01.10.2009 | Галина Ковальская. IN MEMORIAM / Общество

Жизнь в прошедшем времени

Тоска по советской власти лучше всего лечится в Приднестровье

Гуляешь по Тирасполю, сворачиваешь с улицы Ленина на улицу 25 Октября, с Свердлова на Котовского, и чудится, что время здесь, в так называемой Приднестровской Молдавской республике (ПМР), остановилось где-то в середине 80-х. Рекламы на улицах не видать, машины ездят старенькие, все больше «шестерки» да «Москвичи», редко-редко попадаются дорогие иномарки. Приехала я в столицу Приднестровья в праздничный день – отмечали годовщину освобождения города от «немецко-румынских захватчиков» (в Приднестровье выражаются именно так). Из динамиков разносилось: «У незнакомого поселка, на безымянной высоте». В газете с характерным названием «Днестровская правда» поздравления городского начальства: «Это героическая страница истории нашего города... Память о тех днях останется с нами навсегда... Неувядаемой славой покрыли себя... Низкий поклон вам, ветераны...» и проч. И все же, присмотревшись, замечаешь приметы нового времени: через каждые десять шагов интернет-клубы, на всех углах продают бананы и апельсины, частенько встречаются магазины с гордым названием «супермаркет», да и прохожие, как и на всем постсоветском пространстве, одеты не в серые совковые, а в яркие турецкие шмотки.

ФОРПОСТ

Приднестровье складывалось как форпост советской империи. Когда в Молдове в конце 80-х стал набирать силу Народный фронт, выступавший за отделение республики от СССР, в Приднестровье, населенном преимущественно русскими и украинцами, возникла сильная просоветская оппозиция.

Помнится, один приднестровский патриот в мае 1991-го с жаром доказывал мне: «Девушка, видишь красный флаг? Он будет всегда, как Советский Союз. И Молдавия будет советской, и Прибалтика будет советской. Никто никуда не денется». Советскому Союзу тогда оставалось жизни чуть более полугода.

После распада СССР Приднестровская Молдавская республика провозгласила независимость. В июне 1992-го молдаване попытались приструнить сепаратистов и двинули через Днестр войска. Их встретили приднестровские ополченцы. Но главную роль в том конфликте сыграла 14-я российская армия под командованием Александра Лебедя, решительно вставшего на сторону приднестровцев. С тех пор ПМР, как и Абхазия, Южная Осетия, Карабах, существует фактически самостоятельно. Это никем не признанное квазигосударство со всеми атрибутами государства настоящего – границей, таможней, президентом и парламентом (Верховным советом) – первое время упорно хранило верность советским идеалам: именно Приднестровье направило добровольцев на помощь Руцкому и Хасбулатову в памятном октябре 1993-го, именно там нашли приют самые одиозные фигуры советского КГБ, разыскиваемые полицией стран Балтии. В то время как в соседней Молдове решительно избавлялись от советских символов: снимали памятники Ленину, переименовывали улицы – в ПМР эти символы берегли и лелеяли. Огромный мраморный Ленин по-прежнему нависает над Тирасполем.

НЕ МЫШОНОК, НЕ ЛЯГУШКА

Сегодня Приднестровье являет собой причудливую смесь советского и несоветского, остатков социализма и весьма своеобразных элементов капитализма. Как ни поносили в ПМР российские реформы и «прихватизацию», но пришлось и свои предприятия приватизировать: сегодня большинство из них – АО, в которых государство имеет пакет, но, как правило, не контрольный. (Особо важные «стратегические» предприятия, вроде коньячного завода «Квинт», выпускающего очень качественный и исключительно дешевый коньяк, остаются в руках государства.) Впрочем, государственный контроль над АО сохраняется: не через акции, а через налоговую и пожарную инспекции, таможни и т.п. Как в прошлом советские, приднестровские лидеры убеждены, что именно промышленность должна составлять основу экономики. В свое время вице-президент ПМР Александр Караман с гордостью, словно об особом достижении, сообщил обозревателю «Журнала», что промышленные предприятия дают 86% доходов бюджета. Правда, бюджет этот малюсенький – по некоторым данным, около 90 млн долл. Громадные заводы, составлявшие гордость Приднестровья в советское время, загружены процентов на 10 своих мощностей, а некоторые вообще стоят.

Зарплаты у рабочих мизерные: 50 долл. считается вполне приличным заработком, обычно же он не превышает 20–30 долл. В крае жуткая безработица, по некоторым данным, около 60%. Люди в поисках работы едут в Россию, на Украину, а кто поэнергичнее – на Запад.

В Приднестровье немыслимое количество всевозможных «силовиков»: армия, полиция, МГБ, таможня, налоговая полиция... На улице то и дело натыкаешься на мужчин в форме. 43% доходов бюджета-2003 ПМР пойдет на содержание всей этой гвардии. Присутствие «силовой составляющей» ощущается постоянно: почти все мои собеседники, разговаривая, оглядывались, понижали голос, даже если ничего против власти не говорили, – так, на всякий случай. Очень многие живут с ощущением, что за ними следит МГБ или что на них там заведено досье.

