восстанавливать разграбленный и сожженный дом. И вот скоро новоселье.

Претензии и опасения

Война между осетинами и ингушами вспыхнула осенью 1992-го из-за Пригородного района. Из всех постсоветских войн эта была, пожалуй, самой кровопролитной, хотя и недолгой: с 30 октября по 2 ноября погибло с обеих сторон по нескольку сот человек. Правда, многих ингушей убили не осетины, а солдаты федеральных войск, которые вмешались в конфликт на осетинской стороне.

Пригородный район входит в состав Северной Осетии. Ингуши предъявляют на него претензии. В 1924 году, когда была создана Ингушская автономная область, она включала не только нынешнюю территорию Ингушетии, но и Пригородный район, и часть Владикавказа, который был ее столицей.

Потом, в 1934-м, Ингушскую АО упразднили, она стала частью Чечено-Ингушетии. Владикавказ (тогда Орджоникидзе) целиком вошел в Северную Осетию, а Пригородный район вместе с живущими там ингушами – в Чечено-Ингушскую автономную область, преобразованную в 1936 году в АССР. Он перешел в ведение Осетии в 1944 году после депортации чеченцев и ингушей. В 1957-м репрессированные народы начали возвращаться из ссылки, и Чечено-Ингушетию восстановили, но не совсем в прежних границах: Пригородный район оставили в составе Северной Осетии, а к Чечено-Ингушетии для компенсации прирезали два ставропольских района (нынешние Шелковской и Наурский районы Чечни). Но прирезали-то с той стороны, где жили чеченцы, которые и заселили эти земли, а ингушам от этой компенсации ничего не досталось. Они почувствовали себя глубоко оскорбленными и как бы не до конца реабилитированными. Хоть Пригородный район и остался осетинским, многие ингуши выкупали свои жилища у осетин и возвращались туда, откуда их в 1944-м выслали. Ингуши все время помнили о нанесенной им обиде и не оставляли надежды когда-нибудь «восстановить справедливость», то есть переподчинить Пригородный район Чечено-Ингушетии. Произносить это вслух в советское время не полагалось, но разговоры в ингушской среде велись постоянно и, естественно, достигали ушей осетин. Осетины – руководство, республиканская элита, отчасти и простые люди – опасались этих претензий, относились к ингушам с недоверием. Власти пытались, насколько возможно, «принимать меры». У ингушей то и дело возникали проблемы с трудоустройством на территории Северной Осетии, а с 1982 года вышло постановление, ограничивающее прописку в районе, причем этот запрет практически коснулся именно ингушей. Правда, некоторые ингуши все же умудрились и в это время прописаться – за взятки, конечно. Москва в основном смотрела сквозь пальцы на политику «сдерживания» ингушей: партийное руководство брежневских времен с некоторой настороженностью относилось к пострадавшим при Сталине народам. В 1981-м во Владикавказе прошли антиингушские выступления. Москва реагировала поразительно мягко: никто не был арестован, а вскоре был санкционирован уже упоминавшийся запрет на прописку.

Словом, после 1957-го между ингушами и осетинами поселилась взаимная неприязнь, что, впрочем, не мешало многим и многим ингушам успешно работать и жить в Пригородном районе, учиться и делать карьеру во Владикавказе, лечиться в хороших владикавказских больницах, жениться на осетинках...

В начале 90-х на волне гласности и свободы ингушские претензии на Пригородный район были провозглашены открыто. Многие горячие головы требовали и часть Владикавказа вернуть. Соответственно взаимная осетино-ингушская неприязнь стала нарастать. Летом 1991 года мне довелось поездить по Осетии и Ингушетии. До этого я уже побывала и в Грузии, и в Южной Осетии, и в Армении, и в Азербайджане, но такого накала национальной ненависти, как по поводу Пригородного района, я тогда нигде не встречала. Простые осетины, да и многие университетские профессора, не стесняясь, рассуждали вслух, что ссылка ингушей была вполне оправданной и «Хрущев напрасно их вернул», что ингуши – дикое разбойное племя, вороватое и порочное по своей природе и т.п. Ингуши же приписывали осетинам чуть ли не все злодейства сталинского режима: и депортацию-то всех народов затеял осетин Сталин, чтобы своим осетинам передать Пригородный район, и все сталинские репрессии, чтобы только осетинам получше жилось. Тогда хватало пальцев на одной руке, чтобы сосчитать людей с обеих сторон, которые пытались как-то противостоять этому общему потоку агрессивного национализма.

Война

Минул август 91-го, в Чечне к власти пришел Дудаев, распался Союз, начался «парад суверенитетов». Ингушские районы заявили, что не «уходят» вслед за Чечней из России, а остаются в ее составе. Ингуши надеялись, что демократическое руководство России «выкорчует остатки сталинизма» и вернет-таки им Пригородный район, а заодно и часть Владикавказа. В застольных разговорах случалось слышать, что «терпение народа может лопнуть» и что «если власть не решит по справедливости, люди сами пойдут отвоевывать свою землю». При этом ингушская часть бывшей Чечено-Ингушетии осталась практически без власти – руководящие структуры остались в Грозном, а тон в отколовшейся от Чечни республике задавали лидеры националистических движений. Северная Осетия под разговоры о том, что ей угрожают «территориальной экспансией», формировала республиканские силовые структуры: национальную гвардию, народное ополчение. Осетинские силы были хорошо вооружены, у них были даже бэтээры. Ингуши тоже вооружались, благо на базарах в Назрани и Грозном в ту пору можно было купить все, вплоть до гранатомета. В 1992-м почти у всех ингушских и осетинских мужчин было оружие. После того как осетинский БТР задавил ингушскую девочку, а через пару дней еще двух ингушей нашли убитыми, началась настоящая война. 30 октября вооруженные ингуши бросились в Пригородный район и в считанные часы вошли во Владикавказ. Убивали и брали в плен осетин, жгли дома. Те отстреливались как могли, но явно терпели поражение.

Тогда вмешалась российская армия и не просто отразила ингушское нападение, но и помогла осетинам вышвырнуть из Пригородного района вообще всех ингушей. Позже их дома разграбили и сожгли. На территории крохотной Ингушетии оказалось несколько десятков тысяч беженцев.

В зоны этнических конфликтов на территории бывшего СССР беженцы, как правило, не возвращаются. Нет больше армян в Азербайджане, нет азербайджанцев в Карабахе и Армении, и, наверное, при жизни нынешнего поколения они туда не приедут. Нет грузин в Сухуми и Гаграх, почти нет в Цхинвали, а осетины, жившие в Грузии (не на территории Южной Осетии), в большинстве своем покинули бывшую родину и ушли кто в Южную, кто в Северную Осетию – назад им хода нет. А вот в Пригородный район очень медленно, преодолевая огромные препятствия, беженцы возвращаются. Султан, о котором речь шла вначале, не одинок – в одном только Тарском в большей или меньшей степени восстановлено уже

400 ингушских домов. Деньги – однократные выплаты – на восстановление перечисляются из федерального бюджета через Спецпредставительство президента РФ в зоне осетино-ингушского конфликта (орган, созданный для урегулирования осетино-ингушских отношений практически сразу же после войны). Деньги вроде бы немалые сегодня: в среднем около 600 тыс. рублей. Но беженцы рассказывают, что их все равно не хватает, приходится залезать в долги. Деньги можно взять либо «на приобретение жилья», либо «на строительство», либо «на восстановление». На покупку жилья беженец получает разом всю сумму и может купить себе дом в любом месте, независимо от того, где жил до 92-го. Строиться тоже можно где угодно, но деньги на строительство и на восстановление выдаются не сразу, а в три приема: осваиваешь первую порцию, тебе дают вторую, потом третью. За это время инфляция съедает часть суммы, строительство растягивается на долгие годы. Долги Спецпредставительства только по уже открытым счетам в два с половиной раза превышают его годовой бюджет.