Чисто по-советски решается в Приднестровье национальный вопрос. Формально – равенство народов и языков: русский, украинский и молдавский имеют статус государственных. Фактически – полное господство русского: всюду только русская речь, делопроизводство ведется на русском, украинских школ две на всю ПМР, молдавских немногим больше. В конце 80-х Молдова перешла с кириллицы на латиницу. Когда ПМР отделилась, молдавский вновь перевели на кириллицу. В итоге выпускников приднестровских молдавских школ можно считать грамотными людьми исключительно в пределах республики. К тому же на кириллице нет учебников, и дети пользуются советскими 70-х годов.

В Приднестровском государственном университете студентов-бюджетников и тех, кто учится на коммерческом отделении, примерно поровну. Для первых существует обязательное распределение. Складывается парадоксальная ситуация: порой негосударственные предприятия, которые не могут заполнить вакансии (несмотря на страшную безработицу из-за мизерных зарплат отнюдь не на все рабочие места находятся желающие) подают университету заявку на молодых специалистов, и тот ее послушно выполняет.

«Мы взяли все худшее и от капитализма, и от социализма», – шепотом сказал мне один тираспольский студент. Если бы СССР не рухнул, а загнивал бы эволюционно, он, скорее всего, стал бы со временем похож на нынешнее Приднестровье.

ОПЫТ НОСТАЛЬГИИ

«При советской власти здесь был рай!» Лидия называет себя молдавской националисткой, она выступает за присоединение Приднестровья к Молдове, и я, признаться, ожидала, что о советском времени она отзовется не слишком тепло. Про рай я слышала от многих приднестровцев – тех, кому под сорок и больше. «Здесь было солнечно, тепло, цвели сады!» Поначалу я недоуменно переспрашивала: разве число солнечных дней в году, равно как и температура, зависит от того, какая власть? Когда про тепло и солнце сказал мне шестой человек, до меня, наконец, дошло: у людей теперь не то настроение, чтобы радоваться солнышку. Сады же и впрямь захирели. Они здесь поливные, но трубы сплошь проржавели, а заменить их нечем и не на что. С умилением вспоминают в Приднестровье даже то, чему умиляться вроде бы странно: «У нас столько было яблок, что их собирать не успевали, студентов из института пригоняли, и те не справлялись – столько яблок гнило. А теперь у нас польские яблоки продают – позор, докатились!».

«Были коммунисты – було, шо исты. Пришли демократы – нечем сраты», – ответила мне кондуктор в троллейбусе на вопрос, как живется в Приднестровье. Про советские зарплаты и пенсии, про советские цены вспоминают с тоской. «Хлеб белый за 16 копеек, молока пол-литра – 13 копеек, – загибает пальцы колхозник-молдаванин из села Малаешты, – и молоко, и кефир – все в магазине, не надо с коровой в грязи возиться». На вопрос, куда ездили при Советах за колбасой, мои собеседники отвечали, что никуда, у них здесь «все было». «Мы особо не гонялись за этим дефицитом, простому человеку много и не нужно». Ностальгию приднестровцы испытывают отнюдь не только по социалистическому «благополучию». «Мы были частью великой страны, понимаете? Мы же не думали, что мы там, в Молдавии. Мы знали, что мы – в СССР. А теперь мы кто? Никто!» – вздыхает сорокалетняя Галина, библиотекарь. Утрата статуса гражданина великой державы, да еще на фоне приднестровской непризнанности переживается весьма болезненно, возможно, даже болезненней, чем нищета.

«Я была на конференции в Польше, – рассказывает Светлана, местный политолог. – Меня спрашивают: «Вы откуда?» Я говорю: «Черт его знает. Родилась я в стране, которой уже нет, а живу в стране, которой еще нет». Это я вроде как шутила, но мне было очень грустно».

Пока общаешься со взрослыми, кажется, что ностальгия по СССР – чувство общее. Но как только заговариваешь с кем-то из молодежи, понимаешь: нет, не все плачут по Советскому Союзу. «Я помню мало и только плохое, – говорит двадцатидвухлетняя студентка Таня. – Как в 1989 г. нам выдавали по одной буханке хлеба на всю семью, как все было по талонам, кроме молока и кефира. Опять туда? Нет, спасибо!» У Тани мама – высококлассный бухгалтер, поэтому семья живет в относительном достатке. Олеся, ровесница Тани, считает, что при СССР жилось, в общем, неплохо, но «все равно ничего вернуть невозможно, нет смысла об этом и разговаривать». «Это пенсионеры, ну, там, пожилые скучают по Советскому Союзу, – говорит девятнадцатилетний Стас. – А кто помоложе, думает не о прошлом, а о будущем, о том, как устроиться, что-нибудь заработать». Двадцатилетний бизнесмен Руслан тоже в СССР не хочет: «Все же сейчас даже у нас, а тем более на Украине или в России перед молодыми открылись новые возможности».

Тоска по утраченной империи в Приднестровье гораздо острее, чем в большинстве других бывших советских регионов. Но даже на этой земле, где и система власти, и атрибутика сохранились во многом прежние, советские, создать плацдарм для возрождения СССР не получается. Если уж приднестровская молодежь не хочет назад в семью братских народов, значит, империя рухнула окончательно. Необратимо.

Источник: "Еженедельный журнал", №67 4 мая 2003,