Мифы и счеты

Но все же главное препятствие – не деньги. После пережитого 30 октября – 2 ноября 1992 года взаимная неприязнь двух народов долго не утихала. Оплакивали убитых и клялись отомстить. Осетины расценивали случившееся как «внезапную агрессию» со стороны ингушей, тогдашний председатель североосетинского Верховного Совета Ахсарбек Галазов заявлял, что республика «взрастила змею на своей груди» – подразумевались ингуши – жители Пригородного района и Владикавказа, которые будто бы тайно готовили нападение на соседей-осетин. В действительности атаку предприняли в основном назрановские ингуши, жители Пригородного в большинстве своем предпочли не вмешиваться, а были, разумеется, и такие, кто укрывал и прятал соседей-осетин. Тем не менее вдохновленный антиингушскими настроениями североосетинский Верховный Совет в марте 1993 года принял постановление ни больше ни меньше как «о невозможности совместного проживания» с ингушами. Что означало: тех, кого выдворили из нашей республики, назад не пустим.

А ингуши из Пригородного не чувствовали за собой никакой вины и называли поход на Владикавказ «осетинской провокацией», а войну октября – ноября своей национальной катастрофой.

Осетины вспоминали и переживали первые дни войны, когда били их, ингуши – последующие, когда неадекватные действия российской армии фактически отдали их в руки осетинских ополченцев. (Ингушей в ходе этих событий погибло примерно вдвое больше, чем осетин.) Пресса обеих республик изощрялась в живописании жестокостей противной стороны. Осетинский исследователь Александр Дзадзиев рассказывал обозревателю «Журнала» о всевозможных мифах, которые были порождены осетино-ингушской войной. Осетинские газеты наперебой рассказывали, что ингуши насиловали и убивали женщин, детей, стариков. Между тем в списках убитых осетин ни одного мужчины моложе 18, ни одного старше 60, и женщин совсем немного, причем никаких экспертных данных о том, что они были изнасилованы, не существует. А ингушские СМИ охотно рассказывали, как осетины скармливали ингушских детей свиньям – тоже чистой воды вымысел. На таком фоне возвращение беженцев могло показаться непосильной задачей.

Принципиальное решение о возвращении ингушей в Пригородный район Ельцин принял еще в декабре 1993 года, подписав соответствующий указ. Но только в конце июня 1994-го президенты Осетии и Ингушетии согласовали «Порядок возвращения и расселения беженцев и вынужденных переселенцев...». В августе была сделана попытка вселить первые десять ингушских семей в село Чермен. Оно непосредственно прилегает к Ингушетии, и в восточной его части ингушские семьи оставались и в октябре-ноябре 1992 года. Образовались как бы ингушская и осетинская зоны села. Попытка вернуть ингушей в «осетинскую зону» поначалу успеха не имела. Ингушей выгнали обратно и впоследствии выгоняли много раз. До сих пор в центр Чермена ингушей не удается вернуть: осетины выходят на дорогу, перегораживают путь транспорту. «Не пустить ингушей» поклялся конкретный житель Чермена, пенсионер по имени Алихан Дудиев, у которого вроде бы погиб в 92-м кто-то из родственников и который всякий раз подговаривает соплеменников «не пущать». Все знают, что это он мутит воду, но практически ничего с ним сделать нельзя. Этого Алихана даже судили. Дали ему, принимая во внимание почтенный возраст и всевозможные заслуги, два года условно. Он по-прежнему выставляет пикеты односельчан на пути возвращающихся ингушей. Вообще за все годы из 1682 вагончиков-времянок, в которые завозили ингушей в села Пригородного района, целы 1373. Остальные сожгли и уничтожили. И за все годы Алихан был единственным, кого за такие дела судили,однако, как видим, это не облегчило участь беженцев. В селе Тарском (куда вернулся наш Султан) как-то в 1996-м за одну ночь сожгли 100 вагончиков. К счастью, никто из заселившихся ингушей не погиб – их вывезли на бэтээрах обратно. Адам, молодой житель Тарского, в первый раз в 1992-м покидавший его еще ребенком, говорит, что во второй раз, в 1996-м, было страшнее: «Тогда я увидел, что они на самом деле хотят нас убить». Адам тоже отстроил большую часть дома, но никак не закончит: деньги вышли, а новую порцию все не перечисляют.

Враг за оврагом

Тарское, как и Чермен, поделено на зоны. По одну сторону оврага живут ингуши, по другую – осетины. Магазин есть только в осетинской части. Один раз двое ингушей рискнули и пошли в магазин . Их избили.

«Тогда они вернулись, поймали осетина, – рассказывает мне Адам, – и побили его. Так сразу милиция приехала. Да его даже и не били по-настоящему, просто два раза ударили, и то милиция приехала. А когда наших побили, им плевать». В милиции Пригородного района служат осетины. Спецпредставительство настаивает, чтобы ингушей тоже брали на работу в милицию, и вроде бы добилось, чтобы 50 человек туда зачислили, но понятно, что погоду в органах правопорядка создают не ингуши. Тарский сельсовет тоже на осетинской стороне, но когда необходимо оформить какую-то бумагу, ингуши ездят в райцентр – село Октябрьское. Там ингуши не живут: их туда вообще не пускают, но к машинам с ингушскими номерами относятся более или менее спокойно. «Так, иногда что-то крикнут вслед, но избиений не бывало», – рассказывали мне в Тарском. «Они к нам ходят, когда хотят, – возмущался осетинским поведением еще один житель Тарского. – А нам к ним нельзя». – «Очень редко бывает, чтобы осетины к нам заходили, – поправил соплеменника справедливый Султан. – И уж если заходят, то чаще ночью». Ночью к Султану иногда заходит посидеть-выпить директор осетинской школы, что за оврагом. Султан его ученик, и у них с давних пор теплые отношения. Но ходить в гости к ингушу не положено – соседи осудят. Вот и приходится наносить визиты тайно, чтобы никто не видел. Осетинская школа в Тарском большая, рассчитана на 900 детей. А учатся в ней всего 200 с небольшим. Тем не менее два года назад в Тарском построили вторую школу – для ингушских детей. Это Султан долго и упорно «пробивал», чтобы ингушским детишкам тоже было где учиться: за овраг-то им путь заказан.

В Спецпредставительстве рассказывают, что многие руководители местной власти в Пригородном поощряют такую сегрегацию. Объясняя, почему ингушские и осетинские дети должны учиться поврозь, обычно говорят: детских драк в школе не избежать. Обычные драки между мальчишками – ничего страшного, но если подерутся ингуш с осетином, сразу придут разбираться старшие братья, а потом и отцы, и вспыхнет межнациональный конфликт. Проще не пересекаться. Но вот в селе Куртат того же Пригородного района с прошлого учебного года ингуши и осетины ходят в одну школу. И еще есть пять школ в районе, где учатся вместе. Спецпредставительство гордится каждым этим случаем. Директор школы в Куртате признается, что с большой опаской согласилась принять в школу ингушских детей. По ее словам, до 92-го в школе из более чем семисот учеников было всего восемь ингушей, и все девочки. «Мальчики учились в соседнем селе, в Октябрьском. Их в нашей школе били».

После войны, которая по Куртату прокатилась очень жестоко, школа поначалу вообще не работала: и осетины, и ингуши покинули село. Первые бежали от ингушей, вторые от российской армии. Потом стали появляться осетины.

С 1996-го стали возвращаться ингуши, но детей учили в школе села Дачное – это поселок, практически сливающийся с Куртатом (у них и сельсовет общий), но там до войны ингуши были в подавляющем большинстве. Сейчас Дачное вообще стало мононациональным. Как только стало понятно, что ингушские беженцы туда возвращаются, все осетины покинули свои дома: заявили, не желают жить с ингушами. Североосетинские власти безропотно нашли для них жилье. Так вот, осенью 2001-го ингушские родители Куртата дружно забрали своих ребят из Дачного и потребовали, чтобы их приняли в куртатскую школу. Директор получила предупреждение от прокурора, что не имеет право отказать. Школьный физик говорит, что преподавать сразу стало интереснее: «Знаете, многонациональный состав – это очень здорово. Дети как-то ожили». Директор и завуч не столь оптимистичны: «Сейчас-то вроде получше. А поначалу очень дрались». Ингушка Малика, мама местного десятиклассника, подтвердила: «Первый год так страшно дрались, у меня каждый день сердце ныло. Сейчас поспокойнее». Привыкли.

В Куртате, где ингуши с осетинами никакими оврагами не разделены и живут вперемешку, обстановка куда более здоровая, чем в Тарском. Почти все куртатские осетины, с которыми довелось перемолвиться словом, говорят, что возвращение ингушей – это хорошо. Может, они так и не думают, но по крайней мере считают нужным так говорить. Здесь соседи здороваются на улицах, кто бы какой национальности ни был. А в Тарском ингуш с осетином здороваются, только если встретились один на один, чтобы сосед не дай бог не видел. Беженка, восстанавливающая свой дом в Куртате, рассказывала с явным удовольствием, как соседка-осетинка нет-нет да и вынесет ей пирога и сыру, чтобы силы подкрепить. В Куртате даже начали понемножку ходить друг к другу на свадьбы и поминки.

Лиха беда начало

В Спецпредставительстве считают, что задача возвращения вынужденных переселенцев решена более чем наполовину. Из 42 тысяч, состоящих на учете в Спецпредставительстве, более чем 21 тысяча ингушей открыли счета на строительство, восстановление или покупку жилья. В Ингушетии убеждены, что задача возвращения только-только начала решаться. Во-первых, реально вернулась не 21 тысяча, а гораздо меньше: всего тысяч 11–12. Кто-то открыл счет, но все никак не построится, кто-то вообще купил дом в другом месте. Тысячи людей продолжают жить в вагончиках в селе Майское Пригородного района, где создана своеобразная резервация для беженцев. Во-вторых, во многие села осетинские власти до сих пор не впускают беженцев. Например, в уже упоминавшийся райцентр Октябрьское – осетинские власти провозгласили, что здесь ингушей не будет. За этот принцип держатся мертвой хваткой. Когда силами Спецпредставительства удалось вернуть десять ингушских семей на улицу Мира, районное начальство распорядилось передать ее в село Дачное. Не пускают еще в несколько сел, которые провозгласили «зоной водозабора». Якобы оттуда будут отселять всех жителей. Но пока отселили всего пять осетинских семей, которые жили совсем уж в развалюхах. Остальные осетины продолжают как ни в чем не бывало обитать в Южном, Чернореченском и прочих селах, а ингушам туда путь заказан.

Спецпредставительство посылало в Москву в Министерство природных ресурсов запрос насчет «зоны водозабора»: насколько оправданы ограничения на проживание. Но ответа до сих пор не получило.

Что говорить, возвращение беженцев идет нелегко, тормозится осетинским начальством и населением. Российским властям, как всегда, не хватает силы воли. И все же, думается, решающий перелом произошел: рухнул сам миф о «невозможности совместного проживания». Кстати, в 1999 году это пресловутое постановление было без лишнего шума отменено. Правда, настолько тихо, что ни в Осетии, ни в Ингушетии многие по сей день не подозревают о его отмене. Но опыт Куртата красноречив: ингуши и осетины потихоньку возвращаются к совместной жизни.

Источник: "Еженедельный журнал", №52 14 января 2003,